Блоги |
Сашка-доберман и овчарка в шинели Сталина
Не вспомнить теперь и мордашку.
Мы, пришедшие позже,
Не знаем совсем ничего.
Лишь седой ветеран
Ещё помнит собачью упряжку
В медсанбат дотащившую
С поля боя когда-то его!"
Сразу напоминаю - воспоминания человека не являются истиной в последней инстанции. Тем более, пожилого человека, давно покинувшего страну и долгие годы не поддерживавшего связь ни с кем в СССР. А уж когда это воспоминания детства... И да, я не стал в ...надцатый раз публиковать сказку о том, как тощий подполковник нес по Красной площади раненую овчарку в Сталинской шинели. Собственно известные факты о собаке и ее хозяевах я рассказал чуть ранее. А здесь именно воспоминания, в которых автор путает многое, а что-то просто придумал или у кого-то прочел.
Сашка-доберман в 1939 году в питомнике «Новогиреево» с собакой породы «Московская сторожевая», полученной от южнорусской овчарки и сенбернара (фото из домашнего архива автора)
"Маленькой девочкой я с мамой и папой слушала по радио репортаж о параде (как известно, телевидения в Москве в 1945 году еще не было), и когда диктор Юрий Левитан сообщал о Джульбарсе и подполковнике Мазовере, нас с мамой и папой распирала cчастливая гордость: главный кинолог Советского Союза подполковник Александр Павлович Мазовер был для нас просто Шура (а для меня – дядя Шура). Это был необыкновенный человек, и нам, его родственникам, очень повезло, что мы его знали и часто с ним общались. О нем, благороднейшем из благородных и посвятившем всю свою жизнь разведению, воспитанию и тренировке собак, я и хочу рассказать в связи с 70-летием окончания Второй мировой войны и празднованием Дня Победы.
Александр Павлович Мазовер (1905 – 1981), которого я всегда называла дядей Шурой, приходился мне на самом деле двоюродным братом. Он был сыном маминой старшей сестры Марии Савельевны Вольфсон и ее мужа Павла (Файвеля) Мазовера, по профессии провизора. Они жили в Оренбурге, там же жила вся большая семья Вольфсонов - родителей Марии. У моих деда с бабушкой было 2 сына и 4 дочери, самая младшая – Елена, моя будущая мама. Она появилась на свет, когда бабушке Славе Владимировне было больше сорока, и за три дня до этого ее старшая 21-летняя дочь Мария родила своего первенца – Александра (Шуру). У молодой матери нехватало грудного молока, и бабушка кормила грудью и дочку, и внука, так что потом маму и Шуру называли молочными братом и сестрой. Их колыбельки стояли рядом и они с первых дней жизни росли вместе, как брат и сестра. Маму с ее братом-племянником связывала крепкая дружба и с детства – общая любовь к собакам.
Дед был весьма зажиточным человеком, но вовремя скончался в 1921 году, и вскоре его семья покинула Оренбург, где слишком хорошо помнили об их прошлом богатстве. Сначала уехали учиться в Москву старшие дети, а вскоре за ними уехала туда же и бабушка с моей мамой.
Дядя Шура с детских лет увлекался собаками, подбирал и приносил домой бездомных и брошенных собак, поэтому пошел учиться не в медицинский, юридический или инженерный институты, как было принято в нашей еврейской семье, а оказался белой вороной и поступил в лениградский Институт физкультуры им. Лесгафта, который блестяще закончил в 1929 году по специальности «Служебное собаководство». С тех пор и до конца жизни он связал свою судьбу с собаками, став одним из основоположников российского собаководства.
С детских лет его страстью были доберманы – порода в те годы редкая и мало изученная, и еще до окончания института, в 1924 году стал руководителем только что созданной секции доберманов и немецких овчарок в московском ОСАВИАХИМе. На свои скромные сбережения он ухитряется приобретать за границей прекрасных чистопородных доберманов; как эксперт и разведенец становится хорошо известным далеко за пределами Москвы. К 1930 году он достигает в своей работе настолько значительных успехов, что становится одним из лучших кинологов в стране. Как вспоминал впоследствии Г. М. Чарыхов, один из его учеников и друзей и сам видный ростовский кинолог: «О, надо было только видеть лицо Александра Павловича, когда он говорил о доберманах. Оно светилось и он сам был, как натянутая струна. Мазовер был великим кинологом, знал досконально очень много пород, но когда он говорил о доберманах – он был неподражаем. Доберманист остался его стержнем. Среди близких друзей у него было прозвище Сашка-доберман».
А.П. Мазовер с доберманом Бенно и фокстерьером Смоки у себя дома. Москва 1939 год (из моего домашнего архива)
В 1931 г. А.П. Мазовер был начальником первой экспедиции на Красноярский север, организованной Осоавиахимом и Всесоюзным институтом животноводства для изучения северного собаководства. В 1938 году его приглашают на работу в Центральный Совет Осовиахима СССР, он заканчивает курсы усовершенствования офицерского состава и вплоть до начала войны продолжает работать одновременно в подмосковном питомнике служебных собак Осовиахима в Новогирееве. С началом войны Мазовер работает в Центральной школе военного собаководства начальником отдела боевого применения собак. Там он впервые встретил свою будущую жену – Дину Волканц. Никакая сваха не смогла бы подобрать более подходящую пару, хотя их разделяли 18 лет возраста, и о Дине Волканц (ставшей моей «тетей Диной») надо написать подробно – ее и А.П. Мазовера жизнь, профессия и работа стали общими.
Александр Павлович Мазовер и его жена Дина Соломоновна Волканц (Снимки военных лет – из архива Веры Чаплиной)
Дина Волканц родилась и жила до войны в Харькове, там же начала заниматься собаками в любительском клубе Осоавиахима и вскоре стала инструктором служебного собаководства. С началом войны профессия инструктора-кинолога стала считаться военной, и в 1941 году её, 18-летнюю студентку первого курса Харьковского театрального института, призвали в армию и направили в Центральную школу служебного собаководства обучать солдат обращаться с собаками, тоже «призванными» на военную службу. Дина получила воинское звание младшего лейтенанта и приступила к работе.
Специализировалась она на подготовке собак-МРС (минорозыскной службы). Именно в школе она выбрала для работы Джульбарса (который впоследствии заслужил участие в Параде победы) и показала ее начальнику отделения. Пёс был неказист и обшарпан, и она услышала ироническое: «Хуже собаки найти не удалось? Разрешите узнать, по каким же признакам вы ее выбрали?». «По глазам», - серьезно ответила Дина. И, как оказалось, она не ошиблась. Она обучила пса всем видам служб, которые тогда только существовали, и «Жулик», как нежно его называла Дина, особенно овладел искусством поиска мин. «Средний» по чутью пёс улавливает запах взрывчатки на расстоянии 20 - 30 метров на поверхности земли и до 70 - 90 см под слоем грунта, в зависимости от величины заряда и герметичности его упаковки. Однако Джульбарс Дины Волканц этот норматив превышал в два раза, а иногда и более.
Умение собаки в значительной мере зависит от умения дрессировщика. А Дина была непревзойденным мастером дрессировки. Проверкой мастерства ее и Джульбарса стало в марте 1943 г боевое задание по разминированию аэродрома в Воронеже. Его лётное поле уже разминировали, но несколько дней назад здесь подорвался бензозаправщик. Снова начались поисковые работы. Мины были прошлогодней закладки, и обнаружить их в мерзлой земле никак не удавалось. Обстановка сложилась нервозная: аэродром был очень нужен, а сколько таких сюрпризов прячется по всей его территории, не мог сказать никто. По приказу командующего инженерными войсками в Воронеж срочно отправили Дину с Джульбарсом как специалистов высшего класса по минорозыскной службе. И они показали свое искусство: за неделю Джульбарс обнаружил, а Дина обезвредила все мины и аэродром был полностью очищен.
Вылет в Воронеж оказался своеобразным экзаменом и для Дины Волканц, и для Джульбарса, и в мае 1943 г. они оба выехали на Калининский фронт. Лейтенанта Волканц назначили командиром взвода дрессировщиков - минеров 37-го отдельного батальона разминирования, которым командовал капитан Александр Мазовер. В первый же день она пошла смотреть собак, которые встретили новое лицо дружным лаем. Дневальный поименно рекомендовал каждую собаку, а профессиональная память Дины цепко запоминала кличку, собаку, ее характеристику. Тем временем солдатское "информбюро" распространило по батальону следующие сведения о новом командире.
— Девушка. Молоденькая. Воюет с первых дней. Пса привезла, своего. Зовут комвзвода Дина, так что, ребята, готовьтесь!..
Началась суматоха. А утром, когда Дина, как новый командир, принимала взвод и знакомилась с личным составом и собаками, она была немало удивлена, когда старшина Гирин бойко назвал уже знакомую ей собаку не Диной как вчера именовал ее дневальный, а Ильзой. И так еще, и еще... Новоиспеченные "ильзы", "лады" и "найды" никак не реагировали на клички; в лучшем случае, услышав свое новое имя, зевали. Глядя на невинные лица солдат и старшины Гирина, Дина все поняла и приказала оставить Динам их прежние клички.
Одну из таких собак по имени Дина Мазоверы после демобилизации привезли с собой в Москву. Она жила на персональной пенсии в школе служебного собаководства, дожила до появления в Москве телевидения и неоднократно появлялась на экране с дядей Шурой в передачах о собаках – героях войны. В честь нее я дала имя Дина своему фокстерьеру – щенку, которого мне подарил дядя Шура. Динка тоже прожила интересную и полную приключений жизнь и умерла уже в Бостоне в 1982 году на 13-м году жизни.
Несомненно, дрессировщиком Дина была выдающимся, и в том, что 37-й ОБР за оставшиеся до конца войны еще два года потерял не более 10 минеров, есть и её заслуга. Ведь минеру достаточно лишь одной ошибки...
... Она сумела подготовить первую в Красной Армии собаку-диверсанта. Из наиболее способных дрессировщиков и лучших собак Волканц отобрала свою особую группу. Самым надежным исполнителем задуманной диверсии оказался Джульбарс.
Поздней осенью 1943 года он успешно выполнил не учебную, а боевую задачу: выскочил на рельсы перед приближающимся немецким воинским эшелоном, сбросил тюк с зарядом, зубами выдернул чеку капсюля-воспламенителя, скатился с насыпи и умчался в лес. Джульбарс был уже рядом с минерами, когда прогремел взрыв, разметавший эшелон. Так успешно закончилась первая и пока единственная в боевой практике операция с применением собаки-диверсанта. За её подготовку лейтенант Дина Волканц была награждена орденом Красной Звезды.
Замки Праги, соборы Вены, дворцы над Дунаем — эти замечательные памятники архитектуры были спасены от разрушения благодаря феноменальному чутью Джульбарса. Документальным подтверждением тому служит справка, в которой сообщается, что с сентября 1944-го по август 1945 года, служебная собака по кличке Джульбарс в составе 14-й штурмовой инженерно-саперной бригады принимала участие в разминировании на территории Румынии, Чехословакии, Венгрии и Австрии и обнаружила 7468 мин и более 150 снарядов.
Отменное чутье неутомимого пса отмечали и саперы, разминировавшие могилу Тараса Шевченко в Каневе и Владимирский собор в Киеве. Впрочем, собак-воспитанников у Дины было немало – всего за время войны было сформировано и подготовлено 18 отдельных батальонов разминирования (ОБР СМРС). Весь опыт применения собак МРС в годы войны показал, что они исключительно надежны для поиска мин, причем в любой оболочке (металлической, деревянной, пластмассовой, картонной, керамической и пр.), в то время как миноискатели, которыми пользовались тогда саперы, были способны обнаруживать мины и другие заряды преимущественно в металлических корпусах.
С помощью четвероногих помощников были разминированы 303 крупных города, в том числе Киев, Харьков, Львов, Одесса, обнаружены и обезврежены миллионы мин. На зданиях, на табличках у дорог оставался их знак: торчащие вверх треугольники - ушки и надпись «Мин нет», а под ними — фамилии сержантов и офицеров, чьи подразделения проводили разминирование. Бойцы, работающие с собаками-миноискателями, делали это с особой гордостью, будучи твердо уверенными, что те участки и объекты, которые были проверены собаками, гарантировали полную безопасность.
Успехи минорозыскных собак были так велики, что 20 февраля 1944 года Генштаб Британской армии обратился в Генштаб Советской Армии, к генерал-майору Славину, с просьбой поделиться информацией, как готовить таких собак.
В 1945 году окончилась война, но на полях оставалось ещё много табличек с надписью «Осторожно-мины!». Отряды с Александром Мазовером и Диной Волканц, продолжали рискуя жизнями людей и собак, расчищать минные поля. Они оба сохранили и привезли домой свои минные палочки-щупы, с которыми прошли всю войну, и Александр Павлович все собирался сдать их в музей, но… так и не сдал. А Дина Волканц так и не стала актрисой. Лишь запись в военном билете напоминала о несостоявшейся гражданской специальности.
В последние месяцы войны, когда Советская армия была уже на территории Германии, Александр Павлович Мазовер занимался там сбором собак элитных пород. Ему для этой цели в помощь было выделено несколько солдат-ординарцев и целый железнодорожный вагон для отправки собак в Советский Союз. В то время, когда вся советская армия, от солдат до маршалов, ошалев от западного изобилия, тащила трофеи, стремясь напастись на всю будущую мирную жизнь, он ни сантиметра площади вагона не использовал для личных нужд.
Он спасал брошенных собак – в пустых домах и виллах он часто находил собак, хозяева которых бежали, бросив своих питомцев. Единственное, от чего он не мог удержаться (по его же рассказам) – это от фарфоровых статуэток собак, которые он коллекционировал, и если ему попадались такие в немецких домах, он прихватывал порой одну-две для своей коллекции. Это и были все его военные трофеи! Уже после войны, когда мы приходили к нему домой в гости (невзирая на свои выдающиеся заслуги, он попрежнему жил в тех же двух небольших комнатах старого арбатского деревянного особняка с печным отоплением, где раньше жил с сестрой и матерью, а теперь – с женой и тещей), я прилипала к стеклянной горке, где стояли фигурки собак.
Все они были очень изящные и как живые (немецкого и английского производства, тонкой работы), и дядя Шура открывал горку, доставал поочередно фигурку за фигуркой и рассказывал мне об особенностях и признаках каждой породы, как она создавалась и для каких нужд и по памяти называл десятки имен ее собак-чемпионов и рекордсменов....
Из Германии дядя Шура привез еще один неожиданный «трофей»: в одной из покинутых вилл он увидел висящую клетку с попугаем, не мог оставить птицу погибать от голода и прихватил клетку с собой в «собачий» вагон. После демобилизации он привез попугая в Москву и держал у себя. Попугая назвали Бибигон и он истово привязался к хозяину. Несколько раз я видела, как, придя с работы домой, дядя Шура открывал клетку и выпускал попугая «прогуляться». Тот вылетал, тут же садился к нему на погон, засовывал свой клюв в уголок его рта, закрывал глаза и распускал крылья в полной истоме счастья.
В такой позе он мог оставаться бесконечно, пока его не снимали с плеча. Но этот же попугай стал причиной домашних раздоров: он оказался жестоким женоненавистником (может, с прежней жизни?) или ревнивцем (в новой жизни?). В отсутствие дяди Шуры его нельзя было выпускать из клетки – он тут же кидался к жене Дине или к ее матери и норовил своим крючковатым клювом ущипнуть посильнее, порой даже ранил до крови. Поставленный перед выбором своими женщинами, дядя Шура отдал попугая К.И. Чуковскому, с которым был хорошо знаком (мне кажется, он был знаком со всеми порядочными, добрыми и честными людьми, они образовывали невидимое, но прочное братство по духу).
Чуковский дал имя Бибигон герою своей сказки «Приключения Бибигона», впервые опубликованной в журнале «Мурзилка» частями с 1945 по 1946 годы (она почти сразу подверглась разносной идеологической критике и явилась прологом к постановлению о журналах «Звезда» и «Лениград» и травле Зощенко и Ахматовой). К сожалению, я не знаю, что было вначале – курица или яйцо: назвал ли Чуковский свою сказку по имени попугая, или дядя Шура назвал так попугая в поддержку Чуковского, но связь, несомненно, была.
После войны и демобилизации Александр Павлович вернулся к своей любимой работе – служебному собаководству. Он руководил военным питомником "Красная Звезда" под Москвой. Это была большая фабрика по воспроизводству немецких овчарок и там же отрабатывались основные направления в их разведении...
...Я помню, как какое-то время у них дома жил другой воспитанник из «Красной Звезды» - гигантский мастиф по имени Гризли (именно тогда дядя Шура рассказал мне заодно и об американских медведях-гризли, а также подарил книгу Альфреда Брэма «Жизнь животных»), что вызывало большое неудовольствие тети Дины. Ситуация горячо обсуждалась у нас дома, и мое сочувствие целиком было на стороне дяди Шуры. Но собаку вскоре пришлось вернуть в питомник.
Этого Альфа дядя Шура никогда не покидал надолго и часто брал с собой в поездки. Племянник Александра Павловича Валерий (сын его родной сестры Лили Павловны Мазовер, в замужестве Конторович) рассказывал мне: «Хорошо помню, как он приехал к нам в Ленинград на Загородный [проспект] с немецкой овчаркой Альфом, которого он спас от голодной смерти. У нас был тогда кот Алешка, так этот Альф позволял коту ходить по его спине, как по Невскому и ни разу его не тронул. Выдрессирован был великолепно, а уж какой был красавец!»
Валерий с овчаркой Альфом. 1951 г. Ленинград (из моего личного архива)
Дядя Шура также привез из Германии шотландских черных терьеров (скотч-терьеров), этой породы до войны в СССР почти не было. Среди его друзей – страстных собачников были писатель И.Г. Эренбург и М. Н. Румянцев, известный всем как клоун Каран д’Аш (так вначале писали это имя на цирковых афишах, то потом стали писать Карандаш – понятнее для простого народа). Им он подарил по щенку скочтерьера от первого помета своей собаки Монки. Илья Григорьевич назвал своего щенка Кляксой, а Михаил Николаевич своего – Кукарача. С ней он выступал на манеже, и ее знала вся страна. Раза два дядя Шура брал меня с собой в гости к Эренбургу на его дачу под Москвой в Новом Иерусалиме – мы ехали навестить Кляксу, и я мало обращала там внимания на знаменитого писателя (!).
Мне гораздо интереснее были визиты в цирк к Карандашу, куда дядя Шура изредка водил меня. Помню, как в Москву в начале 50-х, в самый разгар дружбы с китайцами, когда все еще пели "Сталин и Мао слушают нас! Москва - Пекин..." и т.д., приехал китайский цирк, и, конечно, дядя Шура получил от Румянцева билеты и взял меня с собой. До сих пор помню китайских жонглеров с огромными фарфоровыми вазами, которые они перекатывали по спине, плечам и через голову, как пушинки; а потом мы пошли в уборную к Карандашу, и дядя Шура с ним углубились в разговор о собаках и забыли обо мне, а я сидела в уголку, обняв Кукарачу. Цирк я люблю до сих пор.
Среди друзей дяди Шуры, которые так или иначе оказали воздействие на мое нравственное воспитание, я помню еще несколько известных имен: кинорежиссера Александра Згуриди (1904-1998), снимавшего научно-популярные фильмы о животных. Дядя Шура взял меня на премьеру фильма Згуриди «Лесная быль» (вышел в 1950 году) о злоключениях бобренка – это был добрый и очень правдивый фильм, который тоже консультировал дядя Шура. В Ленинграде жила другая хорошая его приятельница – замечательная дрессировщица собак Лидия Ивановна Острецова, консультант или непосредственный помощник многих фильмов, где «играли» собаки (я особенно люблю один из таких фильмов – «Учитель пения», 1973 года, в главной роли – А.А. Попов).
Бернард Гржимек (1909-1987) – многолетний директор зоопарка во Франкфурте-на Майне, одного из лучших зоопарков в Европе. Гжимек был большой ученый-зоолог и неутомимый путешественник, много раз бывал в СССР и не раз выступал по телевидению с рассказами о своих путешествиях и наблюдениях. Он был также первоклассным популяризатором, написавшим много интереснейших книг о жизни животных. Некоторые его книги были переведены на русский язык и изданы в СССР. Такие два человека, как Гржимек и Мазовер неизбежно должны были пересечься профессионально, и они встретились в Москве, а потом дядя Шура бывал у него во Франкфурте. Книгу Гржимека «Они принадлежат всем» (о диких животных и их защите и сохранении) с автографом Гржимека дядя Шура подарил мне сразу, как она вышла в русском переводе, и она до сих пор хранится в моей домашней библиотеке.
Сам дядя Шура с его мягкостью, интеллигентностью и добротой безошибочно выбрал себе профессию кинолога. Судьба берегла его – он прошел всю войну почти без ранений (не считая одной контузии). Но в мирное время он однажды чуть не поплатился жизнью за свою суперделикатность. Эту историю мне также рассказал его любимый племянник Валерий: «...в эвакуации моя бабка (Марья Савельевна) все время со мной играла в «поездку к дяде Шуре на фронт», но увидел я его только, помнится, в 1946 году. Мы жили на даче в Шувалово (сейчас это уже город), на втором этаже, где была открытая веранда, и дядя Шура приехал поздно ночью и, со своей деликатностью не хотел никого тревожить и будить, поэтому решил забраться на эту веранду по сосне, что росла рядом. Дурак хозяин, думая, что это воры, выскочил с охотничьим ружьем и выстрелил, но, к счастью, не попал! Все проснулись и бабка чуть этого хозяина не убила сама!»
Не обошли его и неприятности советской жизни. В 1947 году он написал монографию «Экстерьер и стандарты служебных пород». Именно эта книга была самой любимой для своего автора. Издание 1947 года содержало исторически правильные, но идеологически неверные (!) названия «немецкая овчарка», «немецкий дог» и т.д., да и вообще служебные собаки были тогда представлены в основном зарубежными, несоветскими породами.
После издания книги он, боевой офицер и крупнейший специалист по собакам, был приглашен в компетентные органы и его спросили: «Почему Вы перечисляете немецкие породы? А что русских служебных собак нет? Идите и подумайте». Александр Павлович был мудрым человеком – а в стране уже раздавались первые раскаты грозной борьбы с низкопоклонством перед Западом. И в знаменитом питомнике «Красная Звезда» под чутким руководством Медведева сразу же родились новые русские породы – московский дог, московский водолаз, московская сторожевая, русский черный терьер и т.д. Так что все обошлось малой кровью. Некоторые «породы» позже успешно вернулись к своим базовым родоначальникам. Московская сторожевая все ещё достойно демонстрирует себя сегодня благодаря любви россиян ко всему большому.
А.П. Мазовер... автор десятка книг, ставших «классикой» советской литературы по собаководству и многократно переиздававшихся, среди которых наиболее известны: «Племенное дело в собаководстве», «Собаководство в сельском хозяйстве», «Служебная собака», «Охотничьи собаки». А его первая и самая любимая книга «Экстерьер и стандарты служебных пород» (1947) не имеет отечественных аналогов до сих пор. Фотографом всех этих изданий была его жена и постоянная помощница Дина Соломоновна Волканц, она была не только высоким профессионалом-фотографом, но и как дрессировщик обладала особым умением заставить собаку «позировать».
... Дядя Шура живет не только в моей памяти, но и в книгах и воспоминаниях знавших его и работавших с ним людей. Писатель Борис Рябинин (1911-1990), сам член президиума Федерации служебного собаководства, писал о нем в нескольких своих книгах о собаках. Одну из его ранних книг – «Друг, воспитанный тобой», я читала еще маленькой в эвакуации в Челябинске (Рябинин был родом с Урала, и там его имя было очень популярно), и в ней Рябинин вывел А.П. Мазовера под его настоящим именем и отчеством, но фамилию изменил на Мазорин (уж слишком одиозно звучала настоящая фамилия дяди Шуры для русского уха!). Я сначала и не догадалась, кто это Мазорин, пока мама как-то не взяла в руки книгу, пролистала, а потом спросила меня: Ты хоть понимаешь, о ком ты читаешь книгу? Ведь это все – о дяде Шуре!
Вот небольшой отрывок из другой книги Рябинина «Рассказы о верном друге»:
«...Каждый истый любитель-собаковод знает Мазорина и гордится хотя бы отдаленным знакомством с ним. Общая увлеченность собаководством когда-то сблизила нас. .... Это Александру Павловичу принадлежит афоризм: «Нет плохих собак — есть плохие хозяева», который следует помнить каждому любителю и который я повторяю теперь везде, где можно..».
... О смерти дяди Шуры в 1981 году мне в Бостон скупо написала его сестра – единственная, кто не боялся поддерживать переписку с нами — эмигрантами и отщепенцами все доперестроечные годы: «...Мы очень мало знали о Шуре... Я от чужих людей узнала, что в одном журнале была статья к его 70-летию (1975 год) и что он кавалер 14 правительственных наград. В целом ряде институтов в его память установили именные стипендии студентам...»
Чарыхов был не совсем точен в том, что похороны Мазовера были скромные. Племянник Александра Павловича Валерий писал мне: «Когда Шура умер, я был болен (корь в 45 лет!), поехала только мама: она была поражена обилием генералов на похоронах и возили ее исключительно на черных «Волгах» с мигалками!»
Прах А. П. Мазовера захоронили на Никольском кладбище, Моссовет выделил там специальный участок, но только три года спустя вдова (под нажимом его сестры) выбралась установить там памятник. Сама Дина Соломоновна пережила мужа ненадолго, хотя была младше его на 18 лет (на саммо деле на 15), и умерла вроде как в конце 80-х. Последние годы своей жизни она почему-то отдалилась ото всех, и о ее смерти мне никто не сообщил, а мои тщательные поиски по Интернету даты ее смерти не дали результатов. Данью ее памяти стала лишь вышедшая в 2010 году книга Светланы Гладышевой «Гражданская специальность – актриса: биография Дины Волканц», но достать ее мне пока не удалось.
© "Заметки по еврейской истории №7(185) июль 2015 года