Блоги |
Сланцевая нефть, товарищ Сталин и эмигрант Леонтьев
Начало здесь. Будете, наверное, смеяться, но успехи американских сланцевиков базируются на разработках советских экономистов середины 20-х годов прошлого века. Не исключительно, но в том числе. И ведь что удивительно: углеводороды в сланцах есть во всем мире, но добыча их по большому счету возможна только в США, а в других странах она почему-то нерентабельна.
el-murid, он же Анатолий Несмиян объясняет это тем, что заработок на сланце происходит «не тупо в лоб по схеме «выкачал-продал, а разницу в карман». Речь о межотраслевом балансе, который был создан в Советском Союзе, успешно применялся и позволял работать всей экономике как единому целому. Создатель этого экономического и управленческого инструмента Василий Леонтьев (кстати, нобелевский лауреат) эмигрировал, и американцы сумели адаптировать сугубо плановый инструмент к рыночным реалиям. Сланцевый сектор - зримое воплощение удачи Америки на этом пути.
Суть в том, что сланцевая добыча, встроенная в цепочки добавленной стоимости через перекрестный обмен акциями добывающих и перерабатывающих компаний, позволяет существенно снизить затраты именно переработчиков, увеличивая их маржу и позволяя им более уверенно держать позиции на рынке. Прибыль переработчиков, перераспределяемая в ходе дивидендной политики, и компенсирует затраты добытчиков. Это более сложно, чем просто «купи-продай», а потому современные российские управленцы и эксперты не в состоянии оценить логику подобной схемы. Они воспитаны на лозунге «Рынок сам все исправит» в самом примитивном его прочтении уровня Чубайса-Гайдара.
Американцы сумели связать добычу, переработку, транспортировку и продажу всего спектра продукции нефтегазовой отрасли в общий конгломерат экономически независимых, но взаимосвязанных субъектов, что не так просто, так как для этого требуется диверсифицированная и развитая экономика. Уровень развития экономики, которая позволяет проводить такие мероприятия, можно продемонстрировать на вполне понятном примере - сланцевая добыча сегодня доступна только в США и Китае – это две страны, обладающие столь сложной экономикой. Другие просто не вытягивают. У СССР была такая экономика, и она вся была построена на межотраслевых балансах по самым разным группам промпроизводства - не только в нефтегазовой отрасли».
Насчет Китая товарищ Несмиян не совсем прав: сланцевой нефти китайцы качают микроскопические объемы, а добыча сланцевого газа на месторождении Фулин пока небольшая и производится, скорее, с исследовательской целью. Причем успехи есть: за десятилетие затраты на одну разведочную скважину снизились на 40%, а на эксплуатационную – на 25%. Но заявленные 15 млрд кубов годовой добычи при собственном потреблении в 310 миллиардов – это немного. Для сравнения: в Америке добывается порядка 480 млрд кубов сланцевого газа. Большие у Китая пока лишь планы, но они смогут быть реализованы только после появления принципиально новых технологий извлечения топлива, потому что глубина залегания запасов такова, что из 32 трлн кубометров запасов принципиально извлекаемы на сегодня порядка 3%. Да и цена вопроса значительно выше, чем у янки, что делает эксплуатацию месторождений без налоговых послаблений и субсидий невозможной.
Но в США действительно удалось сделать формально нерентабельную добычу сланца экономически целесообразной, в результате чего страна стала номером первым в списке мировых газодобытчиков. И, да, ключевой фактор успеха – применение метода «затраты – выпуск» или, как его называли в СССР, межотраслевой баланс (МОБ) – экономико-математическая балансовая модель, характеризующая межотраслевые производственные взаимосвязи в экономике страны.
Речь, как видим, идет о проекте не в рамках отдельного предприятия, корпорации, синдиката или отрасли, а именно о национальной экономике в целом. Впервые в мире концепция экономики, как единого хозяйственного комплекса была реализована в СССР. Еще в 1898 г. первый русский экономист-математик Владимир Дмитриев разработал систему линейных уравнений, которые связывали между собой цены товаров и издержки их производства, то есть цены товаров-ресурсов. Доказывая разрешимость этой системы уравнений, он ввел технические коэффициенты, которые показывают долю затрат одного товара в производстве другого. На основе своей концепции он разработал свою теорию цен, которые устанавливаются равными издержкам производства.
В 20-х годах, когда в Советской России складывается практика централизованного планирования, наработки Дмитриева, к тому времени умершего, оказались востребованными. Еще в 1918 г. декретом СНК учреждается Центральное статистическое управление (ЦСУ), которое и подготовило под руководством экономистов Литошенко и Попова первый межотраслевой баланс за 1923-1924 финансовый год и прогнозный баланс на следующий год, что можно считать первой попыткой экономического планирования в масштабах национальной экономики, чего до того в мире никто не делал.
20-летний выпускник Ленинградского университета Василий Леонтьев, изучавший экономику в Берлинском университете, обратил на сборник ЦСУ пристальное внимание и написал на немецком языке отзыв о нем. На родину подающий надежды доктор экономики не вернулся, а, поработав в Германии и Китае, в 1931 г. перебрался в США, где стал сотрудничать с Национальным бюро экономических исследований – частным аналитическим центром. Именно там Василий Васильевич и отшлифовал практику расчетов межотраслевого баланса, который стал известен под названием метода «затраты – выпуск». В 1973 г. американский экономист Леонтьев стал нобелевским лауреатом «за развитие метода «затраты – выпуск» и за его применение к важным экономическим проблемам».
Одной из важных экономических проблем во время Второй мировой войны стало определение наиболее уязвимых точек экономики нацистской Германии. Разработанная Леонтьевым матрица для экономики Германии служила для выбора целей ВВС США. Как это выглядело. Скажем, стоит задача – сократить количество выпускаемых немцами танков. Вопрос не так прост, как кажется. Можно бросить все наличные силы на бомбардировку заводов, выпускающих танки. Но в этом случае немцы смогут выпустить больше истребителей и эффективно противодействовать налетам союзников на заводы БМВ, Порше и Шкода, снижая их эффективность, а производство танковых двигателей и самих боевых машин будет рассредоточено, что сделает поставленную задачу практически невыполнимой.
Выходит, надо соблюсти баланс между налетами на авиазаводы, не позволяя люфтваффе наращивать свою численность, и бомбардировкой машиностроительных заводов? Не совсем так. Расчет межотраслевого баланса, выявляющего зависимость разных секторов промышленности друг от друга, показал, что массировать налеты надлежит на заводы, изготавливающие шарикоподшипники. Нет подшипников – замедляется производство как танков, так и самолетов. Проблемой было то, что часть подшипников немцы закупали в нейтральной Швеции, которую бомбить было нельзя. Ничего страшного, союзники выкупили у шведов шарикоподшипники в объеме их годового выпуска за весь 1944 г. – мол, работайте, складируйте, появится возможность – мы продукцию у вас вывезем, а пока пусть на складе полежит. Главное – чтоб врагу не досталась.
Как видим, МОБ позволяет научно подойти к задаче и отыскать путь максимально эффективного ее решения с минимумом затрат. Аналогичный баланс для СССР применялся для принятия решения об объемах и структуре ленд-лиза. Задача – увеличить количество танков на поле боя. Казалось бы, решение очевидно – гнать товарищу Сталину все больше конвоев, скажем, с неплохими танками «Шерман». Но, во-первых, транспортные возможности ограничены. Во-вторых, у «Шерманов» бензиновые двигатели, поэтому дополнительно придется поставлять еще и топливо, которое в СССР было в дефиците и лендлизовские поставки, в первую очередь, использовались для авиации, где без них принципиально было не обойтись. В-третьих, пушка танка имела калибр 75 мм, что создавало необходимость наращивать поставки за счет боеприпасов, которые в Союзе не производились.
Тот, кто догадался, в чем состоит решение – тот истинно молодец. Вместо 50 танков на транспорт можно погрузить высококачественный броневой лист, из которого русские смогут сделать корпуса 300 танков Т-34, оснастив их дизельными двигателями, нетребовательными к качеству топлива, и 85-мм орудиями, снаряды к которым они производят сами. Это тем более рационально, что труд рабочих в СССР гораздо дешевле и помимо улучшения логистики это решение делало помощь Советскому Союзу менее затратной финансово. Таким образом задача насыщения Красной Армии танками решается максимально эффективно.
Проблемой СССР было катастрофически упавшее в ходе войны качество броневого листа, вызванное в том числе потерей месторождений украинского марганца, используемого для производства легированных сталей. Поэтому да, многие советские танки делались из американской брони, о чем сегодня ватаны в порыве победобесия вспоминать почему-то не желают. А как увеличить количество самолетов на Восточном фронте? Да, путем поставки алюминия, без которого – никак. Это более целесообразно, чем гнать сами самолеты. Но применялись и более неожиданные решения. Так американцы поставили в СССР много стальных решеток, которые в распутицу выкладывались на взлетно-посадочную полосу грунтовых аэродромов, что позволяло советской авиации совершать боевые вылеты. Ведь для завоевания господства в воздухе важно не только количество самолетов, но и возможность максимально интенсивного их применения.
Что касается советской промышленности, то благодаря умению топ-менеджеров проектировать межотраслевой баланс, она и оказалась столь эффективной в военное время, продемонстрировав мощь, которой противник никак не мог ожидать. Собственно, практика централизованного планирования была эффективно отработана еще в период форсированной индустриализации, когда на практике применялись невероятно сложные методы проектирования, учета, распределения, контроля и стимулирования труда. Как видим, тот же МОБ прекрасно применяется в сегодняшней капиталистической экономике для реализации сланцевого проекта в США и не менее эффективно он показал себя в плановой советской экономике для решения задач как в мирное, так и в военное время.
Вот тут мы и возвращаемся к затронутому в предыдущей части статьи вопросу функционирования сложных систем и системной сложности, как нематериальному ресурсу, обеспечивающему качественное развитие социума. Идиоты сегодня убеждены, что проклятый совок если чего-то и добивался, то исключительно за счет рабского труда, безжалостно-тупой административно-командной системы и воровства технологий. Мол, ракетные технологии и инженерные кадры достались им в качестве трофеев, а чертежи атомной бомбы спиздили в Америке сталинские шпионы.
Конечно, технологии заимствовались разными способами, но что дадут вам самые подробные чертежи атомной бомбы, если у вас нет атомной промышленности? И почему американцы, которые захватили в Европе гораздо больше ракетных трофеев, техдокументации и специалистов, первые 20 лет проигрывали русским космическую гонку по всем статьям? Если мы говорим о IV-м технологическом укладе, то предельными для него являются атомные, ракетно-космические и компьютерные технологии. И в них СССР мог на равных конкурировать с самыми развитыми странами Запада (да-да, даже в создании ЭВМ – вторая в Европе по мощности вычислительная машина в начале 50-х годов работала в Киеве).
Подобных прорывов принципиально невозможно было добиться путем усиления эксплуатации «рабов в ГУЛАГЕ» или запретом колхозникам покидать «крепостное хозяйство». А если учесть то, что материальные ресурсы США (тем более, коллективного Запада) заметно превосходили советские, то достижения СССР тем более нуждаются в объяснении. И один из факторов способности Советского Союза к прогрессу – высокий накопленный уровень системной сложности, позволяющий решать задачи будущего, то есть невыполнимые на текущем уровне развития – те задачи, для реализации которых необходимо было создавать новые инструменты.
Скажем, для осуществления атомного и космического проекта в сталинском СССР были созданы наукограды – то, чего более никто в мире не реализовал. Наукограды, будучи жутко засекреченными, тем не менее, были связаны в единый организм, между ними распределялись задачи, кадровые и материальные ресурсы. Это была та самая сложная система, которую невозможно было воспроизвести, даже если бы те же американцы получили полное представление о ней и у них возникло такое желание (напомню, что невоспроизводимость – это принципиальная характеристика сложных систем).
Да, сложные системы в СССР и США функционировали по-разному, обладали несравнимыми характеристиками, но в обоих случаях они обладали базовыми свойствами сложных систем и обеспечивали сложностное развитие социальных систем. В конечном итоге советский проект проиграл, и причиной, возможно, даже главной причиной его краха, стал отказ от накопления системной сложности, поскольку он делал закостеневшую политическую систему неадекватной стремительно выросшему в 20-50-е годы уровню развития социума.
Требовалось адекватное усложнение управляющих структур, что было принципиально несовместимо с монополией на власть одной партии и неразвитыми механизмами ротации правящих элит. Во имя сохранения своего статуса дряхлеющая партноменклатура решила, что стоит законсервировать политическую модель, «подморозить» социальный прогресс общества, а научно-технический пусть идет своим чередом. Но секторальный прогресс в сложных системах невозможен. Либо общество развивается комплексно, либо оно утрачивает способность к сбалансированному развитию, а потом деградация в отдельных сферах переходит в общую деградацию социальной системы.
В этом и заключается главная проблема для всех постсоветских (и не только) авторитарных диктатур – они делают ставку на стабильность в ущерб развитию, что приводит к потере социумом накопленного уровня системной сложности и блокирует возможность качественного развития. Как показывает практика, рост уровня жизни населения на каком-то этапе при совпадении определенных факторов возможен, и диктаторы ему не препятствуют. Но какова цена? Фундаментально деградирующие общества способны поддерживать и даже наращивать уровень потребления за счет перераспределения фондов развития в фонды потребления. Рентная модель экономики делает подобный путь практически неизбежным. Потребление ценой отказа от развития – это приговор.
В результате автократический режим превращается в чистого паразита, не способного обеспечивать наращивание ресурсов – общество слабеет и системно разрушается. Этот финал неизбежен, но путь к нему порой занимает десятилетия. Как ни парадоксально, но жизнеспособность диктатуры повышается по мере того, как она блокирует способность общества к качественному развитию, снижая его жизнеспособность. Загнивание неизбежно приводит к смерти. Это я резюмирую свои умозаключения по вопросу будущего белорусского и российского правящих режимов, принципиально вставших на путь социальной инволюции, с чего, собственно, и начинал.
Если кто-то хочет уличить меня в противоречии, разъясняю: диктатура, опрощающая, примитивизирующая общество, укрепляет свои тактические позиции, устраняя опасность себе со стороны общества, в котором революционные тенденции подавлены курсом инволюции, но тем самым стратегически делает свой крах неизбежным. Ведь всякое общество существует не в ваккуме, и даже редко в состоянии автаркии, и если тиранический режим не разваливают внутренние противоречия, то фатальной становится невозможность отвечать на внешние вызовы (так пали режимы Милошевича в Югославии, Хуссейна в Ираке, Норьеги в Панаме и много других. Если же внешнеполитическая обстановка благоприятствует, критического уровня пдостигают внутренние противоречия, которые невозможно вечно сбрасывать, закручивая спираль инволюции.
Долго думал, что же привести в качестве наглядной иллюстрации обладания советским проектом высокого уровня системной сложности. Апологеты совка обычно надрачивают на социальную мифологию или антуражные фетиши: ага, все эти пломбиры, колбасу по 2.20, состоящая из мяса на 98%, социальные лифты, возможности для досуга, балет, литературу. Это местами красиво, но не то. Все-таки социальная сложность –кибернетическая абстракция, и ее практическое воплощение описать довольно трудно, тем более, кратко.
Совершенно случайно по наводке посмотрел ролик с монологом юриста Вадима Прохорова на канале Гоблина (да, отродясь не смотрел этого ватного пропагандона, и не собираюсь). Понял, что ничего более доступного при высоком уровне содержательности предложить вам сегодня не могу. Да, Прохоров нуден, постоянно перемежает свою речь марксистскими загонами и вообще утомляет идеологическим пригрузом. Но я себя пересилил и примерно с 18-й попытки видос посмотрел.
Марксистская диалектика и прочий истмат при всей своей архаичности, как инструмент анализа, имеют большой плюс – позволяют системно рассматривать социально-экономические процессы. Это тот самый случай. Если кто-то читал мои древние посты, написанные в азбучном стиле, про двухконтурную финансовую систему или целый цикл про демередж – тем, будет, наверное, интересно. А потом можно продолжить тему, обсудив сказанное (Продолжение следует).
UPD. Кстати, об апологетах совка. Сегодня, в понедельник, в 20 часов мск на традиционном стриме на канале ЧИСТАЯ ПОЛИТИКА речь пойдет как раз о левацко-коммуняцкой блогосфере.