Ю.Ф.Новый виток
Труп молодого тиранозавра на прицепе к бронемашине продолжал испускать газы, когда его трясло на кочках. Сержант Пуськин поморщился и заглянул в открытый люк. Лейтенант Требухин напевал что-то, ловко орудуя рычагами управления.
– И на хрена было убивать этого урода, когда можно было выбирать из вегетарианцев. От этого вон как несет, до сих пор… – сержант покосился на тушу, будто она могла ожить и наброситься на него.
Но огромное серое тело неподвижно лежало на прицепе, лишь слегка подрагивая всей массой на кочках. Вместо головы у него было сплошное кровавое месиво из зубов и мозгов. Лейтенант угодил из подствольника прямо в разинутую пасть.
– Сержант, ты всегда был придурком, даже криоген тебе не помог. Из двух людей на планете ты единственный придурок. Если бы он меня сожрал – остался бы умным, но тебе не повезло, – проорал лейтенант и расхохотался собственной шутке.
Пуськин злобно матернулся, спрятав свои слова в грохоте и лязге ползущей по камням машины. Лейтенант уже стал что-то рифмовать про Пуськина громко и оскорбительно, сдобрив все изрядной порцией виртуозного мата.
– На фига мы тащим всю эту тушу в убежище? – не унимался Пуськин, доказывая собственное благоразумие. – Могли бы просто ляжку отрезать…
Пуськин подпрыгивал на кочках, цепляясь за броню изо всех сил, но газов, как их груз, не испускал. Лейтенант тот еще эстет.
– Заморозим, вдруг окажется вкусным? – слегка задумавшись, ответил лейтенант.
– А вдруг дерьмовый? – уцепился сержант, пытаясь поставить шутника на место. – Потом опять эту тушу назад тянуть?
Он вспомнил, как они поднимали его на прицеп при помощи подъемника, и даже вспотел от воспоминаний, только капельки пота на лбу утирать не стал, продолжая цепляться за борт прицепа. Тощий зад сержанта безжалостно колотился о броню. Он уже жалел, что изъявил желание ехать не в кабине. Вместо ожидаемых приятных впечатлений от запахов девственных джунглей – сплошные синяки на заднице. Шоссе и дороги уже давно канули под слоями почвы.
Даже их убежище находилось теперь под слоем земли, пришлось откапываться несколько дней. Они проснулись после криогенной заморозки в полном недоумении, обнаружив вокруг себя истлевшие трупы, укрытые слоем вековой пыли мониторы и пульты. «Двое солдат давно минувшей войны», – как сказал лейтенант, стирая пыль с таблички «Склад неприкосновенного запаса». Запасы были. Их не сожрали крысы, они не проржавели и не превратились в труху, но есть их было просто невозможно, потому что они были безнадежно испорчены.
Сколько лет они провалялись в криокамере для резервистов – было загадкой. Никаких календарей уже давным-давно не было, потому что источники питания иссякли неизвестное время назад, а криокамеры тем не менее продолжали работать, потому что профессор секретной военной лаборатории Цуммерман был гениален.
Он был близок к изобретению вечного двигателя, еще чуть-чуть – и они пролежали бы в криокамере до тех пор, пока их не разбудила бы следующая разумная цивилизация. По злому року камеры отключились в тот момент, когда на поверхности сотрясали землю массивными шагами динозавры, а ближайшими родственниками очнувшихся были огромные гориллы, жрущие непомерно много фруктов и рыбы из озера неподалеку.
Соседство не абы какое, но по ним можно было ориентироваться в местной флоре и фауне, которых даже лейтенант толком не знал. Зато он знал военную тактику и стратегию, умел командовать и издеваться над сержантом.
– Сержант! – скомандовал лейтенант, заглушив двигатель перед самой норой, которая была кропотливо прорыта до самого входа в убежище. – А не прихватить ли нам гориллу?
Пуськин недоуменно уставился на лейтенанта, пытаясь предугадать и парировать очередное издевательство. У него в голове вертелся один единственный вопрос: «А на хрена?», но он его не задавал, это было бы слишком просто. В мозгу натужно, как несмазанный механизм, работала мысль, скрипела незримыми сержантскими шестеренками. Он размышлял по-солдатски просто: «Гориллу? Зачем? Есть ее не имеет смысла, общаться она не умеет… Пользы и помощи от нее никакой, значит…» Сержантская мысль приятно зашевелилась внизу живота.
– А вдруг… – сержант сглотнул. – Они болеют чем-нибудь таким…
Лейтенант замер около туши, взявшись за крепления, чтобы отстегнуть.
– Пуськин! Ты что собираешься с гориллой делать? – он медленно развернулся и внимательно посмотрел на собеседника, не в силах поверить в собственные предположения.
– Так я это… – Пуськин густо покраснел, выдавая себя с головой. – Да ну тебя!
Пуськин изобразил обиду, взялся за крепления и с ожесточением их отстегнул. Туша тиранозавра шевельнулась и начала сползать с платформы прицепа.
– Берегись! – заорал Пуськин и моментально отскочил.
Туша рухнула и опять испустила газы. Лейтенант брезгливо зажал нос и ругнулся.
– Что жрала эта тварь? Надо же, какой вонючий!
Он отмахнулся от воздуха, словно разгоняя вонь таким жалким жестом.
– Глаза слезятся… – пробормотал сержант. – Как мы эту дрянь есть будем? Лучше бы фруктами…
Пуськину такое упоминание навеяло воспоминания. Лейтенант послал его в разведку, когда они выползли из-под слоя почвы голодные и уставшие. Едва не потеряли надежду добраться до поверхности. Целью разведки была простая задача: пронаблюдать какие фрукты жрут гориллы.
Гориллы жрали много фруктов и все время совокуплялись…
Пуськин достал из ящика бронемашины массивный топор и подошел к туше, намереваясь отогнать дурные мысли интенсивным трудом.
Образцы фруктов он собрал, правда, еле удрал от агрессивного самца, который вдруг решил, что он посягает на его сообщество, но результат был. Они насобирали целый подсумок ягод и фруктов и отправились пробовать все это в свою нору.
Пока они разобрались в качествах и вкусах, произошло немало казусов. От темно-синих ягод их жутко слабило, до полного изнеможения. От прозрачно-желтых внезапно напала неуемное желание близости с почившими давным-давно женщинами. Так и промучились, пока действие чудо-ягод не прекратилось. Хоть и переносили они эту напасть по отдельности, но впечатлениями не делились.
Теперь лейтенант решил испробовать местных мясных деликатесов. Сержанта это не радовало.
– Сержант, отдели-ка мне часть бедра, пока я костер разведу, – коротко приказал Требухин, расчищая место для кострища около поваленного бревна пальмы.
Сержант вонзил лезвие топора в тушу с особым остервенением, словно мстя лейтенанту за постоянные издевательства и команды. Ему было непонятно, почему даже из двух выживших один остается командиром. Но подчиняться всегда было проще, чем принимать решения. Это он понял, пробиваясь на поверхность сквозь твердый слой почвы.
– Пуськин, а у тебя женщина была хоть раз в жизни? – спросил лейтенант, с треском ломая сухие ветки для костра.
– Дык это… – Пуськин оторвался от процесса разрубания жесткой, как броня, шкуры, которая не поддавалась топору. – Я жениться собирался после армии. Ну, я, конечно, встречался…
Пуськин не мог признаться, что весь его сексуальный опыт состоял в беспощадных и жадных объятиях на площадке подъезда.
– Вооот, Пуськин! – довольно протянул лейтенант, будто подтверждая собственную мысль. – А где-то на земле есть убежище, где нас ждут две блондинки. Возможно, им помощь нужна. Ты же помнишь, как мы откапывались?
– А с чего ты взял, что ждут? – удивился Пуськин.
– А потому что логика военная проста: оставили лучших представителей всего населения планеты и компаньонов им для обеспечения жизнедеятельности, чтобы не было сверхрасы. Вот и выходит по этой логике, что есть эти блондинки. Твоя пострашнее…
Пуськин понаблюдал за лейтенантом, чтобы понять – издевается он или говорит серьезно, и опять принялся за работу, пробормотав:
– Да сейчас все красавицы, если не первая, то вторая…
Лейтенант сложил добротный костерок, принес еще дров в запас и уселся на бревно, глубоко вдохнув плотный влажный воздух. Он полюбовался синим небом с мягкими уютными облаками, сощурился на солнце.
– Вот проведем рекогносцировку на местности и пойдем искать наших принцесс, – мечтательно проговорил он.
Пуськин уже добрался до красного мяса тиранозавра, разрубив толстую шкуру. Мышечная масса была жесткой, в прожилках, но ему не терпелось поскорее отделить большой кусок и подвесить его над огнем, чтобы почувствовать давно забытый запах жареной плоти.
Вот уже месяц он вспоминал о том, что было в его жизни до криокамеры. Никаким холодом и льдом эти воспоминания не выжигались. Неужели всего этого больше не существует?
Лес вокруг жил треском, клекотом, хрустом веток под ногами, но он жил чужой, неведомой жизнью, заставляя всегда под рукой иметь оружие.
Внезапно из кустов молнией вырвалось что-то рыжее, лохматое, пронеслось по сложенному лейтенантом костру и забилось куда-то под транспортер. За этим комком шерсти в прыжке появился саблезубый тигр, которого бдительный лейтенант сбил в полете очередью из автомата. Тигр бухнулся под ноги тяжело и безжизненно.
– Пуськин, загляни, кого он гонял? Может, сожрать можно? – скомандовал лейтенант, пнув ногой мертвого хищника.
Пуськин с автоматом наизготовку опустился на колени, заглядывая под бронетранспортер. Хохотнул, поднимаясь, неторопливо отряхнул колени от прилипшей листвы под вопросительным взглядом лейтенанта.
В нетерпении лейтенант подошел к бронемашине.
– Горилла, – торжественно объявил Пуськин. – Молодая самка…
Последним уточнением Пуськин объявил все, что увидел под бронетранспортером. От взгляда сержанта не могли укрыться поросшие редкой рыжей шерстью признаки, позволяющие безошибочно распознать существо женского пола. Лейтенант с досадой махнул рукой и вернулся к рассыпавшимся дровам. Он бормотал что-то, ругал гориллу, восстанавливая приготовленный костер.
А когда первый импровизированный шампур мяса распространил аромат, горилла заинтересованно выглянула из своего укрытия.
***
В ослепительно белой лаборатории через камеры, тщательно замаскированные в стволах деревьев, за ними наблюдали две блондинки.
– Может, зря разбудили? Пусть лежали бы себе дальше ледышками, и черт с ней, с цивилизацией. Мне что-то ни один не нравится…
Фан Таст