Мистика пения и голоса в культуре Славян
Голос в целом и пение в особенности наделяется в традиционной культуре магической силой – продуцирующей и обережной. Человеческий голос – признак мира Яви, мира живого, а его противоположность, молчание – соотносится со смертью.
Поэтому в обрядах соприкосновения с Иным миром голос (и конечно пение) часто табуируется (приглушенный разговор при покойнике и на поминках, запрет петь после заката, запрет на пение для людей в печали (период траура) и пр.). И наоборот, чтобы оградиться от иномирных сил или очиститься после общения с ними, требуется громко запеть (напр., при возвращении с похорон).
Связь понятий «пение―жизнь» подкрепляется и тем, что полноценной способностью петь в народной культуре наделяются люди детородного возраста, дети и старики владеют голосом не в полной мере.
Голос (как и тень) – вместилище души и силы хозяина, его мощь – признак здоровья и воли человека (ср. суждение о жизнеспособности новорожденного по силе первого крика).
Здесь нужно упомянуть о понятии опоры – ключевой особенности народной манеры пения. Произнесение на опоре позволяет извлекать сильный, ровный и продолжительный звук при минимальных затратах воздуха и усилий – вы можете петь несколько часов, не уставая, что и делают народные исполнители. Но опора – не только положение тела, связок и мышц. Психологическое состояние также влияет на голос. Попробуйте громко запеть или прочесть стихи после того, как вас обидели, огорчили – вы обнаружите, что внутри всё сжалось и силы голоса нет, он дрожит и блекнет. Таким образом, опора – это «земля под ногами», в широком смысле. Кстати, сюда включается также душевный комфорт. Полноценно раскрыть голос, как и душу, мы можем только в соседстве близких людей, хорошо настроенных на нас. В народной культуре широко бытовало понятие о пении как «проверке совместимости» товарищей, о супружеском пении как высшем выражении семейного лада.
Излишне говорить об общеизвестной продуцирующей магии песен, это основное наполнение календарного и семейного песенных циклов. Помимо древного заклинательного содержания песен, сам звук голоса, будучи признаком жизненной силы, здоровья, передает эти качества растениям, скотине, людям.
Календарные обрядовые песни строго приурочены к своему времени в году, и петь их в иное время считается недопустимым, опасным, греховным. Даже для собирателей фольклора бабушки не делают исключения: «Хотите масленичных? Так приезжайте на Масленой, всё вам пропоем». Почему так? Календарная песня – плоть от плоти своего сезона, она родилась в те древние времена, когда люди были чутки и сонастроены с ритмами Природы, — поэтому такая песня мелодически, ритмически, фонетически передает вибрации, свойственные данной поре года.
Возьмем весенние заклички. После долгой зимы, нередко уносившей жизни селян, истощившей запасы, мы замечаем первые признаки приближения тепла. Мы истово торопим тепло, закликаем Солнце, Весну, перелетных птиц. Юное время – юные певцы. Молодежи больше всех не терпится хороводить, играть на улице, гулять в лугах допоздна. Девушки восходят на горки, где первые проталины. Выше, выше летите звонкие голоса, до самого Солнышка-вёдрышка, до самого Ирия докричитесь. Одни заклички отрывистые как щебетание первых пригревшихся птиц. Другие – напевные как течение талой воды, два голоса как переплетение холодных струй. В мелодиях преобладает восхождение. Строчки заканчиваются гуканием – высоким зовущим «Гу-у!». В некоторых песнях открытое подражание голосам птиц.
Теперь возьмем Купальские песни. Много-премного Солнца, долгий закат – почти до самого восхода. Долгие-предолгие звуки в концах строчек, эхом наползающие на новый запев, эхо порой длиною с целый куплет. Еще немного продлить это колдовское безумие, а дальше – жатва, уж некогда будет папороть с любимым искать, да дивиться, как Солнышко на закате играет. «Дикие» интонации мелодии и текстов – отзвук разгульного буйства вегетативных сил, противостояние полов – противостояние стихий, Огня и Воды, с неизбежным плодотворным союзом в итоге.
Календарная песня связана и взаимодействует с природным окружением: одни песни по завету дедов поются на закате, другие на возвышенностях, третьи при воде (акустика какая!) или даже «стоя по колено в воде» — ее тоже весной будить надо. Носители традиции умели слушать воздух: пропоют веснянку на мартовском морозце и слушают: звенит, али нет? Если звук глухой – значит, не пора еще, зима не скоро уйдет. А ежели звенит голос, далеко летит – то закликай шибче, Весна на пороге!
Песня также маркирует и сакрализует половозрастную структуру общества. Некоторые жанры закреплены за определенной статусной группой – так, девицы поют заклички, жатвенные песни – для замужних женщин, колядное «посевание» исполняют мальчики. И неспроста: именно данная стать в наибольшей мере проводит силы, необходимые для того или иного обряда. В фольклористике считается, что обрядовое пение как теперь, так и в древности, было примущественно женской сферой, мужские жанры обычно связаны с профессиональной деятельностью и др. необрядовыми вещами. Впрочем, есть летописные упоминания мужских похоронных плачей, есть немного и других примеров сугубо мужского обрядового пения.
Для нас, современных горожан, народная песня может стать духовной практикой, средством постижения мировоззрения наших предков – с одной стороны, и с другой стороны – способом сонастроиться с циклами живой Природы, участвовать в ее ежедневной и ежегодной мистерии рождения, умирания и возрождения.
Основной источник: Толстой Н.И., ред. Славянские древности: этнолингвистический словарь. В 5 томах. Т. 1 (М. Индрик, 1995), статья «Голос»; Т. 3 (М.: Индрик, 2004), статья «Пение»