Три маленьких Сомали

В Абхазии очередной переворот, от власти отстранен президент республики Рауль Хаджимба, находившийся у власти с 2014 года. В этот раз сюжет особенно интересен тем, что Хаджимба был переизбран на второй срок только в сентябре прошлого года, но не смог удержаться у власти более нескольких месяцев. Для Москвы происходящее в неспокойной республике, вновь оказалось неожиданным. Достаточно значительная на протяжении всех лет после признания независимости Абхазии и Южной Осетиии в 2008 году поддержка России, как политическая, так и экономическая, не оказала никакого влияния на развитие республики. Пора задавать вопросы о качестве российской внешней политики, и не только на абхазском направлении.

Для того, чтобы вскрыть администрацию Президента Абхазии как консервную банку группе активистов, боевое крыло которой вряд ли превышало сотню человек, потребовалось два часа. Сухумский протест за это время сделал то, чего не могла сделать абхазская оппозиция за пять лет. Режим Хаджимба не имел никакой силовой поддержки и пал под натиском даже не стреляющих, а ломающих стекла и мебель людей.

Но здесь важно не что случилось, а кто это сделал. Организатором январского переворота в Абхазии стал Ахра Авидзба, одна из заметных фигур «русской весны» в Донбассе 2014– 2015 годов. Отвоевав там свое, он, человек, родившийся и выросший за пределами Абхазии, начал возвращение на историческую родину. Из ДНР он привез с собой военный и организаторский опыт, которого как мы теперь видим, так не хватало абхазским политическим силам. Для одного из организаторов обороны Донецка не составило труда выгнать из дворца Президента Абхазии.

Изгнание из дворца, впрочем, не обязательно могло бы повлечь за собой отставку – Рауль Хаджимба переместился в свою резиденцию и предпринял усилия для того, чтобы сохранить власть. Дело доделали все те же протестующие. Они собрались перед официальной резиденцией, старой советской госдачей в курортном районе Сухума и не ушли оттуда, пока не увидели документ об отставке.

МОСКВА ПРИЕХАЛА ПОЗДНО

Последний переворот в Абхазии был в мае 2014 года. Тогда протестующие таким же точно образом выгнали предыдущего главу республики Александра Анкваба. Только он уехал на российскую военную базу, и далее в Москву. Хаджимба оказался смелее и попробовал побороться за власть. И в 2014 году и сейчас, абхазские политические кризисы были урегулированы как бы при посредничестве представителей официальных российских властей. И пять с половиной лет назад и сейчас, в Абхазию прилетали заместитель секретаря Совета безопасности РФ Рашид Нургалиев и помощник Президента России Владислав Сурков.

В этот раз более-менее деятельным получилось участие только Нургалиева. Он приехал еще до решающего марш-броска протестующих к резиденции Хаджимба, и успел переговорить и с теперь уже экс-президентом и с лидерами оппозиции.

Сурков приехал в разгар решающей кульминации событий, и по информации из окружения Хаджимба, лидер республики отказался с ним встречаться. Позже, видимо в ответ на это, выступающий в СМИ в качестве пресс-спикера Суркова политолог Алексей Чеснаков написал, что встречаться с низложенным абхазским лидером помощнику Президента РФ не было никакого смысла. Переговорили они только по телефону. Но на самом деле об их сложных в последнее время отношениях достаточно широко известно в узких кругах.

Но сейчас о другом. Уровень представительства с российской стороны – приехали не самые влиятельные персоны, и их поздний приезд, в связи с чем участие в кризисе было достаточно формальным, показывают, что абхазское направление совсем не приоритет российской внешней политики в настоящее время.

ВОЗМОЖНОСТИ МОСКВЫ В АБХАЗИИ БЫЛИ ОГРАНИЧЕНЫ

В 2014 году, как казалось многим наблюдателям, решение тогдашнего абхазского политического кризиса, было полностью заслугой Москвы и персонально Владислава Суркова. Но это не так. Общественный протест никто контролировать не в состоянии. Его координация тогда зависела от целого ряда политиков и силовиков в окружении Рауля Хаджимба. Они предоставили силовой ресурс и улицу. Задачей Суркова, как и других посредников, было лишь зафиксировать этот результат и его приемлемость для Москвы. Но есть здесь бюрократические тонкости. В восприятии общественного мнения, и касается это не только Абхазии, но и Южной Осетии и республик Донбасса, Сурков воспринимается как «кукловод», – главное действующее лицо, организатор и выгодополучатель всех политических процессов. Как гениальный технолог, от воли и влияния которого зависят локальные политикумы. Но здесь категорическое преувеличение. И на абхазском примере мы это видим. Сурков встраивался в неизбежные политические процессы и умел руководству преподнести их как свои достижения.

Вместе с тем, нельзя недооценивать мастерство работы технологов, которые в разное время в рамках разных программ и задач оказывались вовлечены в работу с недавно признанными территориями. Они умели модерировать и до бесконечности продлевать любые внутренние политические процессы, а особенно кризисы и конфликты.

Абхазии, это, кстати, касается в меньшей степени, нежели Донбасса. Российским технологам всегда трудно, почти невозможно было работать на внутреннем поле. Оно разбито на десятки мелких частей, однажды разбросанного пазла, большая часть деталей которого потерялись, и найти их для того, чтобы соединить в единое целое, больше не получится. Абхазский вечный общественно-политический кризис в чистом виде хаос естественной для этой культуры междоусобицы. Никаких заранее оговоренных политических состояний или стабилизации достичь здесь невозможно даже внутренним игрокам. Тем более сделать это не смогут внешние силы, тем более силы, интеллектуально слабые, в своей работе никогда не опиравшиеся на экспертизу и полевые исследования среды.

«ПОЯС НЕДОПРИЗНАННЫХ»

В 2014 – 2015 годах вокруг границ России окончательно оформился небольшой пояс частично признанных и непризнанных маленьких республик. Абхазия и Южная Осетия добились признания России в 2008 году. А ДНР и ЛНР возникли как результат украинского кризиса.

Возникновение этнокультурных и политических кризисов на территориях, где сталкивались противостоящие друг другу проекты культурного и политического доминирования, было неизбежным следствием распада СССР. Также возникли Приднестровье и Нагорный Карабах, который ныне Арцах. Но именно четыре расположенных у границы с РФ территории – ЛНР, ДНР, а раньше Абхазия и Южная Осетия оказались вовлеченными в фактически сформированный Москвой в конце нулевых годов геополитический проект «пояса опекаемых территорий», ориентированных в культурном и политическом отношении на Россию.

В Абхазии и Южной Осетии с очень весомыми политическими (признание) и военными (присутствие военных баз ВС РФ) гарантиями.

В 2009 – 2015 годах Москва без проблем финансово тянула, во всяком случае, софинансирование развития Абхазии и Южной Осетии. В абхазском случае уместен термин «софинансирование», а не «финансирование». Российская доля в бюджете Абхазии часто была преобладающая, но, тем не менее, 30-50% доходов республики в разные годы составляли внутренние доходы.

Южная Осетия финансируется практически полностью из российского бюджета.

До появления донбасских республик, деньги лились рекой в Абхазию и Южную Осетию, в большей степени не по линии бюджетного софинансирования реабилитации инфраструктур и экономик в целом. Коррумпированное «сердюковское» Министерство обороны запустило колоссальный, абсолютно избыточный, учитывая военно-политические реалии, процесс строительства военной инфраструктуры и инфраструктуры военных баз. Только в Абхазии возникли 7 российских военных баз со средствами размещения служащих и их семей. Многоэтажные дома появились даже в заброшенных, отдаленных горных районах, например, Кодорском ущелье Абхазии. Там разместились не только военные, но и их семьи. Вокруг нет ничего вообще – только пустые дома покинувших территорию жителей. Дорога на побережье критически опасна для передвижения по ней людей.

Все это, конечно, было абсолютно не нужно для обороны, была запущена колоссальная по объемам махина распыления российских бюджетных средств, причем в зоне вне юрисдикции российского правового пространства. Проконтролировать расходование этих денег было абсолютно невозможно. И, кстати, в Абхазии это вызвало неверную переоценку собственной геополитической значимости. «Фаршировка» территории избыточным количеством российской военной техники и персоналом, вызвала ощущение исключительной геополитической значимости территории «на переднем крае перед НАТО». Соответственно в Сухуме сейчас многие не могут понять, почему Москва так сильно сократила объемы траншей «исключительно важному геополитическому союзнику».

Таким образом, динамичное сотрудничество между Россией с одной стороны, и Абхазией и Южной Осетией, с другой, в первой половине прошлого десятилетия основывалось на наличии у Москвы избыточных ресурсов и высоком уровне коррупции в федеральных институтах.

Когда в «геополитический проект» влились ДНР и ЛНР, в РФ наступила экономическая стагнация, а с ней и сокращение возможностей федеральных институтов, а следом и чистки, резкое сокращение коррупционных возможностей. А вот долгосрочной программы действий по улучшению жизни и развитию на территориях частично признанных и не признанных территорий не было. Ни одна из них при этом, сегодня не способна даже на догоняющее развитие. Абхазия «дожимает» ресурс советских инфраструктур, и не имеет даже фундамента инфраструктур, необходимых для перехода «в режим развития».

Умнее всего при этом поступили южные осетины. Там, по сути, создано государство бюджетников, когда весь вообще активный слой работает в госструктурах. Получая зарплаты, в основном, за счет российского бюджета. В законченном виде версия российской депрессивной территории. Но за счет масштабов территории и низкого количества населения, в таком режиме можно прожить сколько угодно времени. Почти так же живет почти вся российская глубинка.

РОССИЯ ПОСТАВИЛА ПРОЕКТЫ НА ПАУЗУ

Сегодня общественности всех республик, которые рассчитывали на щедрую российскую поддержку, нужно осознать одну довольно обидную вещь. Во многом, проект геополитической российской поддержки республик востока Украины, и бывших грузинских автономий, оказался не следствием идеологических и внешнеполитических приоритетов, а следствием наличия избыточной денежной массы, которую было перспективно в целях последующего коррупционного освоения выводить за пределы российской юрисдикции.

Поэтому, как только деньги закончились, проект фактически был поставлен на паузу.

Последним вагоном этого уходящего геополитического проекта, было предложение Москвы к Сухуму и Цхинвалу об углублении интеграции. Сделано оно уже было довольно поздно, в 2014 году, в разгар «русской весны» на востоке Украины и, следовательно, вплотную к новой реальности, в которой на фоне углубления экономических проблем в России, интерес к внешнеполитическим партнерам у Москвы начал сокращаться. И, тем не менее, если бы, это применительно в первую очередь к Абхазии, интеграционная повестка развивалась, к этому времени могла быть отработана устойчивая, финансово емкая стратегия содействия развитию Абхазии. Но этого нет.

А сейчас объективно ситуация следующая. Подобно тому, как в российской федеральной управленческой практике принято ставить на паузу направления и деятельность структур, полезность функционала которых оказалась под вопросом, либо же в силу аппаратных изменений, так теперь на паузу поставлено все направление деятельности, связанное с ЛНР и ДНР, Абхазией и Южной Осетией.

Эксперты формулируют это положение дел как «Москва не знает, что делать с республиками». Но скорее верно: «Москва потеряла интерес к республикам».

РАЗВИТИЕ ЗА БОРТОМ

Донбасская повестка остается в центре внимания СМИ. И в связи с политическими изменениями на Украине, и в связи со значительной внешнеполитической активностью Москвы – так или иначе, в контексте донбасской повестки дня обсуждались и недавно вопросы обмена пленными 29 декабря 2019 года. Возможно, скоро будет понятна и более широкая международная повестка, связанная с урегулированием на востоке Украины. Но, все эти процессы касаются сугубо внешнеполитических, и для республик Донбасса, вопросов. На повестке дня нет вопросов внутренней нормализации и развития этих территорий. Нет и внятного понимания о том, чем процессам развития может и готова помочь Москва.

ЭКС-ПРЕЗИДЕНТ АБХАЗИИ РАУЛЬ ХАДЖИМБА.

ФОТО: МИХАИЛ МЕТЦЕЛЬ/ТАСС

В случае с Абхазией, вокруг страны нет внешнеполитических процессов в активной фазе. И за исключением Инвестиционной программы содействия социально-экономическому развитию, которая работает много лет, а ежегодный лимит редко превышает 2 млрд рублей, нет никаких экономических проектов с российской стороной.

Процессы, которые мы наблюдали сейчас в Абхазии, когда очередная попытка переворота лишила власти президента Хаджимба, следствие глубочайшего кризиса государственности, отсутствия государства как такового. Экс-лидер Абхазии очень глубоко увяз в связях с криминалом, в его ближайшем окружении лидеры преступных группировок, члены которых совершали тяжкие уголовные преступления – убийства, похищения, вымогательства, разбои и грабежи. Ряд сотрудников собственной охраны высших должностных лиц, с большой долей вероятности являлись участниками заказных убийств. По крайней мере, один бывший и один действующий сотрудники т.н. президентской охраны, задержаны по делу о расстреле воров в законе на сухумской набережной в конце прошлого года. Такая концентрация уголовного элемента вокруг президента хоть и маленькой, но целой страны, не случайна. И это не сугубо абхазский феномен. Есть основания говорить о том, что более позитивные реалии в Южной Осетии, но в республиках Донбасса очень высокий уровень проникновения криминала во власть, в экономическую деятельность. Там собственно нет границ между криминальным сообществом и политическими элитами – это одни и те же сообщества представителей политико-криминальных группировок.

В Абхазии не сразу так все сложилось. Криминализация, в том числе ответ на обвал государства, который случился после того как объем российских траншей начал сильно проседать. Это конечно не единственная причина, но диверсифицированный поток входящей денежной массы, не только в виде государственных инвестиций и софинансирования зарплат бюджетного сектора, но и в виде частных инвестиций, наполнял жизнью, если не развитием экономику Абхазии. Что в свою очередь позволяло широкой части активных кругов обеспечивать сносные условия для жизни законными способами.

На Донбассе ситуация иная. Там 1990-е годы как начались, так и не закончились. Деятельность, связанная с добычей и вывозом угля, и другая хозяйственная деятельность, всегда были предельно криминализованы. Руководители предприятий редко были лишь производственниками и управленцами, обычно это фигуры первого порядка местных теневых кругов.

То есть сегодня за минусом Южной Осетии, мы имеем следующий промежуточный результат российского геополитического проекта помощи «братским территориям» у важных участков государственной границы. Полное разгосударствление, чрезвычайная слабость государственных механизмов как таковых, высокий уровень криминального влияния на государства, отсутствие экономики, как следствие чрезвычайно низкий уровень и качество жизни населения.

Не стоит при этом говорить о том, что во всем этом виновата Россия. Москва никогда не брала на себя обязательства по обеспечению государственного строительства на территориях сопредельных «проблемных» республик. И с этой точки зрения сейчас как раз понятная ситуация. У РФ нет никакой определенной политики в отношении этих территорий, относительно их внутриполитического устройства и экономической базы. Но это только одна сторона вопроса.

С другой стороны российская поддержка, начиная с 2008 года, оказывалась действительно территориям с очень сложными условиями для государственного строительства. Поэтому нужны были стратегии, которые формируются при участии академической среды, ее исследовательской работы. Качественной экспертизы и широкой аналитики. Сейчас объективно на отдельных участках южных границ Российской Федерации формируются три маленьких «Сомали» – республики без государств.

Москве предстоит определиться: забить и забыть, что чревато репутационными издержками, что впрочем, тоже не фатально. Либо определить стратегию содействия развитию этих территорий на очень долгосрочный период.