Блоги |
Предвоенные мифы и реальность
Жак Р. Пауэлс, автор книги "Миф о хорошей войне: Америка во Второй мировой", вовсе не коммунист, каким его хотели бы видеть критики. Просто он изучает документы и пишет о фактах, которые многим бы хотелось забыть. А еще лучше - не знать.
В замечательной книге «1939: Союз, которого никогда не было, и наступление Второй мировой войны» канадский историк Майкл Джабара Карли описывает, как в конце 1930-х годов Советский Союз неоднократно пытался заключить пакт о взаимной безопасности, другими словами - оборонительный союз, с Великобританией и Францией, но в конечном итоге потерпел неудачу. Это предлагаемое соглашение было направлено на противодействие нацистской Германии, которая под диктаторским правлением Гитлера вела себя все более агрессивно, и оно, вероятно, вовлекло бы и некоторые другие страны, включая Польшу и Чехословакию, которые имели основания опасаться немецких амбиций. Главным героем этого советского подхода к западным державам был министр иностранных дел Максим Литвинов.
Москва стремилась заключить такой договор, потому что советские лидеры слишком хорошо знали, что рано или поздно Гитлер намеревался напасть и уничтожить их государство. Действительно, в «Майн Кампф», опубликованной еще в 1920-х годах, он очень ясно дал понять, что презирает ее как «Россию, управляемую евреями» (Russland unter Judenherrschaft), потому что это был «плод русской революции, дело рук большевиков, которые якобы были не чем иным, как «кучкой евреев».
А в 1930-е годы практически все, кто хоть как-то интересовался иностранными делами, слишком хорошо знали, что с его ремилитаризацией Германии, его масштабной программой перевооружения и другими нарушениями Версальского договора Гитлер готовился к войне, жертвой которой должен был стать Советский Союз. Это довольно ясно продемонстрировано в детальном исследовании, написанном ведущим военным историком и политологом Рольфом-Дитером Мюллером, озаглавленном Der Feind steht im Osten: Hitlers geheime Pläne für einen Krieg gegen die Sowjetunion im Jahr 1939 («Враг на востоке: секретные планы Гитлера по войне против Советского Союза в 1939 году.»)
Гитлер, таким образом, наращивал военную мощь Германии и намеревался использовать ее, чтобы стереть Советский Союз с лица земли. С точки зрения элит, которые все еще находились у власти в Лондоне, Париже и других странах так называемого западного мира, этот план можно было только одобрить и даже поддержать. Зачем? Потому что Советский Союз был воплощением страшной для них социальной революции, источником вдохновения и руководства для революционеров в их собственных странах и даже в их колониях, потому что Советы были также антиимпериалистами, которые через Коминтерн (или Третий Интернационал) поддерживали борьбу за независимость в колониях западных держав.
Через вооруженную интервенцию в России в 1918-1919 годах западные страны уже пытались убить «дракона революции», который поднял голову там в 1917 году, но этот проект с треском провалился. Причины этого фиаско были: с одной стороны, жесткое сопротивление, оказанное русскими революционерами, которые пользовались поддержкой большинства русского народа и многих других народов бывшей царской империи; и, с другой стороны, оппозиция внутри самих интервенционистских стран, где солдаты и гражданские лица сочувствовали большевистским революционерам и давали об этом знать демонстрациями, забастовками и даже мятежами, это тоже способствовало тому, что войска пришлось из России бесславно вывести.
Господам, стоявшим у власти в Лондоне и Париже, пришлось довольствоваться созданием и поддержкой антисоветских и антироссийских государств-прежде всего Польши и стран Балтии-вдоль западной границы бывшей царской империи, воздвигнув таким образом «санитарный кордон», который должен был оградить Запад от заражения большевистским революционным вирусом.
Социалистическая «контрсистема» капитализма — и ее коммунистическая идеология-становилась все более привлекательной в глазах «плебеев» на Западе, которые все больше страдали от безработицы и нищеты
В Лондоне, Париже и других столицах Западной Европы элиты надеялись, что революционный эксперимент в Советском Союзе рухнет сам по себе, но этот сценарий не был реализован. Напротив, начиная с начала тридцатых годов, когда Великая депрессия опустошила капиталистический мир, Советский Союз пережил своеобразную промышленную революцию, позволившую населению страны наслаждаться значительным социальным прогрессом, и страна также стала сильнее не только в экономическом, но и в военном отношении. В результате этого социалистическая «контрсистема» капитализма — и ее коммунистическая идеология-становилась все более привлекательной в глазах «плебеев» на Западе, которые все больше страдали от безработицы и нищеты.
В этом контексте Советский Союз стал еще большей занозой в боку элит Лондона и Парижа. И наоборот, Гитлер, с его планами антисоветского крестового похода, вырисовывался для них все более полезным и симпатичным. Кроме того, корпорации и банки, особенно американские, но также британские и французские, сделали много денег, помогая нацистской Германии перевооружаться и одалживая ей большую часть денег, необходимых для этого. И последнее, но не менее важное: считалось, что поощрение немецкого «крестового похода на восток» уменьшит, если не полностью устранит риск немецкой агрессии против Запада. Таким образом, можно понять, почему предложения Москвы об оборонительном союзе против нацистской Германии не понравились этим господам. Но была причина, по которой они не могли позволить себе отклонить эти предложения без дальнейших церемоний.
После Первой мировой войны элиты по обе стороны Ла-Манша были вынуждены ввести довольно далеко идущие демократические реформы, например значительное расширение франшизы в Великобритании. Из-за этого возникла необходимость учитывать мнение лейбористов, а также других левых «вредителей», заполнивших законодательные органы, а иногда даже включать их в коалиционные правительства. Общественное мнение и значительная часть средств массовой информации были в подавляющем большинстве враждебны Гитлеру и поэтому решительно поддерживали советское предложение об оборонительном союзе против нацистской Германии.
Элиты хотели избежать такого союза, но они также хотели создать впечатление, что они его желают; и наоборот, элиты хотели побудить Гитлера напасть на Советский Союз и даже помочь ему сделать это, но им нужно было сделать так, чтобы общественность никогда не узнала об этом. Эта дилемма привела к политической траектории, явная функция которой состояла в том, чтобы убедить общественность, что лидеры приветствовали советское предложение об общем антинацистском фронте, но ее же скрытая-другими словами, реальная – функция заключалась в поддержке антисоветских замыслов Гитлера: печально известная «политика умиротворения», связанная прежде всего с именем британского премьер – министра Невилла Чемберлена и его французского коллеги Эдуарда Даладье.
«Партизаны» умиротворения приступили к работе, как только Гитлер пришел к власти в Германии в 1933 году и начал готовиться к войне, войне против Советского Союза. Уже в 1935 году Лондон дал Гитлеру своего рода зеленый свет на перевооружение, подписав с ним военно-морской договор. Затем Гитлер нарушил все положения Версальского договора, например, вновь ввел обязательную военную службу в Германии, вооружил немецких военных до зубов и в 1937 году аннексировал Австрию. Каждый раз государственные деятели в Лондоне и Париже стонали и протестовали, чтобы произвести хорошее впечатление на публику, но в конце концов принимали свершившийся факт. Общественность была убеждена, что такая снисходительность необходима, «чтобы избежать войны».
Поначалу это оправдание было действенным, потому что большинство британцев и французов не желали участвовать в новой версии кровавой Великой войны 1914-1918 годов. С другой стороны, вскоре стало очевидно, что умиротворение сделало нацистскую Германию сильнее в военном отношении и делало Гитлера все более амбициозным и требовательным. Следовательно, общественность в конце концов почувствовала, что немецкому диктатору было сделано достаточно уступок, и в этот момент Советы в лице Литвинова выступили с предложением об антигитлеровском Союзе. Это вызвало головную боль у архитекторов умиротворения, от которых Гитлер ожидал еще больших уступок.
Благодаря уступкам, которые уже были сделаны, нацистская Германия становилась военным гигантом, и в 1939 году только общий фронт западных держав и Советов, казалось, мог его сдержать, потому что в случае войны Германии пришлось бы воевать на два фронта. Под сильным давлением общественного мнения лидеры Лондона и Парижа согласились на переговоры с Москвой, но в них была ложка дегтя: Германия не делила границу с Советским Союзом, потому что Польша была зажата между этими двумя странами. Официально, по крайней мере, Польша была союзником Франции, поэтому можно было ожидать, что она присоединится к оборонительному союзу против нацистской Германии, но правительство в Варшаве было враждебно по отношению к Советскому Союзу, соседу, который считался такой же угрозой, как и нацистская Германия. Она упрямо отказывалась допустить Красную Армию в случае войны на польскую территорию, чтобы сражаться против немцев. Лондон и Париж отказались оказывать давление на Варшаву, и поэтому переговоры не привели к соглашению.
Тем временем Гитлер выдвинул новые требования, на этот раз в отношении Чехословакии. Когда Прага отказалась уступить территорию, населенную немецкоязычным меньшинством, известным как Судеты, ситуация угрожала привести к войне. Это была фактически уникальная возможность заключить антигитлеровский союз с Советским Союзом и сильной в военном отношении
Чехословакией, как партнерами англичан и французов: Гитлер оказался бы перед выбором между унизительным размежеванием и практически верным поражением в войне на два фронта.
Но это также означало, что Гитлер никогда не сможет начать антисоветский крестовый поход, которого жаждала элита в Лондоне и Париже. Вот почему Чемберлен и Даладье не воспользовались чехословацким кризисом, чтобы сформировать общий антигитлеровский фронт с Советами, а вместо этого поспешили самолетом в Мюнхен, чтобы заключить с немецким диктатором сделку, в которой Судетские земли, оказавшиеся включенными в чехословацкий
вариант Линии Мажино, были предложены Гитлеру на блюдечке.
Чехословацкое правительство, с которым даже не посоветовались, не имело другого выбора, кроме как подчиниться, а Советы, которые предложили военную помощь Праге, не были приглашены на эту позорную встречу. В «пакте», который они заключили с Гитлером в Мюнхене, британские и французские государственные деятели пошли на огромные уступки немецкому диктатору; и вовсе не ради сохранения мира, но чтобы они могли продолжать мечтать о нацистском «крестовом походе» против Советского Союза.
Но для народов их собственных стран это соглашение было представлено как «наиболее разумное решение кризиса, который грозил спровоцировать всеобщую войну». «Мир в наше время! – это то, что Чемберлен торжественно провозгласил по возвращении в Англию. Он имел в виду мир для своей страны и ее союзников, но не для Советского Союза, уничтожения которого от рук нацистов он с нетерпением ждал.
В Британии были также политики, включая горстку добросовестных членов элиты страны, которые выступали против политики умиротворения Чемберлена, например Уинстон Черчилль. Они делали это не из симпатии к Советскому Союзу, но они не доверяли Гитлеру и опасались, что умиротворение может быть контрпродуктивным в двух отношениях.
Во-первых, завоевание Советского Союза обеспечило бы нацистскую Германию практически неограниченным сырьем, включая нефть, плодородные земли и другие богатства, и таким образом позволило бы Рейху установить на европейском континенте гегемонию, которая представляла бы большую опасность для Великобритании, чем когда-то представлял Наполеон. Во-вторых, вполне возможно, что сила нацистской Германии и слабость Советского Союза были переоценены, так что антисоветский крестовый поход Гитлера мог фактически привести к советской победе, в результате чего могла совершиться потенциальная «большевизация» Германии и, возможно, всей Европы.
Именно поэтому Черчилль был крайне критичен по отношению к соглашению, заключенному в Мюнхене. Он заметил, что в баварской столице Чемберлен мог выбирать между бесчестьем и войной, что он выбрал бесчестье, но что он также получит войну. Чемберлен действительно совершил прискорбную ошибку. Всего лишь год спустя, в 1939 году, его страна оказалась втянутой в войну против нацистской Германии, которая благодаря скандальному Мюнхенскому пакту стала еще более грозным противником.
Главной причиной провала переговоров между англо-французским дуэтом и Советами было молчаливое нежелание умиротворителей заключить антигитлеровское соглашение. Вспомогательным фактором был отказ правительства в Варшаве разрешить присутствие советских войск на польской территории в случае войны против Германии. Это дало Чемберлену и Даладье предлог не заключать соглашения с Советами, — предлог, необходимый для удовлетворения общественного мнения. (Но были придуманы и другие оправдания, например, предполагаемая слабость Красной Армии, которая якобы делала Советский Союз бесполезным союзником.)
Что касается роли, которую сыграло польское правительство в этой драме, то существуют некоторые серьезные недоразумения. Давайте рассмотрим их поближе.
Прежде всего, следует учитывать, что межвоенная Польша не была демократической страной, отнюдь нет. После ее (повторного)рождения в конце Первой мировой войны в качестве титульной демократии прошло не так много времени, прежде чем страна оказалась управляемой железной рукой военного диктатора, генерала Юзефа Пилсудского от имени гибридной элиты, представляющей аристократию, католическую церковь и буржуазию.
Этот далеко не демократический режим продолжал править после смерти генерала в 1935 году, под руководством «полковников Пилсудского», чьим «первым среди равных» был Юзеф Бек, министр иностранных дел. Его внешняя политика не выражала теплых чувств к Германии, которая потеряла часть своей территории в пользу нового польского государства, включая «коридор», отделявший немецкий регион Восточной Пруссии от остальной части Рейха; а еще были трения с Берлином из-за важного Балтийского морского порта Гданьск (Данциг), объявленного независимым городом-государством Версальским договором, но на который претендовали как Польша, так и Германия.
Пламя польской враждебности по отношению к Советскому Союзу было также раздуто тем фактом, что Советы сочувствовали коммунистам и другим угнетенным, которые выступали против «патрицианского» режима в самой Польше
Отношение Польши к своему восточному соседу, Советскому Союзу, было еще более враждебным. Пилсудский и другие польские националисты мечтали о возвращении Великой польско-литовской империи 17-го и 18-го веков, простиравшейся от Балтики до Черного моря. И он воспользовался революцией и последующей гражданской войной в России, чтобы захватить огромный кусок территории бывшей царской империи во время русско-польской войны 1919-1921 годов.
Эта территория, получившая довольно неточное название «Восточная Польша», простиралась на несколько сотен километров к востоку от знаменитой линии Керзона, которая должна была стать восточной границей нового польского государства, по крайней мере, по мнению западных держав, бывших крестными отцами новой Польши в конце Великой войны. Этот регион был по существу заселен белорусами и украинцами, но в последующие годы Варшава должна была «полонизировать» его как можно больше, привлекая польских поселенцев. Пламя польской враждебности по отношению к Советскому Союзу было также раздуто тем фактом, что Советы сочувствовали коммунистам и другим угнетенным, которые выступали против «патрицианского» режима в самой Польше. Наконец, польская элита приняла концепцию «иудео-большевизма», представление о том, что коммунизм и все другие формы марксизма были частью «гнусного еврейского заговора», и что Советский Союз, продукт Большевизма и поэтому предположительно «еврейской революционной схемы», не представлял собой ничего, кроме «России, управляемой евреями».
Тем не менее, отношения с двумя могущественными соседями были максимально нормализованы при Пилсудском путем заключения двух договоров о ненападении, с Советским Союзом в 1932 году и с Германией вскоре после прихода Гитлера к власти, а именно в 1934 году.
После смерти Пилсудского польские лидеры продолжали мечтать о территориальной экспансии к границам квази-мифический Великой Польши из далекого прошлого. Для осуществления этой мечты, казалось, существовали многочисленные возможности на востоке, и особенно на Украине, части Советского Союза, которая заманчиво простиралась между Польшей и Черным морем.
Несмотря на споры с Германией и формальный союз с Францией, которая рассчитывала на польскую помощь в случае конфликта с Германией, сначала сам Пилсудский, а затем и его преемники заигрывали с нацистским режимом в надежде на совместное завоевание советских территорий. Антисемитизм был еще одним общим знаменателем двух режимов, которые вынашивали планы избавления от своих еврейских меньшинств, например, путем их депортации в Африку.
Сближение Варшавы с Берлином отражало манию величия и наивность польских лидеров, которые считали, что их страна является великой державой такого же калибра, как Германия, которую Берлин будет уважать и рассматривать как полноправного партнера. Нацисты разжигали эту иллюзию, потому что тем самым они ослабляли союз между Польшей и Францией. Польские восточные амбиции также поощрялись Ватиканом, который ожидал значительных дивидендов от завоеваний католической Польши в основном православной Украине, рассматриваемой как созревшая для обращения в католицизм.
Именно в этом контексте пропагандистская машина Геббельса в сотрудничестве с Польшей и Ватиканом создала новый миф, а именно вымысел о голоде, намеренно «организованном» Москвой на Украине; идея заключалась в том, чтобы представить будущие польские и немецкие вооруженные интервенции там как «гуманитарную акцию».
Этот миф потом будет возрожден во время Холодной войны и станет окончательным мифом в ходе создании независимого Украинского государства, возникшего на руинах Советского Союза. (Для объективного взгляда на этот голод мы ссылаемся на многочисленные статьи американского историка Марка Таугера, специалиста по истории советского сельского хозяйства; они были опубликованы вместе во французском издании Famine et transformation agricole en URSS.)
Окончание следует...
В замечательной книге «1939: Союз, которого никогда не было, и наступление Второй мировой войны» канадский историк Майкл Джабара Карли описывает, как в конце 1930-х годов Советский Союз неоднократно пытался заключить пакт о взаимной безопасности, другими словами - оборонительный союз, с Великобританией и Францией, но в конечном итоге потерпел неудачу. Это предлагаемое соглашение было направлено на противодействие нацистской Германии, которая под диктаторским правлением Гитлера вела себя все более агрессивно, и оно, вероятно, вовлекло бы и некоторые другие страны, включая Польшу и Чехословакию, которые имели основания опасаться немецких амбиций. Главным героем этого советского подхода к западным державам был министр иностранных дел Максим Литвинов.
Москва стремилась заключить такой договор, потому что советские лидеры слишком хорошо знали, что рано или поздно Гитлер намеревался напасть и уничтожить их государство. Действительно, в «Майн Кампф», опубликованной еще в 1920-х годах, он очень ясно дал понять, что презирает ее как «Россию, управляемую евреями» (Russland unter Judenherrschaft), потому что это был «плод русской революции, дело рук большевиков, которые якобы были не чем иным, как «кучкой евреев».
А в 1930-е годы практически все, кто хоть как-то интересовался иностранными делами, слишком хорошо знали, что с его ремилитаризацией Германии, его масштабной программой перевооружения и другими нарушениями Версальского договора Гитлер готовился к войне, жертвой которой должен был стать Советский Союз. Это довольно ясно продемонстрировано в детальном исследовании, написанном ведущим военным историком и политологом Рольфом-Дитером Мюллером, озаглавленном Der Feind steht im Osten: Hitlers geheime Pläne für einen Krieg gegen die Sowjetunion im Jahr 1939 («Враг на востоке: секретные планы Гитлера по войне против Советского Союза в 1939 году.»)
Гитлер, таким образом, наращивал военную мощь Германии и намеревался использовать ее, чтобы стереть Советский Союз с лица земли. С точки зрения элит, которые все еще находились у власти в Лондоне, Париже и других странах так называемого западного мира, этот план можно было только одобрить и даже поддержать. Зачем? Потому что Советский Союз был воплощением страшной для них социальной революции, источником вдохновения и руководства для революционеров в их собственных странах и даже в их колониях, потому что Советы были также антиимпериалистами, которые через Коминтерн (или Третий Интернационал) поддерживали борьбу за независимость в колониях западных держав.
Через вооруженную интервенцию в России в 1918-1919 годах западные страны уже пытались убить «дракона революции», который поднял голову там в 1917 году, но этот проект с треском провалился. Причины этого фиаско были: с одной стороны, жесткое сопротивление, оказанное русскими революционерами, которые пользовались поддержкой большинства русского народа и многих других народов бывшей царской империи; и, с другой стороны, оппозиция внутри самих интервенционистских стран, где солдаты и гражданские лица сочувствовали большевистским революционерам и давали об этом знать демонстрациями, забастовками и даже мятежами, это тоже способствовало тому, что войска пришлось из России бесславно вывести.
Господам, стоявшим у власти в Лондоне и Париже, пришлось довольствоваться созданием и поддержкой антисоветских и антироссийских государств-прежде всего Польши и стран Балтии-вдоль западной границы бывшей царской империи, воздвигнув таким образом «санитарный кордон», который должен был оградить Запад от заражения большевистским революционным вирусом.
Социалистическая «контрсистема» капитализма — и ее коммунистическая идеология-становилась все более привлекательной в глазах «плебеев» на Западе, которые все больше страдали от безработицы и нищеты
В Лондоне, Париже и других столицах Западной Европы элиты надеялись, что революционный эксперимент в Советском Союзе рухнет сам по себе, но этот сценарий не был реализован. Напротив, начиная с начала тридцатых годов, когда Великая депрессия опустошила капиталистический мир, Советский Союз пережил своеобразную промышленную революцию, позволившую населению страны наслаждаться значительным социальным прогрессом, и страна также стала сильнее не только в экономическом, но и в военном отношении. В результате этого социалистическая «контрсистема» капитализма — и ее коммунистическая идеология-становилась все более привлекательной в глазах «плебеев» на Западе, которые все больше страдали от безработицы и нищеты.
В этом контексте Советский Союз стал еще большей занозой в боку элит Лондона и Парижа. И наоборот, Гитлер, с его планами антисоветского крестового похода, вырисовывался для них все более полезным и симпатичным. Кроме того, корпорации и банки, особенно американские, но также британские и французские, сделали много денег, помогая нацистской Германии перевооружаться и одалживая ей большую часть денег, необходимых для этого. И последнее, но не менее важное: считалось, что поощрение немецкого «крестового похода на восток» уменьшит, если не полностью устранит риск немецкой агрессии против Запада. Таким образом, можно понять, почему предложения Москвы об оборонительном союзе против нацистской Германии не понравились этим господам. Но была причина, по которой они не могли позволить себе отклонить эти предложения без дальнейших церемоний.
После Первой мировой войны элиты по обе стороны Ла-Манша были вынуждены ввести довольно далеко идущие демократические реформы, например значительное расширение франшизы в Великобритании. Из-за этого возникла необходимость учитывать мнение лейбористов, а также других левых «вредителей», заполнивших законодательные органы, а иногда даже включать их в коалиционные правительства. Общественное мнение и значительная часть средств массовой информации были в подавляющем большинстве враждебны Гитлеру и поэтому решительно поддерживали советское предложение об оборонительном союзе против нацистской Германии.
Элиты хотели избежать такого союза, но они также хотели создать впечатление, что они его желают; и наоборот, элиты хотели побудить Гитлера напасть на Советский Союз и даже помочь ему сделать это, но им нужно было сделать так, чтобы общественность никогда не узнала об этом. Эта дилемма привела к политической траектории, явная функция которой состояла в том, чтобы убедить общественность, что лидеры приветствовали советское предложение об общем антинацистском фронте, но ее же скрытая-другими словами, реальная – функция заключалась в поддержке антисоветских замыслов Гитлера: печально известная «политика умиротворения», связанная прежде всего с именем британского премьер – министра Невилла Чемберлена и его французского коллеги Эдуарда Даладье.
«Партизаны» умиротворения приступили к работе, как только Гитлер пришел к власти в Германии в 1933 году и начал готовиться к войне, войне против Советского Союза. Уже в 1935 году Лондон дал Гитлеру своего рода зеленый свет на перевооружение, подписав с ним военно-морской договор. Затем Гитлер нарушил все положения Версальского договора, например, вновь ввел обязательную военную службу в Германии, вооружил немецких военных до зубов и в 1937 году аннексировал Австрию. Каждый раз государственные деятели в Лондоне и Париже стонали и протестовали, чтобы произвести хорошее впечатление на публику, но в конце концов принимали свершившийся факт. Общественность была убеждена, что такая снисходительность необходима, «чтобы избежать войны».
Поначалу это оправдание было действенным, потому что большинство британцев и французов не желали участвовать в новой версии кровавой Великой войны 1914-1918 годов. С другой стороны, вскоре стало очевидно, что умиротворение сделало нацистскую Германию сильнее в военном отношении и делало Гитлера все более амбициозным и требовательным. Следовательно, общественность в конце концов почувствовала, что немецкому диктатору было сделано достаточно уступок, и в этот момент Советы в лице Литвинова выступили с предложением об антигитлеровском Союзе. Это вызвало головную боль у архитекторов умиротворения, от которых Гитлер ожидал еще больших уступок.
Благодаря уступкам, которые уже были сделаны, нацистская Германия становилась военным гигантом, и в 1939 году только общий фронт западных держав и Советов, казалось, мог его сдержать, потому что в случае войны Германии пришлось бы воевать на два фронта. Под сильным давлением общественного мнения лидеры Лондона и Парижа согласились на переговоры с Москвой, но в них была ложка дегтя: Германия не делила границу с Советским Союзом, потому что Польша была зажата между этими двумя странами. Официально, по крайней мере, Польша была союзником Франции, поэтому можно было ожидать, что она присоединится к оборонительному союзу против нацистской Германии, но правительство в Варшаве было враждебно по отношению к Советскому Союзу, соседу, который считался такой же угрозой, как и нацистская Германия. Она упрямо отказывалась допустить Красную Армию в случае войны на польскую территорию, чтобы сражаться против немцев. Лондон и Париж отказались оказывать давление на Варшаву, и поэтому переговоры не привели к соглашению.
Тем временем Гитлер выдвинул новые требования, на этот раз в отношении Чехословакии. Когда Прага отказалась уступить территорию, населенную немецкоязычным меньшинством, известным как Судеты, ситуация угрожала привести к войне. Это была фактически уникальная возможность заключить антигитлеровский союз с Советским Союзом и сильной в военном отношении
Чехословакией, как партнерами англичан и французов: Гитлер оказался бы перед выбором между унизительным размежеванием и практически верным поражением в войне на два фронта.
Но это также означало, что Гитлер никогда не сможет начать антисоветский крестовый поход, которого жаждала элита в Лондоне и Париже. Вот почему Чемберлен и Даладье не воспользовались чехословацким кризисом, чтобы сформировать общий антигитлеровский фронт с Советами, а вместо этого поспешили самолетом в Мюнхен, чтобы заключить с немецким диктатором сделку, в которой Судетские земли, оказавшиеся включенными в чехословацкий
вариант Линии Мажино, были предложены Гитлеру на блюдечке.
Чехословацкое правительство, с которым даже не посоветовались, не имело другого выбора, кроме как подчиниться, а Советы, которые предложили военную помощь Праге, не были приглашены на эту позорную встречу. В «пакте», который они заключили с Гитлером в Мюнхене, британские и французские государственные деятели пошли на огромные уступки немецкому диктатору; и вовсе не ради сохранения мира, но чтобы они могли продолжать мечтать о нацистском «крестовом походе» против Советского Союза.
Но для народов их собственных стран это соглашение было представлено как «наиболее разумное решение кризиса, который грозил спровоцировать всеобщую войну». «Мир в наше время! – это то, что Чемберлен торжественно провозгласил по возвращении в Англию. Он имел в виду мир для своей страны и ее союзников, но не для Советского Союза, уничтожения которого от рук нацистов он с нетерпением ждал.
В Британии были также политики, включая горстку добросовестных членов элиты страны, которые выступали против политики умиротворения Чемберлена, например Уинстон Черчилль. Они делали это не из симпатии к Советскому Союзу, но они не доверяли Гитлеру и опасались, что умиротворение может быть контрпродуктивным в двух отношениях.
Во-первых, завоевание Советского Союза обеспечило бы нацистскую Германию практически неограниченным сырьем, включая нефть, плодородные земли и другие богатства, и таким образом позволило бы Рейху установить на европейском континенте гегемонию, которая представляла бы большую опасность для Великобритании, чем когда-то представлял Наполеон. Во-вторых, вполне возможно, что сила нацистской Германии и слабость Советского Союза были переоценены, так что антисоветский крестовый поход Гитлера мог фактически привести к советской победе, в результате чего могла совершиться потенциальная «большевизация» Германии и, возможно, всей Европы.
Именно поэтому Черчилль был крайне критичен по отношению к соглашению, заключенному в Мюнхене. Он заметил, что в баварской столице Чемберлен мог выбирать между бесчестьем и войной, что он выбрал бесчестье, но что он также получит войну. Чемберлен действительно совершил прискорбную ошибку. Всего лишь год спустя, в 1939 году, его страна оказалась втянутой в войну против нацистской Германии, которая благодаря скандальному Мюнхенскому пакту стала еще более грозным противником.
Главной причиной провала переговоров между англо-французским дуэтом и Советами было молчаливое нежелание умиротворителей заключить антигитлеровское соглашение. Вспомогательным фактором был отказ правительства в Варшаве разрешить присутствие советских войск на польской территории в случае войны против Германии. Это дало Чемберлену и Даладье предлог не заключать соглашения с Советами, — предлог, необходимый для удовлетворения общественного мнения. (Но были придуманы и другие оправдания, например, предполагаемая слабость Красной Армии, которая якобы делала Советский Союз бесполезным союзником.)
Что касается роли, которую сыграло польское правительство в этой драме, то существуют некоторые серьезные недоразумения. Давайте рассмотрим их поближе.
Прежде всего, следует учитывать, что межвоенная Польша не была демократической страной, отнюдь нет. После ее (повторного)рождения в конце Первой мировой войны в качестве титульной демократии прошло не так много времени, прежде чем страна оказалась управляемой железной рукой военного диктатора, генерала Юзефа Пилсудского от имени гибридной элиты, представляющей аристократию, католическую церковь и буржуазию.
Этот далеко не демократический режим продолжал править после смерти генерала в 1935 году, под руководством «полковников Пилсудского», чьим «первым среди равных» был Юзеф Бек, министр иностранных дел. Его внешняя политика не выражала теплых чувств к Германии, которая потеряла часть своей территории в пользу нового польского государства, включая «коридор», отделявший немецкий регион Восточной Пруссии от остальной части Рейха; а еще были трения с Берлином из-за важного Балтийского морского порта Гданьск (Данциг), объявленного независимым городом-государством Версальским договором, но на который претендовали как Польша, так и Германия.
Пламя польской враждебности по отношению к Советскому Союзу было также раздуто тем фактом, что Советы сочувствовали коммунистам и другим угнетенным, которые выступали против «патрицианского» режима в самой Польше
Отношение Польши к своему восточному соседу, Советскому Союзу, было еще более враждебным. Пилсудский и другие польские националисты мечтали о возвращении Великой польско-литовской империи 17-го и 18-го веков, простиравшейся от Балтики до Черного моря. И он воспользовался революцией и последующей гражданской войной в России, чтобы захватить огромный кусок территории бывшей царской империи во время русско-польской войны 1919-1921 годов.
Эта территория, получившая довольно неточное название «Восточная Польша», простиралась на несколько сотен километров к востоку от знаменитой линии Керзона, которая должна была стать восточной границей нового польского государства, по крайней мере, по мнению западных держав, бывших крестными отцами новой Польши в конце Великой войны. Этот регион был по существу заселен белорусами и украинцами, но в последующие годы Варшава должна была «полонизировать» его как можно больше, привлекая польских поселенцев. Пламя польской враждебности по отношению к Советскому Союзу было также раздуто тем фактом, что Советы сочувствовали коммунистам и другим угнетенным, которые выступали против «патрицианского» режима в самой Польше. Наконец, польская элита приняла концепцию «иудео-большевизма», представление о том, что коммунизм и все другие формы марксизма были частью «гнусного еврейского заговора», и что Советский Союз, продукт Большевизма и поэтому предположительно «еврейской революционной схемы», не представлял собой ничего, кроме «России, управляемой евреями».
Тем не менее, отношения с двумя могущественными соседями были максимально нормализованы при Пилсудском путем заключения двух договоров о ненападении, с Советским Союзом в 1932 году и с Германией вскоре после прихода Гитлера к власти, а именно в 1934 году.
После смерти Пилсудского польские лидеры продолжали мечтать о территориальной экспансии к границам квази-мифический Великой Польши из далекого прошлого. Для осуществления этой мечты, казалось, существовали многочисленные возможности на востоке, и особенно на Украине, части Советского Союза, которая заманчиво простиралась между Польшей и Черным морем.
Несмотря на споры с Германией и формальный союз с Францией, которая рассчитывала на польскую помощь в случае конфликта с Германией, сначала сам Пилсудский, а затем и его преемники заигрывали с нацистским режимом в надежде на совместное завоевание советских территорий. Антисемитизм был еще одним общим знаменателем двух режимов, которые вынашивали планы избавления от своих еврейских меньшинств, например, путем их депортации в Африку.
Сближение Варшавы с Берлином отражало манию величия и наивность польских лидеров, которые считали, что их страна является великой державой такого же калибра, как Германия, которую Берлин будет уважать и рассматривать как полноправного партнера. Нацисты разжигали эту иллюзию, потому что тем самым они ослабляли союз между Польшей и Францией. Польские восточные амбиции также поощрялись Ватиканом, который ожидал значительных дивидендов от завоеваний католической Польши в основном православной Украине, рассматриваемой как созревшая для обращения в католицизм.
Именно в этом контексте пропагандистская машина Геббельса в сотрудничестве с Польшей и Ватиканом создала новый миф, а именно вымысел о голоде, намеренно «организованном» Москвой на Украине; идея заключалась в том, чтобы представить будущие польские и немецкие вооруженные интервенции там как «гуманитарную акцию».
Этот миф потом будет возрожден во время Холодной войны и станет окончательным мифом в ходе создании независимого Украинского государства, возникшего на руинах Советского Союза. (Для объективного взгляда на этот голод мы ссылаемся на многочисленные статьи американского историка Марка Таугера, специалиста по истории советского сельского хозяйства; они были опубликованы вместе во французском издании Famine et transformation agricole en URSS.)
Окончание следует...