Ламар Одом употреблял кокаин, когда выигрывал чемпионат НБА...

На основе автобиографии Ламара Одома «Из темноты к свету»

Ламар Одом – двукратный чемпион НБА в составе «Лейкерс». Он считался одним из самых талантливых игроков поколения, но не смог реализовать свой потенциал по непонятным причинам. Кто-то связывал это со слабым характером, кто-то с одержимостью сладким – специалисты рассказывали, что нестабильность игрока может объясняться скачками сахара.

Все встало на свои места, когда в 2015-м Одом был госпитализирован: у него отказали почки, и он перенес несколько сердечных приступов. Его привезли из публичного дома, где слишком рьяно использовал несколько наркотических веществ и алкоголь.

 В книге Одом детально рассказывает о наркотической зависимости и особенно шокирует датами:

• он начал употреблять кокаин летом 2004-го. Вскоре после того, как его обменяли в «Лейкерс» на Шакила О’Нила;

• Одом чуть было не получил третью дисквалификацию за наркотики в сезоне-2006/07. Ему удалось сбежать от допинг-контроля;

• в 2005-м у него случилась первая передозировка – его удалось реанимировать. Тот сезон завершился скандалом: Одом, вторая звезда «Лейкерс», почему-то смотрелся бледно, и Кобе Брайант потребовал обмена;

• Одом едва не пропустил чемпионский парад «Лейкерс» в 2009-м из-за того, что накануне переборщил с кокаином. Это вдвойне странно из-за того, что несмотря на роль третьей звезды, именно он был духовным лидером тех «Лейкерс»;

• Одом окончательно перестал себя сдерживать в 2011-м – во время локаута и по его завершении, когда его обменяли в «Даллас». Его выступление за «Маверикс» завершилось отчислением и буквальными пинками со стороны владельца Марка Кьюбана.

• Катализатором второй передозировки стал разрыв с женой Хлоей Кардашьян.

***

Я занимался сексом с более чем двумя тысячами женщин.

Имен большинства из них я не помню. С большинством я провел только одну ночь. Слишком многие из них были стриптизершами. Это не так важно, но часто я им платил. Утром оставлял им деньги. Я не думал о них хуже из-за этого. Занимался с ними любовью, а после оставлял 2 тысячи долларов на тумбочке. Само собой подразумевалось, что их не будет, когда я выйду из душа, так как мне надо ехать на тренировку.

Всю жизнь я болезненно помешан на сексе. Мне нравится трогать женщин, мне необходимо чувствовать их близость, чувствовать, как соприкасается наша кожа. Касаться женщины – это ощущать безопасность. Мне нужен физический контакт, это необязательно подразумевает секс. Если мы лежим, крепко прижавшись друг к другу, то это меня тоже вполне удовлетворяет. Мне нужна связь.

Знаю, что вы мне не поверите, но я не помню свой первый раз. Это безумие, так? Кажется, мне тогда было 14. Это случилось в течение двух лет после смерти матери, и весь этот период начисто стерся у меня из памяти.

Я искал мать с того момента, как она умерла. Искал ее в тех женщинах, которых приводил домой. Использовал секс, чтобы заполнить пустоту. Я имел по пять-шесть женщин за одну неделю, но мои демоны возвращались ко мне в тот вечер, когда я приходил домой один. Мне нужны были женщины, чтобы сбежать от проблем. Но это чревато проблемами. В основном секс был незащищенным, и я за эти годы оплатил множество абортов. Я этим не горжусь. Это не запрещено законом, но я этим не горжусь.

Моя одержимость сексом тесно связана с зависимостью от кокаина.

Впервые я попробовал кокаин летом 2004-го года. Это было шоком. Я тогда отдыхал в Shore Club в Майами, пафосном отеле, куда съезжаются богатеи и знаменитости. Как-то я тусил у бассейна с друзьями и прошел мимо белой пары, расположившейся тут же. Мужчина поднялся с шезлонга и спросил меня, есть ли у меня кокаин. Это был странный вопрос, на который я дал еще более странный ответ.

«Думаю, я могу достать», – сказал я. Не знаю, почему я так ответил.

Я подошел к своим парням, и они мне вручили маленький пакет.

Незнакомец, его жена и я пошли в уединенное место в стороне от бассейна. Женщине было в районе 35, блондинка, очень красивая. Она напоминала девушек из Playboy, прямиком из 70-х. Мы сели за маленький столик, и женщина попросила мужа уйти. Он быстро и охотно ретировался.  

«Самое время», – сказала она.

Мы высыпали пакет на стол, и я вытащил карточку American Express из кармана. Я сам не знал, что я такое делаю, но видел такое в фильмах. Женщина сняла купальник. Линии загара выглядели потрясающе. Я таращился на ее сиськи, а она в это время нагнулась к столу.

Черт. Я сделал то же самое. Мой мозг отключился. Я тут же подпрыгнул. Кровь устремилась к моему члену. Женщина повторила, я – тоже. Она села на колени, стащила с меня шорты и взяла мое достоинство в рот.

Я не мог поверить в то, что чувствовал. Все случилось за несколько минут. Она встала, надела купальник и поправила волосы.

«Было приятно с тобой познакомиться».

Я стоял там и думал, что за хрень сейчас произошла. Я просто улетел. В мою жизнь вошел кокаин. Я был поражен тем, как он на меня подействовал. Как он подействовал на мой член. Я хотел трахаться под кокаином. Прямо сейчас же.

***

Мой отец впервые попробовал марихуану в 14. Очень быстро он перешел на сильные наркотики. Он торговал на углу. Общался с сутенерами и бандитами.

В какой-то момент оказалось, что он живет в заброшенном доме и сидит на наркотиках. Родители выгнали его из-за того, что он забросил школу.

Наконец, он признался моему деду.

«Я наркоман».

«Я знаю, сынок».

На следующий день он ушел в армию. Через две недели он отправился в учебку в Форт-дикс, оттуда – в Сайгон.

Он вернулся в Бруклин сломленным человеком. Во Вьетнаме он подсел на героин – это разрушило его изнутри, он потерял всяческую способность к состраданию. Когда мне было семь лет, матери надоело терпеть побои. Она сказала: «Хватит».

Родители Ламара Одома

Мы с матерью переехали в дом бабушки.

Мать получила работу тюремной надзирательницы на острове Райкерс, в одной из самых ужасных тюрем в Америке. Многие люди думали, что опасная работа ее ожесточила. Ничего подобного: ее человечность была сильнее бетонных стен и колючей проволоки, которые окружали безнадегу и отчаяние.

Когда наша семья собиралась, все меня спрашивали: «Ламар, где твоя мама? Где Кэти?»

Она была центром вселенной в нашей округе.

Помню, как я начал играть в футбол. Я уже был здоровым как хрен знает что. Я мог постоять за себя. И тут меня пихнули, и я немного потерял дыхание. Я пробыл на земле 6-7 секунд, максимум. Встаю и слышу голос матери. Она бежит ко мне через все поле и кричит: «Мука! Мука! Поговори со мной, детка!»

«Мам, ты что творишь? Ты с ума сошла?»

«Мука, Мука, с тобой все в порядке? Что болит?»

«Мам, все нормально. Уйди с поля!»

Когда мне было 12, у нее обнаружили рак кишечника. 

Я помню, как ходил к ней в больницу Сент-Джонс. Она постепенно усыхала, как будто бы исчезала прямо передо мной… Буквально пропадала из моей жизни…

Через три года после ее смерти я уже был школьной звездой.

Но в те моменты, когда я не играл в баскетбол, меня одолевало одиночество. Чтобы справляться с ним, я уходил к себе в комнату, закрывал дверь, старался поплакать. Мне казалось, что если я как следует выплачусь, то боль уйдет. Я ее удалю из организма. Но никогда не получалось. Я только чувствовал себя еще более  беспомощным. Дома я еще больше грустил: смотрел на одежду матери, которая все еще висела в шкафу. На зеркало, в которое она смотрелась, когда шла на работу. На кастрюли, в которых она готовила. Каждый раз, когда я поворачивал за угол, какая-то часть меня надеялась услышать ее голос.

У меня развился страх разлуки, хотя тогда я и не знал, что это так называется. Я ненавидел одиночество. Когда никого не было рядом, мне казалось, что меня бросили, и это возвращало боль после смерти матери, которая наполняла и мои сны, и все мои мысли в течение дня. До сих пор я нахожу иронию в том, что в самые тяжелые моменты я предпочитаю быть один. Я ухожу туда, где никто не может меня найти.

К старшим классам я постоянно зависал в комнате или прятался с близкими друзьями.

Начал прогуливать школу. Очень часто. За две недели последнего года сходил на занятия два раза, не сделал ни одного задания, не открыл ни одной книги. Только шел сентябрь, а надо мной уже нависла угроза исключения.

По ходу последнего сезона я нашел человека, который будет сдавать за меня экзамены, чтобы у меня была возможность попасть в колледж. Я очень редко ходил на занятия и совсем не уделял времени домашней работе, но еще больше я беспокоился о том, что в принципе не умею сдавать тесты. Каждый раз, когда я садился за них, мне всегда мешала неспособность сконцентрироваться.

У меня никогда не диагностировали синдром дефицита внимания и гиперактивности. В том мире, из которого я пришел, такого не существует. Но если бы вы описали симптомы мне, шестнадцатилетнему, то увидели, что я полностью им соответствую.

Каждый раз, когда мне давали задание, к которому я был не готов, люди, инвестировавшие в мое будущее, предлагали альтернативное решение. И я каждый раз соглашался на него.

Наши проблемы никого не волновали. Для баскетбольного механизма каждый из и нас был лишь инвестицией. Они продавали нам мечту, а мы ее покупали.

Парня, который сдавал за меня экзамены, не поймали, но он совершил огромную ошибку – показал слишком высокие результаты. Он набрал 1200 баллов, как-то многовато для троечника Ламара.

Я думал об НБА, но решил провести год в университете Невады и Лас-Вегаса.

За несколько недель до старта занятий вышла статья Sports Illustrated: NCAA начала проверку моих выпускных экзаменов. Это было очень странно – когда игрок подписывает письмо о намерениях и соглашается поступить в университет, экзамены уже никого не интересуют.

По моему мнению, здесь могло быть только одно: кто-то меня сдал. Я не могу это доказать, но все в моем окружении убеждены, что это был Джерри Тарканьян. Тогда он стал тренером Фресно Стэйт, и меня попросили приехать к нему и сделать вид, будто я рассматриваю этот университет в качестве одного из вариантов: интерес со стороны лучшего игрока в стране привлек внимание остальных школьников. Я не поехал, и кажется, Тарканьян решил отомстить и стукнул на меня NCAA.

Университет Невады и Лас-Вегаса отозвал стипендию. Наступил один из самых тяжелых периодов в моей жизни. Я пожинал плоды всех тех лет, когда я искал легкие пути, избегал конфликтов, не хотел работать... Тренеры даже не могли сообщить мне новость лично – послали какого-то помощника. Мои агенты пропали и не разговаривали со мной. Я в течение многих дней сидел один дома и плакал. На улице стояла страшная жара, но меня бил озноб. Я пытался связаться с людьми, которые поставили под угрозу всю мою карьеру, но они не отзывались.

Как обычно, я лечился травой.

Единственным, кто мне помогал в те дни, оставался Дэвид Чепмен, известный дантист и бизнесмен из Лас-Вегаса, страстный болельщик университета Невады и Лас-Вегаса. Я переехал к нему и жил на его деньги.

Как-то раз, упиваясь жалостью к себе, я решил, что мне необходимо развеяться. Дэвид позволил мне взять свою машину, и я просто ездил по округе и старался не думать ни о чем. У меня не было водительских прав, но об этом я тоже не думал. Я купил пару баклажек с пивом и продолжал движение. Мне нужна была компания. Молодой, красивый парень на дорогом BMW? С баклажкой пива в руке? Которому нечего терять? Что могло пойти не так?

У меня не было настроения за кем-то ухаживать, поэтому я был готов заплатить за компанию. Очень скоро я подобрал привлекательную молодую женщину, думал заняться с ней любовью…

Все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Оказалось, что это полицейская под прикрытием. Она арестовала меня, как только мы начали обсуждать ее гонорар.

Потрясающие несколько дней для лучшего молодого игрока страны: меня вышибли из университета, друзья меня кинули, и вот еще арест за попытку снять проститутку. Я позвонил Дэвиду и попросил внести за меня залог. Мой голос дрожал, когда я рассказывал обо всем, что случилось. Меня арестовали в первый раз. Я чувствовал себя полным неудачником.

Вскоре я оказался в университете Род-Айленда.

При поступлении меня попросили написать сочинение о моей жизни и тут же прочитать его. Я сразу же понял, что они считают, что я не могу ни писать, ни читать. Это было унизительно. Это упражнение из младшей школы меня добило: казалось, что с каждым днем я проваливался все ниже и ниже. Когда я дочитал до конца, то посмотрел вокруг. Повисла неловкая пауза, все переглядывались так, как будто я их шокировал тем, что вообще умею читать.

Меня приняли в качестве неофициального студента. Я должен был пропустить первый семестр и к весне набрать 2,4 балла в среднем, чтобы иметь возможность вернуться на площадку. Хотя я и согласился на все условия, меня накрыла депрессия – впервые в жизни мне предстояло жить без баскетбола.

Тогда я обратился к специалисту. Тесты выявили у меня депрессию, и мне выписали «Прозак». Я знал, что я нахожусь в подавленном состоянии, но мне казалось, что это просто перепады настроения. Я не понимал и не осознавал, что такое депрессия.

Я принимал «Прозак» в течение всего года. Он помогал мне сохранять рассудок, но не решал все проблемы – у меня было постоянное ощущение, что я тут чужой, что я вне команды, вне университета.

Как-то в октябре я почувствовал себя особенно уязвимым. Мне казалось, что я полностью провалился, я хотел уйти из колледжа.

Неожиданно я вскочил и побежал на кухню. Нашел там непочатую бутылку Bacardi Limon, сорвал крышку, вернулся в гостиную и начал глушить ее, глоток за глотком. Мне было 18 лет, и я до этого не особенно употреблял алкоголь. Иногда мог выпить немного Hennessy, но не больше. Никогда не был пьяным.

В тот вечер я напился очень быстро. Горло горело.

«Почему все это дерьмо со мной происходит? – кричал я. – Я просто хочу играть в баскетбол и быть счастливым».

За час я прикончил бутылку. Мне надо было куда-то пойти.

«Отвези меня в Ghetto», – попросил я своего соседа.

Ghetto мы называли ту часть кампуса, где селили цветных студентов. Это было неплохое место, но плохо скрываемый привкус сегрегации чувствовался. Там было очень много народу с Кабо-Верде, большинство женщин – очень красивые. Меня отвезли к девушке по имени Роуз. Правда, я сам не имел представления о том, куда попал.

Я очнулся на рассвете – я валялся за зданием, где жила Роуз. Когда мой сосед приехал, то обнаружил меня у помойки, на мне были только майка-алкоголичка, трусы и один носок, и я активно блевал. Он привез меня домой, и я забрался в кровать. Я не вылезал оттуда следующие два дня.

К январю оказалось, что я не выполнил условие по среднему баллу. В итоге я пропустил весь первый год в Род-Айленде.

*** 

Мне всегда казалось, что все, кого я знаю, курят марихуану. Там, где я вырос, так было заведено. У меня всегда был к ней доступ. И когда ты являешься самым известным школьником в городе, то получаешь определенные привилегии: мне всегда кто-нибудь предлагал покурить. За всю жизнь я ни разу не покупал траву.

Когда я начал карьеру в «Клипперс», то марихуана вошла в мою жизнь еще больше. Она была везде – в карманах, в машине, в доме. Мне казалось, что я смогу обойти допинг-контроль, но у меня не получилось.

Я провалил тест на наркотики весной 2001-го и получил 5-матчевую дисквалификацию. Мне казалось, что я подвел людей. Впервые моя любовь к марихуане затронула кого-то, кроме меня. Поверьте, я переживал.

Команда меня поддержала, а я написал, что такого больше никого не случиться.

Люди мне верили, но в эти словах ничего не было. Я тогда писал, что «это ошибка», но это не было ошибкой. Это была привычка. Стиль жизни. На самом деле, я удивлялся скорее тому, что потребовалось столько времени, чтобы меня вычислить, но я знал, что не остановлюсь. Я просто посчитал, что мне надо быть аккуратнее или дождаться лета, когда тесты не проводятся.

«Клипперс» тем временем прибавляли. Мы были столь молоды, что нас называли лучшей командой из AAU. Мы бежали так быстро, как могли, и собирали столько же потерь, сколько ярких моментов. Все здорово ладили, а я смог прибавить в игре, когда раздавал мячи молодым партнерам. Мы были самыми крутыми парнями НБА и знали это.

Перед следующим сезоном к нам пришел еще и Элтон Брэнд. Все ждали, что мы возьмем 40 побед и выйдем в плей-офф, впервые за десять лет.

Через три матча после старта я провалил второй допинг-тест за восемь месяцев. И получил еще одну дисквалификацию. На этот раз никакой поддержки не было – все разозлились, критиковали меня. Вера в меня иссякала, мое будущее с клубом было под вопросом.

«На этот раз можете мне верить», – говорил я. Не в последний раз я прибегал к этой фразе. Я не особенно парился по поводу реабилитационной программы, которую мне надо было пройти. Появился там пару раз. Никто меня ни о чем не спрашивал, так что я не беспокоился.

Летом 2004-го меня пригласили в олимпийскую сборную США. Ребенком я боготворил «Дрим-тим» и всегда фантазировал о том, как стану олимпийцем и буду представлять свою страну на Играх.

Радость быстро улетучилась, когда мне напомнили, что для того чтобы попасть в команду, мне необходимо пройти допинг-контроль. Мне сказали, что проверяющий должен приехать ко мне домой через несколько дней.

Я запаниковал – тем летом я курил траву каждый день. Что, если я провалюсь? Это будет третий проваленный текст за четыре года. Какие последствия мне грозят?

Я не хотел это знать. Мы начали гуглить «искусственные пенисы» и изучать разные возможности обойти допинг-тест. После дотошного изучения мы заказали гигантский резиновый член. Когда я наполнял емкость и отдавал ее проверяющему, моча должна была быть теплой, чтобы создавалась видимость, что вы мочились тут же. Некоторые пытались налить мочу из шкафа в ванной, но таким маневром никого провести нельзя. Моча должна иметь температуру тела.

Тест проводил Роберт Монтгомери из НБА. Когда он постучал в дверь, это был сигнал: мой тренер Робби Дэвис помочился в резервуар, который я спрятал под яйцами, и вручил мне резиновый член.

Я отправился в ванную.

Монтгомери зашел за мной и протянул мне емкость. Он стоял в метре от меня, и я повернулся к туалету. Тут я начал осознавать, что вообще происходит, и немного занервничал. Это было безумие, но безумие – это единственное, на что я мог рассчитывать. Я расстегнул штаны и осторожно вытащил искусственный член через ширинку. Чтобы моча выходила, мне нужно было надавливать на него.

Мне приходилось действовать очень аккуратно, так как любое неестественное движение могло меня выдать. Хотя мы попробовали несколько раз перед этим, я все равно сходил с ума, что что-то может пойти не так. Чувак стоял прямо позади меня.

Я наполнил банку, а затем вылил остатки в туалет, чтобы создалось впечатление, будто я мочился по-настоящему. Протянул Монтгомери банку с горячей мочой. Он засунул туда градусник и проверил температуру.

«Добро пожаловать в сборную».

Когда он уехал, мы перевели дух. Это было очень рискованно. Я весь изнервничался. Нужно было покурить.

После второй дисквалификации в «Клипперс» я много раз употреблял марихуану – ежедневно летом, когда знал, что не будет никаких проверок. Когда я играл за «Лейкерс», то прибегал к кокаину перед тренировками и после матчей. Если бы кто-то узнал, что моя карьера завершилась бы в 25 лет.

Как-то в начале сезона-2006/07 в районе 9 часов мне позвонил врач «Лейкерс» Гэри Витти.

«Завтра у нас проверка. Ты должен прийти утром в 8».

Вот дерьмо.

Мое сердце почти остановилось.

Тебя проверяют три раза в году, и ты никогда не знаешь, когда это произойдет. Я рисковал по ходу сезона, потому что думал, что у меня всегда будет 24 часа – ровно столько требуется, чтобы вывести кокаин. К тому времени я употреблял кокаин три раза в неделю. Я потерял всякую осторожность. На самом деле, я был под кайфом даже в тот момент, когда разговаривал с Витти.

Я повесил трубку и позвонил своему другу Грегу.

«У нас проверка завтра. А я только что принял экстази».

«Ты уверен? Ламар, с такими вещами не шутят».

Я понимал, что он мне не верит, но он ничего не знал о кокаине, о моей зависимости. Я все скрывал. Я боялся. Не хотел, чтобы кто-нибудь знал, чем я занимаюсь. Наша бригада курила траву со школьных времен, но не более. Никто не одобрял тяжелые наркотики. Мы были спортсменами, мы такого не делали.

«Только экстази и трава».

Нельзя было терять ни минуты. Мы позвонили Робби Дэвису. Мы снова провели исследование – смотрели, за сколько экстази выводится из организма. Оказалось, что по меньшей мере от 24 до 48 часов.

Если игрок не приходит на проверку, лига считает, что тест провален. Третья дисквалификация влечет за собой отстранение на два года. Мне нужна была помощь – я позвонил еще и агенту.

Так мы придумали план. Мы решили, что мне срочно нужно лететь в Нью-Йорк из-за несчастья в семье. У меня незадолго до этого умер маленький ребенок, так что это было не такой уж большой натяжкой, но требовалось сделать все, чтобы к нам не могли придраться. Проверить каждую деталь. Я позвонил Лизе и сказал ей, чтобы дети никуда не выходили после школы. Все должно быть так, как будто у нас трагедия.

Кто-то связался с генеральным менеджером «Лейкерс» Митчем Капчаком. Ему сказали, что в нашей семье случилась еще одна беда.

К полуночи, через три часа после звонка Витти, я сел на частный самолет и полетел в Нью-Йорк. Во время перелета я постоянно пил смесь клюквенного сока и воды – пытался вывести из организма все следы кокаина. Мы приехали в Нью-Йорк в пять утра и направились домой к Лизе, где мне предстояло заняться моей воображаемой семейной проблемой, отсидеться денек или около того и вернуться к следующему матчу.

Но НБА не дала мне отсидеться. К Лизе нагрянул представитель лиги и потребовал провести проверку.

Я очень нервничал. Из-за этого мне потребовалось два часа, чтобы пройти допинг-тест. Благодаря всем усилиям моя моча была чиста как вода. Он быстро все изучил, но тест не дал определенных результатов. Ему нужна была еще одна проба. Мы не хотели, чтобы он ждал в нашей квартире, так что выставили его за дверь до тех пор, пока мне не захочется в туалет снова.

Я опять начал пить клюквенную настойку. Через четыре часа я был готов писать. Представитель лиги поднялся к нам – ему нужно было наблюдать за тем, как я прохожу тест. К этому времени он пробыл у нас почти 9 часов. Это было похоже на шахматный поединок, но он не мог ничего поделать. Все это время он не ел и не мог даже присесть. Я пописал второй раз, опять все чисто. Он вернулся в офис лиги и рассказал им, что тест пройден. Результат вновь был неопределенным, но на тот момент это сняло с меня все подозрения. Я вновь увернулся от пули.

***

В 2005-м моя страсть к кокаину только разгоралась.

Когда она перешла от эксперимента в статус привычки, я скрывал ее даже от близких друзей – от всех, кого я знал по Нью-Йорку.

Shore Club в Майами стал моим домом вдали от дома – я работал в Лос-Анджелесе и убегал от всего на другое побережье. Там не существовало никаких ограничений, никаких правил. Иногда мне казалось, что кокаина на пляже больше, чем песка.

Там я познакомился с продюсером Скоттом Сторчем. Он был одним из самых влиятельных людей в хип-хоп индустрии нулевых.

Его 10-миллионный особняк существовал по законам музыкального клипа. Это была вечеринка 24 часа в сутки, бурлящая, вибрирующая, захватывающая в водоворот всех, кто проходил мимо. Там было все… в том числе и кокаин, он был везде.

Как-то раз я высыпал то, что мне казалось приемлемой дозой, и использовал карточку American Express. Я вдыхал каждой ноздрей. Дорожки выглядели бесконечными. Я делал паузу и продолжал.

Я гнался за кайфом, доза за дозой, я пытался почувствовать себя так, как было в первый раз. Если не получалось, то делал еще и еще.

Через несколько часов такой погони я и сам не понял, каким образом оказался в особняке Скотта. Я странно себя почувствовал – время будто остановилось, я не мог глотать. Тело горело. Мне было холодно. Мне было жарко. Меня безумно тошнило. На меня находили волнами приступы паники. Страх парализовал меня.

Я пытался встать, но мое тело казалось воздушным. Я потерял почву под ногами… летел и оставался на месте. Тут свет погас, и я свалился. Я не мог дышать. У меня закатились глаза. Легкие сжались. Сердце неровно билось.

В комнату с криками вбежали люди, но я ничего не слышал. Кто-то накрыл меня полотенцем и потащил через заднюю дверь в больницу университета Майами. Официальный диагноз – обезвоживание, мне потребовалось внутривенное вливание жидкости, чтобы прийти в себя. Да, да, так и сказали. Сказали все, кроме правды.

Я знаю правду.

Тогда у меня случилась первая передозировка. Я едва не умер. Я чуть не убил себя, гонясь за кайфом.

Через пять недель начинался тренировочный лагерь сезона-2005/06.

***

В 2009-м мы выиграли чемпионат. До меня дошло это лишь через месяц, когда я оказался на боксе, ко мне подошел Майк Тайсон и сказал: «Ну как дела, чемпион?» Сам Майк Тайсон!

Но тогда я просто сидел в раздевалке со слезами на глазах и держал кубок Лэрри О’Брайена так, словно это было новорожденный.

«Мне очень повезло, – сказал я. – Я один из тех людей, которые знают, чего хотят, уже в 9 лет. Уже тогда я видел себя чемпионом НБА. Мне повезло».

Лучшие дни в моей жизни исчезли в тумане боли и разочарования. 

Мы вернулись в Лос-Анджелес, и я бурно веселился. Я не могу сформулировать разницу, так как я постоянно веселился, но, видимо, тут было немного погромче и попраздничнее. Вечером перед парадом я никуда не пошел, взял кокаина и пригласил красивую молодую даму к себе.

Следующим утром я был в полной отключке. Совершенно не помнил последние 12 часов. Очнулся я, когда Грег начал барабанить в мою дверь – через час нам уже нужно было ехать на парад. Все игроки встречались в центре города, чтобы загрузиться на автобус.

Мне потребовалось 30 минут, чтобы набраться сил и встать с постели. Свет жег глаза. Почему здесь так жарко? Я вышел из спальни, весь в поту, у меня кружилась голова. Я был совершенно не в себе. Грег разозлился. Затем он замер и нахмурил бровь. Он кое-что увидел – у меня из носа капала кровь. Я столько занюхал кокаина, что не чувствовал лицо. То, что мне казалось потом, было кровью.

«Я не поеду на парад. Не могу. Посмотрю по телевизору».

Грег напомнил мне.

«А как же насчет Дестини и Ламара-младшего? Ты что, забыл о собственных детях?»

Черт. Я действительно забыл. Они пару лет как переехали в Лос-Анджелес и ходили в школу. Им специально предоставили выходной, чтобы они могли посетить парад. Пока я стоял наверху и пытался остановить кровь износа, они сидели внизу, в кухне. Я так и не мог собраться с мыслями, так что отправил их в школу. Они дико расстроились.

Но Грег не позволил мне пропустить парад, даже несмотря на то, что я отослал детей, несмотря на то, что они рассказали в школе, что их папа заболел и не пойдет на парад. Они смотрели парад по телевизору в школе и увидели меня там. Им показалось, как будто я их бросил. Им было стыдно и плохо.

«Вы вроде говорили, что ваш отец заболел?» – спросил у них учитель.

Когда я пришел в себя, то понял, что это один из худших моих поступков. Я поставил на первое место свои интересы. А прекрасных невинных детей совершенно забыл. Все было отвратительно. Я хотел скрыться от всего мира. Казалось, что мы выиграли уже миллион лет назад, хотя это случилось всего неделю как. Я хотел сбежать. Заехал в один из моих любимых отелей Shutters в Санта-Монике, включил кондиционер, выключил телефон, задернул шторы.

Достал кокаин.

***   

Летом 2011-го я стал употреблять еще больше. Я практически не притрагивался к мячу, растерял физическую форму. Это меня не сильно беспокоило, так как я знал, что могу все восстановить очень быстро, если потребуется.

Все будет нормально, говорил я себе снова и снова.

Я уходил от Хлои в подвал – она туда не совалась, так как понимала, что мне нужно место, где я могу побыть наедине со своими мыслями. Мыслей хватало: за год до этого умер мой близкий друг, расставание с баскетболом было не за горами, я был женат на Хлое, но искал других женщин, папарацци постоянно преследовали меня из-за интереса к шоу Кардашьян, наркотики играли в моей жизни все более важную роль.

Спокойствие моего подвала помогало мне сохранять рассудок. Но именно там я узнал, что мой мир пошатнулся.

Мне позвонил мой агент Джефф Шварц и рассказал, что «Лейкерс» обменяли меня в «Даллас».

Я принимал важное участие в двух победах «Лейкерс» и почему-то думал, что это дает мне статус игрока, которого нельзя обменять. Собирался играть там до конца карьеры. Лос-Анджелес стал для меня вторым домом, а весь клуб был моей семьей.

Я заблуждался.

Обмен разрушил меня психологически и спровоцировал худший, наименее плодотворный сезон в моей карьере. Даже тогда, когда я был в форме и не употреблял наркотики, я все равно не мог ничего дать «Маверикс». Моя любовь к игре испарилась.

Я был в постоянном стрессе, занимался самолечением, потерял в мышечной массе.

Когда я приехал в Даллас, то честно признался Кьюбану, что не хочу там находиться, что я не могу прийти в себя.

«Господь столько на меня навалил, что это сложно вынести».

«Мы позаботимся о тебе и будем тебя поддерживать», – ответил он.

Очень скоро Кьюбан меня возненавидел. Он словно постарался сделать все, чтобы превратить мою жизнь в ад. Постоянно критиковал меня, унижал, издевался на глазах у всех. На домашних матчах они занимал привычное место и выкрикивал ругательства в мой адрес.

«Ты медленный и не в форме».

«Верни мои деньги».

«Что ты делаешь вообще?»

«Борись, черт бы тебя подрал».

«Это просто катастрофа».

Владелец моей же команды оскорблял меня. Перед болельщиками и игроками. Стал бы так себя вести Джерри Басс? Стал бы так себя вести любой приличный человек? И игроки моей новой команды, люди, которых я почти не знал, просто смотрели на это все. Я понятия не имел, что они обо мне думают. Но как они могли меня уважать, если я не мог постоять за себя?

Я хотел ответить. Я фантазировал о том, как подхожу к нему и выбиваю из него все дерьмо. Мне надо было выместить на ком-то мою агрессию, но я продолжать вести себя настолько вежливо, насколько только мог. Я понимал, что путь насилия никуда меня не приведет. Вот только у него не было проблем с тем, чтобы вступить в физическую конфронтацию со мной.

Это была моя худшая игра за «Даллас» на протяжении всего сезона. Тренер Рик Карлайл заменил меня. Я хотел сесть за тренерами, но там все было занято. Я пошел дальше, свободным было место лишь в конце скамейки. Прямо рядом с Кьюбаном.

Кьюбан протянул правую ногу и пнул меня в лодыжку.

«Соберись, мазафакер».

Я был поражен. Это был прямо ощутимый удар. Я его почувствовал. Это была последняя капля. Я вскочил и вернулся мыслями в детство – любое проявление неуважение могло стать фатальным. Но тут я почувствовал, как Винс Картер схватил меня за руку и заставил сесть.

«ЭлО, расслабься. Не делай этого. Не стоит».

Конфликт с Кьюбаном завершил бы мою карьеру. Это был бы момент, благодаря которому я бы и остался в истории НБА, хотя дважды выигрывал чемпионат.

Что, если бы в конце скамейки сидел кто-то другой, а не Винс Картер, с которым у меня были наилучшие отношения в команде? Что, если бы он следил за игрой, а не за тем, что происходит в углу? Могу сказать точно, что Винс Картер спас меня от позора.

Все завершилось 7 апреля в Мемфисе.

Мы вернулись в раздевалку в большом перерыве. За первую половину я провел на площадке 4 минуты и не набрал ни одного очка. Кьюбан преследовал меня весь матч, он ворвался в раздевалку, начал орать на меня перед всеми, спрашивал меня, не хочу ли я вылететь нахрен.

Мне это не понравилось. Он снова вел себя неуважительно. Такие вещи нельзя говорить перед всей командой.

Там было жарко. Мне хотелось его вырубить, но это не выход.

Больше за «Даллас» я не играл.

***

Наркоманы необычайно ловко скрывают свою болезнь. Начинается все с обмана. Хлоя пыталась задавать вопросы, но я все отрицал. Легко скрывать процесс употребления, гораздо сложнее – потерю веса, похмелье, маниакальное поведение.

Я уходил к себе в подвал, занюхивал там горы кокаина, ждал, когда член встанет так, как в Shore Club за семь лет до того. Затем бежал в спальню, где меня ждала Хлоя. Она не задавала вопросов. Я всегда был на высоте.

Как-то ей надоело ждать, и она пошла искать меня вниз.

«Что ты там делаешь? Открывай».

Прошел час. Она не хотела звать полицию и позвонила Грегу.

«Он ведет себя как сумасшедший. У него галлюцинации. Он говорит, что его хотят убить».

К этому моменту я не отличал реальность от фантазии. Я смешал экстази и кокаин. Был уверен, что меня кто-то преследует. Что какие-то люди слушают то, что я говорю. И даже читают мои мысли.

«Кто засунул жучки в мои стены? Зачем вы преследуете меня?»

Я схватил клюшку для гольфа и начал бить стены.

«Я вас найду! Это мой дом! Я доберусь до вас, лживые ублюдки».

Я искромсал все стены, сломал клюшку. Мои руки были все в крови. Хлоя заперлась у себя в спальне. Я прилег у двери – к этому моменту я не спал 36 часов, свалился от усталости. Я взял горсть кокаина в руку и просто начал пихать его себе в нос. Кокаин был везде.

Тут раздался стук в дверь. Приехали Грег и Алекс.

«Эй, ты чего там делаешь?»

Я молчал. Надеялся, что они просто уйдут.

Через полчаса они пошли на кухню. Хлоя спустилась вниз и постучала в мою дверь. Я резко открыл и схватил ее за плечи.

«Ты что вообще творишь? – закричал я. – Ты хочешь опозорить меня перед моими друзьями? Я тебя убью. Ты не знаешь, на что я способен»

Она убежала к себе и захлопнула дверь.

Через два часа я пришел в себя и попросил у нее прощения.

Остаток дня прошел спокойно – мы были в разных комнатах. Тишина оглушала. Впервые я осознал, что эта хрень может меня убить и что я могу причинить боль людям, которых люблю. Я лег спать и молился об излечении.

Хлоя больше мне не доверяла. Она контролировала мой счет и видела, как я трачу деньги. Отслеживала мои перемещения. Видела, как приходит отметка об оплате, обычно из какой-нибудь гостиницы.

Именно так она обнаружила меня в легендарном голливудском отеле Roosevelt в 2012-м.

Тогда я заказал двух стриптизерш на неограниченное время. Позаботился о том, чтобы мой контакт подвез мне травы, которой бы хватило на несколько дней. Девочки принесли с собой еще кое-что, и мы красиво разложили наши припасы на столике.

В это время Хлоя названивала мне и засыпала сообщениями. Ей пришло уведомление из гостиницы, так что они примерно представляла, чем я там занимаюсь. При этом я даже не думал о том, что меня могут найти.

Девочки пригласили еще несколько подружек. И я совсем не возражал.

И вот в полночь раздался стук в дверь. Я поднялся и начал смотреть в глазок: там стояли Хлоя, Крис Дженнер и вся их команда охранников. Они спросили на ресепшене, в каком номере я остановился. И им дали карточку от двери. В номере были одни голые тела. Хлоя открыла дверь и набросилась на первую девушку, которую увидела. Охранники снесли дверь и ворвались внутрь. И вот представьте себе такую картину: Хлоя избивает одну из девушек, которая пытается защищаться. Она обрушивает удары кулаком на ее голову. Крис вопит. Ее охранник пытается оторвать Хлою от избитой стриптизерши. Хлоя говорит мне, чтобы я немедленно собирал вещи. А охранники удаляют все следы наркотиков. Мы выходим через заднюю дверь и исчезае?