Блоги |
Мой друг Саша Родин. Второй брак.
Вот я все думала, писать или не писать об этом, сомневалась, колебалась и решила, что писать не нужно. Не нужно писать из соображений элементарной порядочности. Я приняла твердое решение — не писать. И удержаться не могу, я никогда и ни с кем об этом даже не говорила. А мне нужно кому-то рассказать и окончательно разобраться. Я имею в виду второй брак Саши Родина. История такая.
Саша пришел к нам, это было в 1968 году, и рассказал, что он отдыхал в пансионате и там у него была связь с женщиной (я так поняла, что это был обычный Сашин случайный пересып), и связь эта продолжается. Сказал, что женщина эта ученый психолог, кандидат наук, и она очень хочет, чтобы он на ней женился. Я уже говорила, что для Саши имел большое значение статус человека — ученые степени и звания, звание заслуженного артиста, какое-нибудь лауреатство и т. п. Первая Сашина жена тоже была кандидатом наук, и я убеждена, что не будь у неё ученой степени, он бы на ней не женился. Собственной оценке он не доверял, а этим бирочкам доверял. Среди его друзей я была единственным человеком без всяких знаков отличия, которого он несмотря на это глубоко уважал и с чьим мнением считался. Словом, Саша рассказал нам про свою новую возлюбленную, назовем её Люда, и сказал, что не знает, как ему быть. Сказал, что хочет познакомить её с нами, и мы поможем ему решить, действительно ли он обязан на ней жениться, а если мы разрешим ему не жениться, то тогда знакомство с нами поможет ей это пережить. И он нас познакомил. Она пришла к нам без него и рассказала, что Сашу безумно любит, жить без него не может, что ей вообще не везет в личной жизни. Она была замужем, и муж бросил её с маленьким сыном. На пустом месте приревновал ее к кому-то без всякой причины и ушел от нее из-за того, что она ему якобы изменила. Она всю жизнь посвятила своему сыну, кроме сына и работы в её жизни ничего не было. А теперь сын вырос, она ему больше не нужна, но пришла новая любовь. Но вот Саша считает, что она достаточно хороша, чтобы с нею спать, но недостаточно хороша, чтобы разделить с нею жизнь. Она сказала, что ей нестерпима мысль, что их связь для него ничего не значит. Сказала, что если бы он женился на ней и потом даже сразу развелся, ей все-таки было бы легче.
Надо сказать, что она вызвала у нас сочувствие. Женщина, страдающая от неразделенной любви, обманутая мужчиной, всегда вызывает сочувствие. Внешне она была вполне привлекательна — высокая блондинка, может быть, чуть-чуть полноватая. Мои сослуживцы, а она приходила ко мне на работу в ЦНТБ, назвали её бель фам. Моя Лена, тогда она была школьницей, вспоминая об этом периоде, сказала, что Люда не только стояла перед всеми нами троими на коленях (в переносном смысле, конечно), но прямо ползала на брюхе. И мы не устояли. Были еще и некоторые дополнительные обстоятельства, располагавшие к ней. Её отец в 1937 году был репрессирован и расстрелян. Правда, за несколько лет до ареста он развелся с её матерью и женился на другой женщине, поэтому его арест на положении оставленной семьи не отразился. Люда и её мать не были членами семьи врага народа. А женщина, к которой ушел отец Люды, была Елизавета Яковлевна Драбкина. Люда познакомила нас с ней, и я влюбилась в Лизу с первого взгляда. Словом, мы всей семьей встали на сторону Люды, и Саша сделал ей предложение. Они поженились. И уже после того, как это случилось, может быть, через год, я поняла, кто такая Люда, падчерица Елизаветы Яковлевны. Она была нравственным уродом, просто чудовищем. По человеческим качествам она была очень похожа на жену Блока и даже внешне была на неё похожа. Была такая же патологическая лгунья, врала безо всякой надобности, просто врать для неё было более естественно, чем говорить правду. Она думала, что и другие поступают так же. Врала, а потом забывала, что соврала, и сегодня говорила то, что противоречило сказанному вчера. И так же, как жена Блока, она была… жену Блока я назвала «похотливой свиньей», своих читателей я очень этим возмутила. Люду я назвала бы так же. Я расскажу её историю с её слов.
Когда началась война, она вступила в армию добровольцем. Её направили в СМЕРШ. Куда направили, туда направили, это не был её выбор. Всю войну она занималась перлюстрацией солдатских писем и скорее всего не только этим. СМЕРШ воевал не с немцами, а со своими, и вся армия его люто ненавидела. После войны Люда, естественно, пользовалась всеми льготами участника войны. Правда, военных наград у неё не было совсем, ни одной. Попав в эту систему, она после войны уже не могла из неё выйти. Она поступила учиться на психологический факультет МГУ, но продолжала работу на КГБ (или не помню, как это ведомство тогда называлось), занималась «наружкой», наружным наблюдением за порученным ей объектом. За одним объектом она наблюдала вдвоем с еще одним сотрудником. Она ходила за объектом пешком, а он ездил на машине. Она пользовалась специальной костюмерной в КГБ, где можно было в течение дня менять платье. Каждый вечер она писала отчет о том, что произошло в течение дня. Естественно, наблюдать надо было так, чтобы объект её не видел. Если они случайно встречались глазами, это надо было в отчете указать, и после того, как это случилось, объект ей меняли, но считалось, что она не должна была этого допустить. Объект Люды её прекрасно знал, они много раз встречались глазами, она об этом в отчете не писала. Однажды в метро, садясь в вагон, он приподнял шляпу и сказал ей: «Добрый вечер». После чего она вошла в вагон, а он успел выскочить. Словом, стукачом она была бездарным. Вообще все, что она делала в своей жизни, она делала очень плохо. Это была не работа, а имитация работы. После окончания МГУ её направили преподавать в Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Все, кто там преподавал, были сотрудниками компетентных органов, и это учебное заведение было кузницей разведывательных кадров.
Когда мы с Людой познакомились, ей почему-то нужно было уйти из Патриса Лумумбы, и она искала работу. Известной психологической лабораторией - не помню, в каком НИИ - много лет руководил Коган, ученый с мировым именем. Когда проходила ариизация науки, еврея Когана уволили. И объявили конкурс на замещение вакантной должности заведующего лабораторией. Нужно отдать должное психологическому сообществу, ни один психолог не подал заявления на этот конкурс. Кстати, все сотрудники лаборатории Когана, когда его уволили, в знак протеста подали заявления об уходе. Каждый год объявлялся конкурс на должность заведующего лабораторией Когана, и никто заявления не подавал. Это продолжалось года три. А Люда подала заявление. И её сразу же взяли, потому что больше желающих не было, да и компетентные органы, наверное, поспособствовали. О тематике лаборатории Люда ни малейшего понятия не имела. Она набрала сотрудниц, своих знакомых, таких же самозванок от науки, но нужно было выдавать какой-то продукт. Зная, чем занимается мой брат Феликс, Люда попросила меня дать ей почитать его работу. Сказала: «Только ты Феликсу не говори об этой моей просьбе». Я поняла, что Люда хочет позаимствовать у Феликса какие-то идеи, и просит меня помочь ей обокрасть моего брата. Я сказала ей, что работы Феликса у меня нет, и это была правда, но она может попросить Феликса, и он с удовольствием даст ей свою методику. Он заинтересован в том, чтобы как можно больше людей использовали эту методику, и было бы много результатов, которые можно было бы сравнивать. Люда связалась с Феликсом, и методику эту получила. Через некоторое время я спросила её, как идет её научное сотрудничество с Феликсом. Она сказала, что что-то не очень получается, что Феликс кричал на неё, говорил: «Вы человек, или обезьяна?! Вы не копировать должны, а своей головой думать...» Люда по методике Феликса кое-как, худо-бедно получала «профиль» личности, но расшифровать его не могла. Она принесла мне четыре листа с «профилем» четырех человек и попросила отдать Феликсу эти результаты расшифровать. Когда Феликс приехал к нам, я ему дала эти листы. Он сказал: «Это не интересно. И это не интересно, и это не интересно. А вот это очень интересно… Это то, что называется «конституциональный преступник». Это были результаты теста сына Люды. Я ей об этом сказала.
Вскоре после того, как Люда стала заведовать лабораторией Когана, в Ленинграде состоялся международный симпозиум психологов, как раз по тематике этой лаборатории. Возможно, симпозиум собрался в Ленинграде потому, что Коган был здесь близко. Выезжать за рубеж нашим ученым было тогда сложно, тем более ученым с «пятым пунктом». В лабораторию пришло приглашение на симпозиум, и Люда решила, что приглашают ее. Однако, понимая, что она не сможет не только выступить на симпозиуме, но даже участвовать в дебатах, она все же сообщила о приглашении Когану и отдала ему половину командировочных денег на поездку в Ленинград.
Саша совершенно ничего не понимал в этой ситуации. Не понял, каким образом и почему она оказалась заведующей этой лабораторией. Он с восхищением рассказал мне о том, что Люда пригласила на симпозиум Когана и отдала ему половину командировочных денег. А о Когане он сказал с некоторым осуждением: «И представляешь, он эти деньги взял». Ещё бы он их не взял, ведь он стал безработным, у него на хлеб, наверное, денег не было, а не то что на командировку в Ленинград. Я попыталась Саше объяснить, что Коган — один из основных участников симпозиума, а без Люды там вообще прекрасно могут обойтись. А через два года в институт пришёл новый руководитель, который уволил Люду и всех её подружек, и вернул в институт Когана, а Коган набрал себе сотрудников с которыми он хотел работать. Не то чтобы ветер переменился, но многое зависело от личностей. В ЦНТБ по архитектуре и строительству, где я работала, наш директор Степан Илларионович тоже известен был в городе тем, что брал на работу евреев. Вот брал и всё. В нашей группе, которая выпускала РЖ (Реферативный журнал) по архитектуре и строительству, было 8 евреев, 5 русских, 1 белорус и 1 венгр, такое тоже бывало. Люда осталась без работы, она была огорчена, но не слишком. Её ведомство ещё не утратило своего влияния, и безработица ей не угрожала.
Продолжение следует.
Саша пришел к нам, это было в 1968 году, и рассказал, что он отдыхал в пансионате и там у него была связь с женщиной (я так поняла, что это был обычный Сашин случайный пересып), и связь эта продолжается. Сказал, что женщина эта ученый психолог, кандидат наук, и она очень хочет, чтобы он на ней женился. Я уже говорила, что для Саши имел большое значение статус человека — ученые степени и звания, звание заслуженного артиста, какое-нибудь лауреатство и т. п. Первая Сашина жена тоже была кандидатом наук, и я убеждена, что не будь у неё ученой степени, он бы на ней не женился. Собственной оценке он не доверял, а этим бирочкам доверял. Среди его друзей я была единственным человеком без всяких знаков отличия, которого он несмотря на это глубоко уважал и с чьим мнением считался. Словом, Саша рассказал нам про свою новую возлюбленную, назовем её Люда, и сказал, что не знает, как ему быть. Сказал, что хочет познакомить её с нами, и мы поможем ему решить, действительно ли он обязан на ней жениться, а если мы разрешим ему не жениться, то тогда знакомство с нами поможет ей это пережить. И он нас познакомил. Она пришла к нам без него и рассказала, что Сашу безумно любит, жить без него не может, что ей вообще не везет в личной жизни. Она была замужем, и муж бросил её с маленьким сыном. На пустом месте приревновал ее к кому-то без всякой причины и ушел от нее из-за того, что она ему якобы изменила. Она всю жизнь посвятила своему сыну, кроме сына и работы в её жизни ничего не было. А теперь сын вырос, она ему больше не нужна, но пришла новая любовь. Но вот Саша считает, что она достаточно хороша, чтобы с нею спать, но недостаточно хороша, чтобы разделить с нею жизнь. Она сказала, что ей нестерпима мысль, что их связь для него ничего не значит. Сказала, что если бы он женился на ней и потом даже сразу развелся, ей все-таки было бы легче.
Надо сказать, что она вызвала у нас сочувствие. Женщина, страдающая от неразделенной любви, обманутая мужчиной, всегда вызывает сочувствие. Внешне она была вполне привлекательна — высокая блондинка, может быть, чуть-чуть полноватая. Мои сослуживцы, а она приходила ко мне на работу в ЦНТБ, назвали её бель фам. Моя Лена, тогда она была школьницей, вспоминая об этом периоде, сказала, что Люда не только стояла перед всеми нами троими на коленях (в переносном смысле, конечно), но прямо ползала на брюхе. И мы не устояли. Были еще и некоторые дополнительные обстоятельства, располагавшие к ней. Её отец в 1937 году был репрессирован и расстрелян. Правда, за несколько лет до ареста он развелся с её матерью и женился на другой женщине, поэтому его арест на положении оставленной семьи не отразился. Люда и её мать не были членами семьи врага народа. А женщина, к которой ушел отец Люды, была Елизавета Яковлевна Драбкина. Люда познакомила нас с ней, и я влюбилась в Лизу с первого взгляда. Словом, мы всей семьей встали на сторону Люды, и Саша сделал ей предложение. Они поженились. И уже после того, как это случилось, может быть, через год, я поняла, кто такая Люда, падчерица Елизаветы Яковлевны. Она была нравственным уродом, просто чудовищем. По человеческим качествам она была очень похожа на жену Блока и даже внешне была на неё похожа. Была такая же патологическая лгунья, врала безо всякой надобности, просто врать для неё было более естественно, чем говорить правду. Она думала, что и другие поступают так же. Врала, а потом забывала, что соврала, и сегодня говорила то, что противоречило сказанному вчера. И так же, как жена Блока, она была… жену Блока я назвала «похотливой свиньей», своих читателей я очень этим возмутила. Люду я назвала бы так же. Я расскажу её историю с её слов.
Когда началась война, она вступила в армию добровольцем. Её направили в СМЕРШ. Куда направили, туда направили, это не был её выбор. Всю войну она занималась перлюстрацией солдатских писем и скорее всего не только этим. СМЕРШ воевал не с немцами, а со своими, и вся армия его люто ненавидела. После войны Люда, естественно, пользовалась всеми льготами участника войны. Правда, военных наград у неё не было совсем, ни одной. Попав в эту систему, она после войны уже не могла из неё выйти. Она поступила учиться на психологический факультет МГУ, но продолжала работу на КГБ (или не помню, как это ведомство тогда называлось), занималась «наружкой», наружным наблюдением за порученным ей объектом. За одним объектом она наблюдала вдвоем с еще одним сотрудником. Она ходила за объектом пешком, а он ездил на машине. Она пользовалась специальной костюмерной в КГБ, где можно было в течение дня менять платье. Каждый вечер она писала отчет о том, что произошло в течение дня. Естественно, наблюдать надо было так, чтобы объект её не видел. Если они случайно встречались глазами, это надо было в отчете указать, и после того, как это случилось, объект ей меняли, но считалось, что она не должна была этого допустить. Объект Люды её прекрасно знал, они много раз встречались глазами, она об этом в отчете не писала. Однажды в метро, садясь в вагон, он приподнял шляпу и сказал ей: «Добрый вечер». После чего она вошла в вагон, а он успел выскочить. Словом, стукачом она была бездарным. Вообще все, что она делала в своей жизни, она делала очень плохо. Это была не работа, а имитация работы. После окончания МГУ её направили преподавать в Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Все, кто там преподавал, были сотрудниками компетентных органов, и это учебное заведение было кузницей разведывательных кадров.
Когда мы с Людой познакомились, ей почему-то нужно было уйти из Патриса Лумумбы, и она искала работу. Известной психологической лабораторией - не помню, в каком НИИ - много лет руководил Коган, ученый с мировым именем. Когда проходила ариизация науки, еврея Когана уволили. И объявили конкурс на замещение вакантной должности заведующего лабораторией. Нужно отдать должное психологическому сообществу, ни один психолог не подал заявления на этот конкурс. Кстати, все сотрудники лаборатории Когана, когда его уволили, в знак протеста подали заявления об уходе. Каждый год объявлялся конкурс на должность заведующего лабораторией Когана, и никто заявления не подавал. Это продолжалось года три. А Люда подала заявление. И её сразу же взяли, потому что больше желающих не было, да и компетентные органы, наверное, поспособствовали. О тематике лаборатории Люда ни малейшего понятия не имела. Она набрала сотрудниц, своих знакомых, таких же самозванок от науки, но нужно было выдавать какой-то продукт. Зная, чем занимается мой брат Феликс, Люда попросила меня дать ей почитать его работу. Сказала: «Только ты Феликсу не говори об этой моей просьбе». Я поняла, что Люда хочет позаимствовать у Феликса какие-то идеи, и просит меня помочь ей обокрасть моего брата. Я сказала ей, что работы Феликса у меня нет, и это была правда, но она может попросить Феликса, и он с удовольствием даст ей свою методику. Он заинтересован в том, чтобы как можно больше людей использовали эту методику, и было бы много результатов, которые можно было бы сравнивать. Люда связалась с Феликсом, и методику эту получила. Через некоторое время я спросила её, как идет её научное сотрудничество с Феликсом. Она сказала, что что-то не очень получается, что Феликс кричал на неё, говорил: «Вы человек, или обезьяна?! Вы не копировать должны, а своей головой думать...» Люда по методике Феликса кое-как, худо-бедно получала «профиль» личности, но расшифровать его не могла. Она принесла мне четыре листа с «профилем» четырех человек и попросила отдать Феликсу эти результаты расшифровать. Когда Феликс приехал к нам, я ему дала эти листы. Он сказал: «Это не интересно. И это не интересно, и это не интересно. А вот это очень интересно… Это то, что называется «конституциональный преступник». Это были результаты теста сына Люды. Я ей об этом сказала.
Вскоре после того, как Люда стала заведовать лабораторией Когана, в Ленинграде состоялся международный симпозиум психологов, как раз по тематике этой лаборатории. Возможно, симпозиум собрался в Ленинграде потому, что Коган был здесь близко. Выезжать за рубеж нашим ученым было тогда сложно, тем более ученым с «пятым пунктом». В лабораторию пришло приглашение на симпозиум, и Люда решила, что приглашают ее. Однако, понимая, что она не сможет не только выступить на симпозиуме, но даже участвовать в дебатах, она все же сообщила о приглашении Когану и отдала ему половину командировочных денег на поездку в Ленинград.
Саша совершенно ничего не понимал в этой ситуации. Не понял, каким образом и почему она оказалась заведующей этой лабораторией. Он с восхищением рассказал мне о том, что Люда пригласила на симпозиум Когана и отдала ему половину командировочных денег. А о Когане он сказал с некоторым осуждением: «И представляешь, он эти деньги взял». Ещё бы он их не взял, ведь он стал безработным, у него на хлеб, наверное, денег не было, а не то что на командировку в Ленинград. Я попыталась Саше объяснить, что Коган — один из основных участников симпозиума, а без Люды там вообще прекрасно могут обойтись. А через два года в институт пришёл новый руководитель, который уволил Люду и всех её подружек, и вернул в институт Когана, а Коган набрал себе сотрудников с которыми он хотел работать. Не то чтобы ветер переменился, но многое зависело от личностей. В ЦНТБ по архитектуре и строительству, где я работала, наш директор Степан Илларионович тоже известен был в городе тем, что брал на работу евреев. Вот брал и всё. В нашей группе, которая выпускала РЖ (Реферативный журнал) по архитектуре и строительству, было 8 евреев, 5 русских, 1 белорус и 1 венгр, такое тоже бывало. Люда осталась без работы, она была огорчена, но не слишком. Её ведомство ещё не утратило своего влияния, и безработица ей не угрожала.
Продолжение следует.