Блоги |
Бездна национализма: восточноевропейский триптих
Распад Австро-Венгерской империи - закономерный результат национальной политики, проводившейся на протяжении предшествующего полувека императором Францем-Иосифом, – политики, которая стала своего рода «миной замедленного действия» под имперским организмом Австро-Венгрии. Впрочем, это не более чем мнение одного из историков. Которые, как известно, не изучают экономику, тем паче - экономическую историю и политэкономию, экономическую географию. Зато уже к моменту поступления в аспирантуру профессионально презирают плебеев, имеющих наглость судить об исторических фактах и приходить к отличным от "правильных" выводов.
Казалось бы, проблемы наследия Австро-Венгрии напрямую касаются только ее непосредственных наследников. Однако на поверку оказывается, что значение ядовитого наследия монструозного государства Франца-Иосифа выходит далеко за пределы данного региона. Наиболее дикие формы национализма, взращенные предпоследним габсбургским императором, стали образцами для многих народов не только внутри, но и вне границ старой Австро-Венгрии. Чтобы понять, каким образом преломились особенности разных народов в свете этого болезненного опыта, обратимся к нескольким примерам. Представим себе триптих, изображающий ад в духе Иеронима Босха или Питера Брейгеля, так чтобы на левой створке была изображена Венгрия, на правой Польша, а в центре Румыния.
Часть первая. Спуск вниз
В 1867 году император Франц-Иосиф упразднил собственную Австрийскую империю, создав взамен нее совершенно иное государство, проводившее политику, часто противоположную тому, чего добивались Габсбурги и Лотрингены на протяжении столетий, и даже тому, чего неумело пытался добиваться сам Франц-Иосиф до этого момента. Радикальность разрыва 1867 года была примерно такой же, как если бы русский император указом сверху превратил Российскую империю в Советский Союз. И это не парадокс хотя бы потому, что, создавая СССР в 1922 году, Ленин и Сталин, при всех расхождениях между собой, апеллировали именно к австро-венгерскому опыту.
Подробности политики Франца-Иосифа мы освещали в отдельной статье два года назад. Не будем повторяться. Отметим лишь, что назначение на посты министров и премьер-министров Дунайской монархии тех лиц, которые при Австрийской империи были преступниками и изменниками Родины, приговоренными к смертной казни, наглядно характеризует радикальность разворота Франца-Иосифа навстречу венгерскому и польскому шовинизму. Он сам понимал это и говорил, что сознательно делает ставку на «сильных» против «слабых». В роли «слабых» выступали славяне, румыны и итальянцы. Конечно, Франц-Иосиф не учел, что Давид в итоге всё равно побеждает Голиафа. Однако можно было, как минимум, предвидеть, что проще не давать права и привилегии какой-либо группе населения, чем вначале дать их, а потом забрать. Такой жест всегда оскорбляет и часто ведет к войне – если не сразу, то спустя годы.
Франц-Иосиф несколько раз совершал подобные шаги, упразднив сначала автономию сербской Воеводины и Баната в 1860 году, затем многовековую автономию румынско-немецкой Трансильвании в 1867 году (страны, имевшей перед этим собственный парламент с румынским большинством!) и, наконец, автономию двухвековой красы и гордости Габсбургов – Военной границы (к 1881 году). Жители этих регионов воспринимали свое поражение в правах куда болезненнее, чем, к примеру, словаки, никогда в истории до этого автономии не имевшие. Наиболее унизительное понижение статуса претерпели немцы Бургенланда, Будапешта и той же Трансильвании. Представляя собой до 1867 году первый народ империи, они теперь лишились буквально всего. Им было запрещено говорить по-немецки, не попросив перед этим прощения (!) по-венгерски, и даже оперы Вагнера (между прочим, зятя великого венгерского композитора Листа) разрешалось ставить только на «державной мове». Когда в Будапеште сгорел немецкий театр, было запрещено строить новый.
Из большинства в империи немцы превратились в забитое и бесправное меньшинство. Добровольный отказ Франца-Иосифа от помощи им морально сломил транслейтанских немцев. Сами названия Цислейтания и Транслейтания звучали оскорбительно для них, потому что река Лейта – граница «Австрии» и «Венгрии» – протекает всего в 50 км от Вены, и теперь на этой реке заканчивалась реальная власть Франца-Иосифа. Немцев к востоку от Лейты он попросту предал. Правда, в Австро-Венгрии еще сохранялась общая, единая армия, но когда расквартированные в Будапеште немецкие воинские части возложили венок к памятнику имперским войскам, боровшимся в 1848 году против венгров, последние устроили страшный скандал… На этом фоне становятся понятны слова Карла Люгера – популярнейшего австро-немецкого политика, бургомистра Вены и личного противника Франца-Иосифа: «Дуализм – самое большое несчастье, постигшее мою родину – большее, чем войны, которые мы проиграли».
Таким образом, верное и преданное императору сербское, румынское, немецкое, отчасти хорватское и русское (русинское) население оказалось в одночасье бесправными илотами, отданными в бесконтрольное распоряжение венгерских магнатов, которые не стеснялись открыто говорить, что право голоса для трех процентов (!) населения страны их вполне устраивает, ибо они не желают отдавать власть ни порабощенным народам, ни собственной мадьярской бедноте. Разрушая основы собственной экономики, в угоду якобинскому фанатизму и националистическим химерам венгерские власти эпохи Франца-Иосифа поощряли переселение нищих и голодных пролетариев из числа славян и румын в Америку, в то время как столь же бесправную венгерскую бедноту расселяли на славянских окраинах королевства Св. Стефана для скорейшей ассимиляции.
Безусловно, олигархическая Венгрия 1867–1918 годов была посмешищем для всей Европы. Во всех странах круг избирателей – граждан, имеющих право голоса – постепенно расширялся. Только в Транслейтании он полвека подряд сужался. Даже пресловутые три процента богачей-собственников не могли свободно сделать свой выбор: почти каждая предвыборная кампания сопровождалась грубейшими фальсификациями и расстрелами (!) избирателей. О «справедливости» распределения голосов при такой системе говорит сам за себя тот факт, что если в землях австрийской короны румын было очень мало, около 1%, то и среди депутатов парламента они были представлены тоже в количестве 1%; в то время как в землях венгерской короны румын было около 20%, но в парламенте их представлял лишь 1% депутатов, в то время как 50% венгров избирали 97% депутатов… Правда, незавершенная революция 1906 года могла бы окончиться предоставлением права голоса большинству населения Венгерского королевства, но Франц-Иосиф опять предал собственных подданных и встал на сторону мадьярских олигархов. После этого не оставалось иного исхода, чем 1918 год.
Впрочем, политическая слепота одинокого старика вряд ли может изумлять. Удивительнее чудовищное ослепление венгерской правящей элиты между 1867 и 1918 годами. Она умудрялась сочетать три ранее несовместимые вещи: зазнайство не признающих над собою никакой власти аристократических магнатов; опору на банкиров, финансистов, юристов, журналистов из еврейской среды, провоцировавшее ответный антисемитизм других народов; фанатичное желание копировать якобинский образец французского унитаризма, особенности в части лингвоцида (насаждения единственного государственного языка и запрета всех остальных).
Конечно, всегда оставались силы, сопротивлявшиеся этому режиму, который по меркам ХХ века можно назвать практически «нацистским». Это были и венские имперцы из окружения эрцгерцога Франца-Фердинанда – румынские, словацкие, немецкие теоретики, имевшие наготове план ликвидации венгерского унитарного национализма («европейской Монголии», как выражался Вайда-Воевода) и восстановления империи Габсбургов на новых федеративных началах. Это был и венгерский депутат-интернационалист Мочари, и молодые дальновидные будапештские либералы Карл Манхейм и Оскар Яси (Якубович).
Однако мадьярские олигархи чувствовали карт-бланш, выданный им Францом-Иосифом, и потому с каждым годом, с каждым десятилетием проводили свою националистическую политику всё более разнузданно. Как отмечает Яси, они еще сдерживали себя, пока в Венгрии был жив автор компромисса 1867 года Ференц Деак, а за границей Лайош Кошут – словак по отцу и немец по матери, возомнивший в юности себя венгром и сам стоявший на позициях шовинизма, но в конце жизни разуверившийся в оном и изменивший свои взгляды. В 1880-е годы Кошут выступал за предоставление права на этническую автономию и официальное использование родного языка всем народам и предупреждал зарвавшихся венгерских политиков эпохи страшного правления Тисы-старшего, что политика мадьяризации в конечном счете погубит всю страну, приведет к мировой войне и всеобщей ненависти покоренных народов к венграм.
После смерти Кошута и Деака, однако, магнаты из семейств Тиса, Андраши, Аппоньи и т.п. были уверены в своей полной безнаказанности и усилили наступление даже на те куцые языковые и культурные права народов, которые были прописаны в конституции.
На тот момент венгры составляли менее половины населения королевства, именуемого Венгерским. Однако постепенно все остальные языки стали запрещаться не только в письменном употреблении и в школах, но и в частной жизни. Известны случаи, когда за разговор словаков по-словацки на своей же родной земле их могли объявить изменниками «Родины» и отправить за решетку. Когда в 1892 году румынская общественность обратилась к Францу-Иосифу с протестом против мадьяризации и просьбой защитить их права, тот, в очередной раз продемонстрировав антиимперский характер своей политики, проигнорировал обращение, передал его венгерским властям, которые тут же устроили дикое судилище над румынами за «измену». Никому и в голову не пришло, что после этого случая уже никакие силы в мире, включая самого румынского короля-немца, не могли удержать Трансильванию в составе дуалистической химеры… В 1903 году Франц-Иосиф проделал то же самое с хорватской делегацией, не пожелав выслушать жалобы на власть мадьярской и еврейской элиты, а венгерские солдаты штыками отгоняли славян от их защитника эрцгерцога Франца-Фердинанда, после чего и южные славяне были потеряны для Габсбургской монархии. Новое дуалистическое соглашение Франца-Иосифа с венграми в 1906 году окончательно разорвало всякую моральную связь между ним, императором, и невенгерскими народами.
Показательно, что британское правительство хотело бы сговориться с Австро-Венгрией против России, но, в конечном счете, это оказалось невозможным именно потому, что мадьяризация в глазах британской общественности выставляла государство Франца-Иосифа в морально неприемлемом свете. К примеру, Роберт У. Сетон-Уотсон приехал в Венгрию, симпатизируя мадьярам и желая опровергнуть обвинения против них, но по приезде увидел такие немыслимые ужасы, что навсегда стал яростным критиком мадьяризации, сравнивая ее с младотурецкой политикой геноцида. Арнольд Дж. Тойнби, бывший в британском министерстве иностранных дел перед 1914 годом, по сути, единственным знатоком Габсбургской монархии, с теплотой вспоминал о своих встречах с одним венгром-стариком, который рассказывал ему о временах Меттерниха, когда национализм еще не возобладал, а государственным языком Венгрии была позднеримская латынь времен Диоклетиана и Константина…
Таким образом, к 1912 году мадьяризаторы могли похвалиться: переписи населения теперь показывали не 40%, а целых 55% формально записавшихся «венграми»; преподавание на родных языках в сербских, румынских, словацких, немецких школах было почти полностью ликвидировано; героический старый пастух Георге Кырцан, на протяжении многих лет нелегально пересекавший границу и распространявший в Трансильвании румынскую литературу, был мертв. Перед лицом таких «успехов» даже европейские наблюдатели стали писать, что полувековой опыт венгерского «строительства нации» оказался успешным…
…Всего через четыре года румынские войска вошли в Трансильванию. Еще через три года они возьмут Будапешт. Словакия, Карпатская Русь, Воеводина, Банат, Хорватия и даже немецкий Бургенланд – всё это будет потеряно для мадьярской олигархии раз и навсегда. Она до последнего момента не понимала этого. Даже в октябре 1918 года, за две недели до окончательной гибели единой Транслейтании, Тиса-младший расхохотался над картой новых границ, в гневе хлестнул кнутом по меморандуму югославской делегации и выкрикнул: «Даже если мы погибнем, то перед этим успеем уничтожить вас!» Вскоре он будет буквально растерзан восставшими солдатами… Час Немезиды для венгерского национализма пробил в Трианоне, после которого Венгрия уже никогда не стала прежней и кардинально изменила свою суть. Современность показала, что нынешние венгры хорошо усвоили урок и научились ценить именно этнические, а не случайно прочерченные указом сверху на карте политические границы.
Зато, к несчастью, урок из падения Транслейтании не усвоили ни украинцы, ни прибалты, ни представители других постсоветских республик. Современная украинская или прибалтийская, казахстанская или азербайджанская пропаганда в этом плане всего лишь буквально повторяет старые венгерские примеры. Обозначим их еще раз. Начнем с ненормальности самого факта разделения единого государства решением сверху на независимые во внутренних делах части (австро-венгерское соглашение 1867 года в этом предвосхищает проект нового Союзного договора или Беловежские соглашения 1991 года).
Как известно, Австрия и Венгрия имели общего монарха, трех министров (иностранных дел, обороны и финансов), а также общую таможню, католическую церковь и часть общей армии (кроме нее, были и отдельные австрийские и венгерские части – ландесвер и гонведы). Остальные министры, включая премьер-министров, а также парламенты, конституции и гражданство были раздельными. Соответственно, теперь «родиной» стали называть не всю Австро-Венгрию, а только ее отдельную часть. Поэтому самые верные и лояльные к Вене народы, особенно население Военной границы, теперь подвергались издевательствам и преследованиям со стороны мадьяр как «имперцы», «граничары», «изменники венгерской родине» (на которую они попали только потому, что кто-то наверху почему-то так прочертил административные границы).
Больше всего это напоминает Советский Союз между 1922 и 1924 годами, до принятия первой Конституции СССР, а отчасти даже до конца 20-х годов. Нечто подобное повторилось на непродолжительное время в 1991 году. В обоих случаях речь шла о конфедеративном союзе независимых республик с общей армией, финансами и ведением иностранных дел, но с раздельным гражданством и законами. При этом русские в национальных республиках в 20-е годы оказывались столь же бесправными, что и немцы во франце-иосифовской Венгрии.
Сейчас только историки помнят, что до 1924 года русское население Украинской и Грузинской ССР и даже Казахской АССР в составе РСФСР (!) было лишено гражданских прав и нещадно изгонялось с земель, где они родились.
В 1991 году габсбургский сценарий повторился в особо грубой форме, прежде всего в Прибалтике, когда Михаил Горбачев и Борис Ельцин уподобились Францу-Иосифу, бросив русских на произвол судьбы и отказавшись защищать их права и привилегии на всесоюзном уровне. Скандал с гражданством, которое прибалтийские режимы своими руками сначала даровали русским, а через полгода отняли, или аналогичные скандал с Грузией, попытавшейся официально «упразднить» Южную Осетию, напоминает случай Воеводины или Трансильвании 1860-х годов. То же самое уместно сказать о ситуации с сербами в Югославии. Можно найти и иные примеры.
Важнее другое: и в части слепой, фанатичной приверженности якобинскому унитаризму с отказом от федеративного устройства и образований автономий, и в нелепейшей идее запрета всех языков, кроме «державного» и «титульного», вместо цивилизованного пути предоставления полной языковой свободы – почти все постсоветские и постюгославские режимы просто копировали опыт старой Транслейтании. Об этом должна помнить и Украина, и все остальные осколки исторической России. Путь националистического унитарного Венгерского королевства к катастрофе занял 51 год.
Автор, кандидат исторических наук, доцент Нижегородского государственного университета Максим Медоваров, обещал продолжение банкета, но пока не написал.
Казалось бы, проблемы наследия Австро-Венгрии напрямую касаются только ее непосредственных наследников. Однако на поверку оказывается, что значение ядовитого наследия монструозного государства Франца-Иосифа выходит далеко за пределы данного региона. Наиболее дикие формы национализма, взращенные предпоследним габсбургским императором, стали образцами для многих народов не только внутри, но и вне границ старой Австро-Венгрии. Чтобы понять, каким образом преломились особенности разных народов в свете этого болезненного опыта, обратимся к нескольким примерам. Представим себе триптих, изображающий ад в духе Иеронима Босха или Питера Брейгеля, так чтобы на левой створке была изображена Венгрия, на правой Польша, а в центре Румыния.
Часть первая. Спуск вниз
В 1867 году император Франц-Иосиф упразднил собственную Австрийскую империю, создав взамен нее совершенно иное государство, проводившее политику, часто противоположную тому, чего добивались Габсбурги и Лотрингены на протяжении столетий, и даже тому, чего неумело пытался добиваться сам Франц-Иосиф до этого момента. Радикальность разрыва 1867 года была примерно такой же, как если бы русский император указом сверху превратил Российскую империю в Советский Союз. И это не парадокс хотя бы потому, что, создавая СССР в 1922 году, Ленин и Сталин, при всех расхождениях между собой, апеллировали именно к австро-венгерскому опыту.
Подробности политики Франца-Иосифа мы освещали в отдельной статье два года назад. Не будем повторяться. Отметим лишь, что назначение на посты министров и премьер-министров Дунайской монархии тех лиц, которые при Австрийской империи были преступниками и изменниками Родины, приговоренными к смертной казни, наглядно характеризует радикальность разворота Франца-Иосифа навстречу венгерскому и польскому шовинизму. Он сам понимал это и говорил, что сознательно делает ставку на «сильных» против «слабых». В роли «слабых» выступали славяне, румыны и итальянцы. Конечно, Франц-Иосиф не учел, что Давид в итоге всё равно побеждает Голиафа. Однако можно было, как минимум, предвидеть, что проще не давать права и привилегии какой-либо группе населения, чем вначале дать их, а потом забрать. Такой жест всегда оскорбляет и часто ведет к войне – если не сразу, то спустя годы.
Франц-Иосиф несколько раз совершал подобные шаги, упразднив сначала автономию сербской Воеводины и Баната в 1860 году, затем многовековую автономию румынско-немецкой Трансильвании в 1867 году (страны, имевшей перед этим собственный парламент с румынским большинством!) и, наконец, автономию двухвековой красы и гордости Габсбургов – Военной границы (к 1881 году). Жители этих регионов воспринимали свое поражение в правах куда болезненнее, чем, к примеру, словаки, никогда в истории до этого автономии не имевшие. Наиболее унизительное понижение статуса претерпели немцы Бургенланда, Будапешта и той же Трансильвании. Представляя собой до 1867 году первый народ империи, они теперь лишились буквально всего. Им было запрещено говорить по-немецки, не попросив перед этим прощения (!) по-венгерски, и даже оперы Вагнера (между прочим, зятя великого венгерского композитора Листа) разрешалось ставить только на «державной мове». Когда в Будапеште сгорел немецкий театр, было запрещено строить новый.
Из большинства в империи немцы превратились в забитое и бесправное меньшинство. Добровольный отказ Франца-Иосифа от помощи им морально сломил транслейтанских немцев. Сами названия Цислейтания и Транслейтания звучали оскорбительно для них, потому что река Лейта – граница «Австрии» и «Венгрии» – протекает всего в 50 км от Вены, и теперь на этой реке заканчивалась реальная власть Франца-Иосифа. Немцев к востоку от Лейты он попросту предал. Правда, в Австро-Венгрии еще сохранялась общая, единая армия, но когда расквартированные в Будапеште немецкие воинские части возложили венок к памятнику имперским войскам, боровшимся в 1848 году против венгров, последние устроили страшный скандал… На этом фоне становятся понятны слова Карла Люгера – популярнейшего австро-немецкого политика, бургомистра Вены и личного противника Франца-Иосифа: «Дуализм – самое большое несчастье, постигшее мою родину – большее, чем войны, которые мы проиграли».
Таким образом, верное и преданное императору сербское, румынское, немецкое, отчасти хорватское и русское (русинское) население оказалось в одночасье бесправными илотами, отданными в бесконтрольное распоряжение венгерских магнатов, которые не стеснялись открыто говорить, что право голоса для трех процентов (!) населения страны их вполне устраивает, ибо они не желают отдавать власть ни порабощенным народам, ни собственной мадьярской бедноте. Разрушая основы собственной экономики, в угоду якобинскому фанатизму и националистическим химерам венгерские власти эпохи Франца-Иосифа поощряли переселение нищих и голодных пролетариев из числа славян и румын в Америку, в то время как столь же бесправную венгерскую бедноту расселяли на славянских окраинах королевства Св. Стефана для скорейшей ассимиляции.
Безусловно, олигархическая Венгрия 1867–1918 годов была посмешищем для всей Европы. Во всех странах круг избирателей – граждан, имеющих право голоса – постепенно расширялся. Только в Транслейтании он полвека подряд сужался. Даже пресловутые три процента богачей-собственников не могли свободно сделать свой выбор: почти каждая предвыборная кампания сопровождалась грубейшими фальсификациями и расстрелами (!) избирателей. О «справедливости» распределения голосов при такой системе говорит сам за себя тот факт, что если в землях австрийской короны румын было очень мало, около 1%, то и среди депутатов парламента они были представлены тоже в количестве 1%; в то время как в землях венгерской короны румын было около 20%, но в парламенте их представлял лишь 1% депутатов, в то время как 50% венгров избирали 97% депутатов… Правда, незавершенная революция 1906 года могла бы окончиться предоставлением права голоса большинству населения Венгерского королевства, но Франц-Иосиф опять предал собственных подданных и встал на сторону мадьярских олигархов. После этого не оставалось иного исхода, чем 1918 год.
Впрочем, политическая слепота одинокого старика вряд ли может изумлять. Удивительнее чудовищное ослепление венгерской правящей элиты между 1867 и 1918 годами. Она умудрялась сочетать три ранее несовместимые вещи: зазнайство не признающих над собою никакой власти аристократических магнатов; опору на банкиров, финансистов, юристов, журналистов из еврейской среды, провоцировавшее ответный антисемитизм других народов; фанатичное желание копировать якобинский образец французского унитаризма, особенности в части лингвоцида (насаждения единственного государственного языка и запрета всех остальных).
Конечно, всегда оставались силы, сопротивлявшиеся этому режиму, который по меркам ХХ века можно назвать практически «нацистским». Это были и венские имперцы из окружения эрцгерцога Франца-Фердинанда – румынские, словацкие, немецкие теоретики, имевшие наготове план ликвидации венгерского унитарного национализма («европейской Монголии», как выражался Вайда-Воевода) и восстановления империи Габсбургов на новых федеративных началах. Это был и венгерский депутат-интернационалист Мочари, и молодые дальновидные будапештские либералы Карл Манхейм и Оскар Яси (Якубович).
Однако мадьярские олигархи чувствовали карт-бланш, выданный им Францом-Иосифом, и потому с каждым годом, с каждым десятилетием проводили свою националистическую политику всё более разнузданно. Как отмечает Яси, они еще сдерживали себя, пока в Венгрии был жив автор компромисса 1867 года Ференц Деак, а за границей Лайош Кошут – словак по отцу и немец по матери, возомнивший в юности себя венгром и сам стоявший на позициях шовинизма, но в конце жизни разуверившийся в оном и изменивший свои взгляды. В 1880-е годы Кошут выступал за предоставление права на этническую автономию и официальное использование родного языка всем народам и предупреждал зарвавшихся венгерских политиков эпохи страшного правления Тисы-старшего, что политика мадьяризации в конечном счете погубит всю страну, приведет к мировой войне и всеобщей ненависти покоренных народов к венграм.
После смерти Кошута и Деака, однако, магнаты из семейств Тиса, Андраши, Аппоньи и т.п. были уверены в своей полной безнаказанности и усилили наступление даже на те куцые языковые и культурные права народов, которые были прописаны в конституции.
На тот момент венгры составляли менее половины населения королевства, именуемого Венгерским. Однако постепенно все остальные языки стали запрещаться не только в письменном употреблении и в школах, но и в частной жизни. Известны случаи, когда за разговор словаков по-словацки на своей же родной земле их могли объявить изменниками «Родины» и отправить за решетку. Когда в 1892 году румынская общественность обратилась к Францу-Иосифу с протестом против мадьяризации и просьбой защитить их права, тот, в очередной раз продемонстрировав антиимперский характер своей политики, проигнорировал обращение, передал его венгерским властям, которые тут же устроили дикое судилище над румынами за «измену». Никому и в голову не пришло, что после этого случая уже никакие силы в мире, включая самого румынского короля-немца, не могли удержать Трансильванию в составе дуалистической химеры… В 1903 году Франц-Иосиф проделал то же самое с хорватской делегацией, не пожелав выслушать жалобы на власть мадьярской и еврейской элиты, а венгерские солдаты штыками отгоняли славян от их защитника эрцгерцога Франца-Фердинанда, после чего и южные славяне были потеряны для Габсбургской монархии. Новое дуалистическое соглашение Франца-Иосифа с венграми в 1906 году окончательно разорвало всякую моральную связь между ним, императором, и невенгерскими народами.
Показательно, что британское правительство хотело бы сговориться с Австро-Венгрией против России, но, в конечном счете, это оказалось невозможным именно потому, что мадьяризация в глазах британской общественности выставляла государство Франца-Иосифа в морально неприемлемом свете. К примеру, Роберт У. Сетон-Уотсон приехал в Венгрию, симпатизируя мадьярам и желая опровергнуть обвинения против них, но по приезде увидел такие немыслимые ужасы, что навсегда стал яростным критиком мадьяризации, сравнивая ее с младотурецкой политикой геноцида. Арнольд Дж. Тойнби, бывший в британском министерстве иностранных дел перед 1914 годом, по сути, единственным знатоком Габсбургской монархии, с теплотой вспоминал о своих встречах с одним венгром-стариком, который рассказывал ему о временах Меттерниха, когда национализм еще не возобладал, а государственным языком Венгрии была позднеримская латынь времен Диоклетиана и Константина…
Таким образом, к 1912 году мадьяризаторы могли похвалиться: переписи населения теперь показывали не 40%, а целых 55% формально записавшихся «венграми»; преподавание на родных языках в сербских, румынских, словацких, немецких школах было почти полностью ликвидировано; героический старый пастух Георге Кырцан, на протяжении многих лет нелегально пересекавший границу и распространявший в Трансильвании румынскую литературу, был мертв. Перед лицом таких «успехов» даже европейские наблюдатели стали писать, что полувековой опыт венгерского «строительства нации» оказался успешным…
…Всего через четыре года румынские войска вошли в Трансильванию. Еще через три года они возьмут Будапешт. Словакия, Карпатская Русь, Воеводина, Банат, Хорватия и даже немецкий Бургенланд – всё это будет потеряно для мадьярской олигархии раз и навсегда. Она до последнего момента не понимала этого. Даже в октябре 1918 года, за две недели до окончательной гибели единой Транслейтании, Тиса-младший расхохотался над картой новых границ, в гневе хлестнул кнутом по меморандуму югославской делегации и выкрикнул: «Даже если мы погибнем, то перед этим успеем уничтожить вас!» Вскоре он будет буквально растерзан восставшими солдатами… Час Немезиды для венгерского национализма пробил в Трианоне, после которого Венгрия уже никогда не стала прежней и кардинально изменила свою суть. Современность показала, что нынешние венгры хорошо усвоили урок и научились ценить именно этнические, а не случайно прочерченные указом сверху на карте политические границы.
Зато, к несчастью, урок из падения Транслейтании не усвоили ни украинцы, ни прибалты, ни представители других постсоветских республик. Современная украинская или прибалтийская, казахстанская или азербайджанская пропаганда в этом плане всего лишь буквально повторяет старые венгерские примеры. Обозначим их еще раз. Начнем с ненормальности самого факта разделения единого государства решением сверху на независимые во внутренних делах части (австро-венгерское соглашение 1867 года в этом предвосхищает проект нового Союзного договора или Беловежские соглашения 1991 года).
Как известно, Австрия и Венгрия имели общего монарха, трех министров (иностранных дел, обороны и финансов), а также общую таможню, католическую церковь и часть общей армии (кроме нее, были и отдельные австрийские и венгерские части – ландесвер и гонведы). Остальные министры, включая премьер-министров, а также парламенты, конституции и гражданство были раздельными. Соответственно, теперь «родиной» стали называть не всю Австро-Венгрию, а только ее отдельную часть. Поэтому самые верные и лояльные к Вене народы, особенно население Военной границы, теперь подвергались издевательствам и преследованиям со стороны мадьяр как «имперцы», «граничары», «изменники венгерской родине» (на которую они попали только потому, что кто-то наверху почему-то так прочертил административные границы).
Больше всего это напоминает Советский Союз между 1922 и 1924 годами, до принятия первой Конституции СССР, а отчасти даже до конца 20-х годов. Нечто подобное повторилось на непродолжительное время в 1991 году. В обоих случаях речь шла о конфедеративном союзе независимых республик с общей армией, финансами и ведением иностранных дел, но с раздельным гражданством и законами. При этом русские в национальных республиках в 20-е годы оказывались столь же бесправными, что и немцы во франце-иосифовской Венгрии.
Сейчас только историки помнят, что до 1924 года русское население Украинской и Грузинской ССР и даже Казахской АССР в составе РСФСР (!) было лишено гражданских прав и нещадно изгонялось с земель, где они родились.
В 1991 году габсбургский сценарий повторился в особо грубой форме, прежде всего в Прибалтике, когда Михаил Горбачев и Борис Ельцин уподобились Францу-Иосифу, бросив русских на произвол судьбы и отказавшись защищать их права и привилегии на всесоюзном уровне. Скандал с гражданством, которое прибалтийские режимы своими руками сначала даровали русским, а через полгода отняли, или аналогичные скандал с Грузией, попытавшейся официально «упразднить» Южную Осетию, напоминает случай Воеводины или Трансильвании 1860-х годов. То же самое уместно сказать о ситуации с сербами в Югославии. Можно найти и иные примеры.
Важнее другое: и в части слепой, фанатичной приверженности якобинскому унитаризму с отказом от федеративного устройства и образований автономий, и в нелепейшей идее запрета всех языков, кроме «державного» и «титульного», вместо цивилизованного пути предоставления полной языковой свободы – почти все постсоветские и постюгославские режимы просто копировали опыт старой Транслейтании. Об этом должна помнить и Украина, и все остальные осколки исторической России. Путь националистического унитарного Венгерского королевства к катастрофе занял 51 год.
Автор, кандидат исторических наук, доцент Нижегородского государственного университета Максим Медоваров, обещал продолжение банкета, но пока не написал.