Блоги |
Всесоюзная книжная палата в моей жизни
До того, как вернуться к Горькому, я написала о библиографии в моей жизни и о моей работе в ЦНТБ по строительству и архитектуре, упомянула и Всесоюзную книжную палату. Библиография в моей жизни началась со Всесоюзной книжной палаты, но не только библиография. Со Всесоюзной книжной палаты началась моя жизнь рядового советского человека. Я поступила на работу в книжную палату, когда мне исполнилось 40 лет, и это было, в сущности, мое первое место работы. До палаты я работала в Станиславской областной библиотеке и в редакции армейской газеты «За счастье Родины», но в обеих этих организациях я проработала месяцев по восемь – и как-то не воспринимала это как работу. В библиотеке я целый день с большим увлечением разговаривала с читателями о книгах, произведениях художественной литературы, а более интересного времяпрепровождения для меня и придумать было невозможно. В выходной день я томилась, хотела, чтобы выходной прошел быстрее, и с нетерпением ожидала завтрашней встречи с читателями. В газете мой рабочий день начинался в час дня, а кончался в два часа ночи, я сидела в редакции больше двенадцати часов. А сама работа – читка гранок, верстки и сигнала – занимала часа три. Все остальное время я общалась с интересными людьми.
Еще один учебный год я работала в школе, преподавала литературу в 10 классе. У меня был один 10-й класс. Я работала 18 часов в неделю и тоже не относилась к этому как к работе, как к службе. Я была влюблена в свой десятый класс, поставила со своими учениками водевиль Чехова «Юбилей», это как раз был 1960-й год, год столетия со дня рождения Чехова. Спектакль ставила не я, а главным образом, Игорь, который использовал знания и умения, полученные в ГИТИСе. Если бы не это, я бы за спектакль не решилась взяться. Короче, школа тоже была не работой, а увлечением.
А вот Всесоюзная книжная палата – это действительно была служба. Я проводила на этой службе восемь часов, с обеденным перерывом девять, с дорогой на работу и с работы – одиннадцать. Словом, всю жизнь. И в профсоюз я вступила только в книжной палате. Книжная палата изменила мою жизнь, отчасти мое отношение к жизни и мои взгляды на жизнь, и я хочу об этом, о двух с половиной годах во Всесоюзной книжной палате, написать поподробнее.
Но начнем сначала. Когда я окончила университет, то не могла найти работу. Филологи-русисты и историки были единственные специалисты, которые получали на руки свободный диплом. Все остальные вместе с дипломом получали направление на работу, может быть, куда-нибудь очень далеко, и должны были отработать там как минимум два года. А филологов-русистов и историков никуда не направляли, ни в какую даже тьмутаракань, потому что и в тьмутаракани они не были нужны. Дорога в аспирантуру и вообще в науку мне была закрыта из-за национальности, а в РАНО был список очередников, учителей моей специальности, которые ищут работу. Я записалась в этот список, была в нем то ли 368-й, то ли 386-й, но это значения не имело, потому что список не двигался, а мне с моим пятым пунктом и вовсе было рассчитывать не на что. Один год мне удалось проработать в школе, вместо учительницы, ушедшей в декретный отпуск (я об этом рассказала в ЖЖ), но к следующему учебному году она из отпуска вышла, и я опять осталась без работы. Я пыталась искать работу в редакциях журналов, в издательствах, но безуспешно – и тоже из-за национальности. Происходило это так: я приходила в организацию, куда хотела поступить на работу, рассказывала, кто я, что я закончила, что я умею, и мне говорили: «Вы нам как раз нужны». Вот, возьмите анкету, заполните ее дома, приносите завтра и можете сразу выходить на работу. Назавтра я приносила анкету и на первой же странице этой анкеты в пятой графе была написана национальность. Такого подвоха от меня не ждали, внешне я на еврейку была совершенно не похожа, я была похожа на отца, а у него было не просто русское лицо, а лицо русского крестьянина. Прочитав в пятом пункте это страшное слово – «еврейка» – мой потенциальный работодатель смущался и после секундной паузы говорил: «Понимаете, произошло недоразумение. Я не знал, но, оказывается, на это место вчера взяли человека».
Я по этому поводу не очень горевала. Я писала и надеялась, что то, что я писала, мне когда-нибудь удастся опубликовать. Но это как-то не получалось. Ничего, кроме рецензий и материалов в отдел хроники журнала «Вопросы литературы», у меня не брали. Многие мои друзья печатались и даже как-то жили на литературные заработки, но я была какая-то особенно «непроходимая». Никак не могла приспособиться к требованиям, как не пыталась спрятаться, пользоваться эзоповым языком, меня сразу было видно. Тем не менее, и мой муж, и мои друзья одобряли то, что я пишу, и считали, что мне нужно продолжать. Но одно дело писать «в стол» романы или стихи, а другое дело – литературная критика. Словом, мне такое положение надоело, и я решила поступить в штат на любую работу.
Из Станислава приехал мой друг Алик Костелянский (я о нем когда-нибудь напишу пост), мы с ним вместе заочно кончали университет, только он кончал физический факультет, а я – филологический. В Москве у Алика была двоюродная сестра Элла, которая работала во Всесоюзной книжной палате. Книжная палата — это было такое место, где всегда требовались сотрудники. Платили там мало, а работы было много, и потому имела место текучка кадров. Когда я приняла решение поступить на работу в штат, мои друзья очень огорчились. Все приезжали ко мне специально меня отговаривать. Говорили: «Ну нельзя вам ходить на какую-то работу, ведь вы умеете делать вещи». Может, я и умела делать вещи, но только эти вещи никем не были востребованы.
Подруга меня спросила: «И что же, ты теперь будешь вставать каждый день в 7 утра и выходить из дома в любую погоду?» Я кивнула, а она быстро отвернулась, чтобы я не увидела слезы на ее глазах. Словом, все меня жалели и чуть ли не прощались со мной. А муж мой молчал. Я спросила, что он думает по этому поводу. Он сказал, что к вставанию в 7 утра я быстро привыкну, что, может быть, режим для моего здоровья будет даже полезнее, чем беспорядочная жизнь, которую я веду, но вот что его пугает, так это «здоровый советский коллектив». До сих пор я общалась только с теми, с кем хотела общаться, что такое «здоровый советский коллектив» я себе не представляю и неизвестно, смогу ли я в него вписаться. Короче, я подала заявление о приеме на работу во Всесоюзную книжную палату и была принята, но тоже не без приключений. Заместитель директора палаты, кажется, его фамилия была Серебренников, проводил политику государственного антисемитизма не по долгу службы, а по собственным убеждениям, с большим рвением. Когда из отдела кадров поступило мое заявление, он мой прием на работу не одобрил. И тут вмешалась Корчагина, кажется, так была ее фамилия. Она была секретарем партийной организации палаты и тайной еврейкой. Ее мать была еврейкой, и об этом она не писала в анкете. Она подняла шум, сказала, что я именно тот человек, который палате нужен, что палата задыхается от нехватки кадров… И она обратилась к директору Книжной палаты Чувикову. В отличие от своего заместителя, Чувиков антисемитом не был. И поэтому в Книжной палате работала Элла, которая меня рекомендовала, и еще много евреев. В частности, редакцией «Книжной летописи» заведовала Дина Яковлевна.
Я была принята на должность библиографа с окладом 80 рублей. Минимальный оклад тогда был 70 рублей, с него не брали налог, а с 80 рублей брали, так что на руки я получала 72 рубля. В мои обязанности входило библиографическое описание книг, я уже пыталась рассказать, что это за работа. Норма было 20 книг в день. Все библиографы считали, что норма очень большая. Работа интересная, вот только норма велика. Через месяц после поступления на работу я делала эту норму до 15:00, а остальное время могла читать описываемые книги. К тому же у меня всегда в запасе были три стопки книг (по 20 книг в каждой), на случай если мне попадется очень интересная книга, которую непременно нужно прочесть. А книги были очень интересные, причем такие, каких нигде, кроме как на своем рабочем месте, я не только прочесть, но и увидеть бы не смогла.
Я работала в редакции «Книжной летописи». Эта редакция готовила три издания: основной выпуск «Книжной летописи», дополнительный выпуск, куда входили ведомственные издания (по объему он сильно превышал основной выпуск, и за ним охотились иностранцы), и «Список изданий ограниченного распространения». И сюда входили издания с грифом «Рассылается по списку. Экз. №…». Эти книги не только не поступали в продажу, но и там, куда они рассылались по списку, их могли читать только люди, имеющие специальный допуск. А мы, библиографы, могли их читать сколько угодно, и никакого допуска нам не требовалось. Вероятно, считалось, что библиограф посмотрит только обложку, титульный лист, оборот титульного листа – все, что необходимо для составления библиографического описания, а заглядывать в книгу не будет. Поэтому я считала, что получаю не 80 рублей, а 115. 35 рублей я добавляла за информацию, которую нигде бы не получила. Конечно, информация стоила дороже — была бесценной, но платить дороже я бы не смогла.
Информация была самая разнообразная. У нас проходили ГОСТы, в том числе на продукцию пищевой промышленности. На моих глазах эти ГОСТы менялись, причем за короткий срок моей работы в палате изменились сильно. Когда я начала работать, в тесто для кондитерских изделий — тортов и пирожных – полагалось класть сливочное масло, в следующем году в тесто стали класть маргарин, а масло – только в крем, а еще через год и крем стали делать из маргарина. У нас проходили отчеты наших посольств во всех странах Министерству иностранных дел СССР. Они выходили совсем маленьким тиражом, может, меньше десяти экземпляров, но вся печатная продукция, выходившая тиражом более четырех экземпляров, попадала в Книжную палату, по закону об обязательном экземпляре. Когда в Загребе проходил Международный съезд марксистов, я описывала несколько томов материалов этого съезда, и конечно, все их прочла, и более увлекательного чтения у меня в те годы не было.
Заведующая моим отделом наблюдала за моим чтением и первое время не могла понять, каков круг моих интересов. Но потом поняла и как-то положила мне на стол книгу, которая могла попасть на описание не мне, и сказала: «Это, кажется, входит в сферу ваших интересов». Книга называлась «Доходы семьи колхозника». Конечно, это было очень интересно. Из этой книги я узнала, что оплата за трудодни в доходах семьи колхозника составляет незначительный процент. Главные же доходы – от приусадебного участка и продажи на рынке того, что собрано на этом участке и от отхожих промыслов.
Я внимательно прочла даже тоненькую брошюрку — инструкцию для военных врачей по лечению ангины. И, прочитав эту брошюрку, поняла, что в наших поликлиниках нас, гражданских людей, лечат от ангины неправильно. Нам на ангину дают по бюллетеню гораздо меньше дней, чем дают по этой инструкции военные врачи своим пациентам.
Всей информацией, которую я получала, читая книги, которые рассылаются по списку, я делилась со своими друзьями, кое-что из этих книг выписывала, графики, схемы, диаграммы срисовывала, а потом до того обнаглела, что на выходные дни тайно выносила книги из палаты и в выходные их читали мои друзья и мой брат Феликс.
Продолжение следует.