Блоги |
Игорь Лукоянов. "Егор Францевич Канкрин" (биографический очерк)
С разрешения Издательства "Пушкинского фонда" публикую биографический очерк о государственном деятеле Российской империи Егоре Канкрине (1774-1845), занимавшем с 1823 по 1844 год пост российского министра финансов. Автор очерка - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Отдела новой истории России, заместитель директора Санкт-Петербургского института истории РАН по научной работе Игорь Лукоянов. Текст приводится по изданию: Министры финансов императорской России. Е.Ф. Канкрин, М.Х. Рейтерн, Н.Х. Бунге / сост., биографич. Очерки, примеч. И.В. Лукоянов. – СПб.: Издательство «Пушкинского фонда», 2020. – 656 с. – (Государственные деятели России глазами современников).
Купить книгу: http://pushkinfond.ru/catalog/series/gosudarstvennyie-deyateli-rossii-glazami-sovremennikov/ministryi-finansov-imperatorskoj-rossii.-e.-f.-kankrin,-m.-x.-rejtern,-n.-x.-bunge.html
ЕГОР ФРАНЦЕВИЧ КАНКРИН
Биографический очерк
Биография наиболее значимого и влиятельного министра финансов Российской империи первой половины XIX века характерна для тех, кого объединяет понятие «немцы в России». Его карьера была бы более типична для XVIII века, особенно для Петровской эпохи. Предки Канкриных первоначально носили фамилию Кребс (Krebs или Kräps), что в переводе с немецкого означает «рак». Постепенно фамилия трансформировалась в Канкрин (Cancrin). Егор (Георг-Людвиг) Канкрин, уроженец княжества Гессен, появился на свет 27 ноября 1774 года в небольшом городе Ганау (Ханау). Там же он окончил гимназию, затем были университеты в Гессене и Марбурге и степень доктора права (1794 г.). Казалось бы, полученное образование открывало путь к карьере адвоката либо государственного служащего, но молодой юрист по призыву отца отправился в Россию.
Как сообщает энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, Франц-Людвиг Канкрин (1738–1816), ученый техник, был привлечен на службу графом П.А. Румянцевым-Задунайским, с 1784 года Ф.-Л. Канкрин — директор Старорусского соляного завода, позднее — член Горного совета, действительный статский советник. В 1797 году только что приехавший Канкрин-младший поступил на русскую государственную службу и получил чин надворного советника (высшее образование позволяло сразу занять место в Табели о рангах). Несмотря на то что биографии будущего министра сообщают о трудностях в начале карьеры, внешне она развивалась весьма успешно: в 1800 году Егор Францевич назначен помощником отца по управлению Старорусским соляным заводом; в 1805 году он уже статский советник, в 1811 году — действительный статский советник. Вряд ли столь успешное продвижение в чинах было возможно без покровительства. «Русский биографический словарь» называет его заступником канцлера И.А. Остермана, руководителя внешней политики России в 1775–1797 годах.
Следующий значительный поворот в карьере Е.Ф. Канкрина состоялся в 1811 году. За два года до этого, в 1809-м, Канкрин — инспектор немецких колоний Санкт-Петербургской губернии — написал и издал работу «Фрагменты об искусстве войны с точки зрения военной философии» («Fragmente über die Kriegskunst nach Gesichtspunkten der Militärischen Philosophie»), она привлекла внимание военного министра М.Б. Барклая-де-Толли и генерала К.Л.-А. Пфуля. Последний рекомендовал его Александру I, и император в 1811 году назначил Канкрина помощником генерал-провиантмейстера; в 1812 году он уже генерал-интендант 1-й армии, с 1813 года — всех русских войск. Способностям Канкрина русская армия обязана хорошим снабжением как в Отечественную войну 1812 года, так и в заграничном походе 1813–1814 годов. Благодаря ему затраты по интендантской части во время одной из крупнейших войн России XIX столетия не превысили 400 млн руб. — редчайший пример умеренности в расходах на военные нужды.
Но нужно признать, что скромный размер суммы был достигнут во многом благодаря снабжению вооруженных сил во время боевых действий с помощью реквизиций. При расчете с союзниками за продовольствие для наших войск за границей Канкрину удалось сократить сумму выплат с запрошенных 360 до 60 млн руб., отвергнув неосновательные претензии. За это в 1815 году он был произведен в генерал-лейтенанты. Свои действия в должности генерал-интенданта Канкрин описал в обширном труде «О военной экономии во времена мира и войны и ее отношении к военным операциям» («Über die Militär-Oekonomie im Frieden und Kriege und ihr Wechselverhältniss zu den Operationen», 1820–1823 гг.), где весьма критично изобразил положение продовольственной части. Канкрина позднее упрекали в том, что он не слишком церемонился, снабжая армию «любой ценой, независимо от средств». Вряд ли эти обвинения можно считать полностью справедливыми, если учитывать обстановку тяжелых военных кампаний.
Служба в армии определила и личную жизнь Канкрина. На офицерском балу при штабе Барклая-де-Толли он познакомился, а в 1816 году женился на Е.З. Муравьёвой (1795–1849), двоюродной сестре будущего декабриста С.И. Муравьёва-Апостола. В браке у них родилось семеро детей. Оставив должность генерал-интенданта, Канкрин в 1820 году был назначен членом Военного совета. В 1821 году он участвовал в конгрессе в Лайбахе, по возвращении Александр I ввел его в состав Государственного совета. Не будучи слишком обремененным по службе, будущий министр занялся литературной деятельностью. Помимо уже указанного сочинения о военной экономике, в 1821 году вышла его книга «Всемирное богатство, национальное богатство и государственное хозяйство» («Weltreichtum, Nationalreichtum und Staatswirtschaft»). В 1860-х годах за сочинениями Канкрина не признавали научного значения, считая их изложением уже известных идей, и использовали их лишь в качестве источников, дающих представление о взглядах и логике действий графа. Тем не менее за его книги сановника избрали почетным членом Французской академии наук.
Назначение Канкрина министром финансов 22 апреля 1823 года не выглядело неожиданным. Его предшественник Дмитрий Александрович Гурьев (1810–1823) плохо справлялся со своими обязанностями. Попытка следовать довоенному плану оздоровления российских финансов (1809 г.), разработанному М.М. Сперанским и нацеленному на восстановление металлического обращения, успехом не увенчалась. Гурьеву удалось более чем на четверть (на 240 млн руб.) сократить сумму находившихся в обороте ассигнаций ценой внешних заимствований, но курс рубля на серебро повысился незначительно. Сокращение объема денежной массы сказалось на доступности кредита, что препятствовало послевоенному экономическому оживлению. Одновременно существенно вырос внешний долг, требовавший все большей части государственных доходов для уплаты процентов.
В целом экономическая политика зашла в тупик. Увольнение Гурьева было встречено к общей радости: «...все говорили: „Христос воскрес — Гурьев исчез“» (замена министра произошла на Пасху). Канкрин был одним из тех, кто критиковал мероприятия Гурьева, в частности изъятие ассигнаций. Его акции как опытного экономиста и финансиста на этой «бирже труда» котировались высоко. Еще в 1813 году М.М. Сперанский утверждал: «Нет у нас во всем государстве человека способнее Канкрина быть министром финансов». Здесь тоже не обошлось без закулисных влияний. Противник Канкрина, глава Коммерческого и Заемного банков А.И. Рибопьер, считал, что назначение будущего графа состоялось благодаря его близости к А.А. Аракчееву.
Канкрин принял ведомство в трудный момент. «Россия еще не совсем оправилась от потрясений 1812 года: мануфактурная промышленность находилась в жалком состоянии; торговля была в застое; обороты денег были медленны; хлеб сделался очень дешев; поступление податей было слабо; казенные места утратили в публике доверие по неаккуратности платежей; государственный кредит был потрясен». К этому добавлялся огромный ассигнационный долг. Ассигнации появились в России в 1768 году, в царствование Екатерины II, сначала была выпущена опытная партия на сумму 1 млн руб. Бумажные деньги понравились, особенно власти, которая испытывала большие трудности с балансом бюджета. К 1801 году ассигнаций выпустили уже на 221,5 млн руб., вследствие чего немедленно появилась разница между бумажным и серебряным рублем, и к 1801 году ассигнационный опустился уже до 60–65 коп. рубля металлического. Наполеоновские войны довели ситуацию почти до катастрофы: свыше 830 млн руб. ассигнациями в обороте и курс в 25 коп. медью. То, что дело плохо, свидетельствовал даже поклонник Гурьева Рибопьер: Канкрину досталось почти 600 млн руб. ассигнациями при металлическом фонде в 70 млн руб. Это покрывало, с поправкой на курс, всего 245 млн бумажных рублей.
Цена последнего в пересчете на серебро составляла в 1823 году лишь 26,4 коп. Канкрин отрицательно относился к бумажным деньгам, так как они подрывали устойчивость рынка, но был вынужден принять их, считая необходимым установить фиксированный курс обмена ассигнаций на монету. Для достижения цели следовало в первую очередь добиться бездефицитной росписи доходов и расходов. На 1823 год дефицит государственного бюджета составлял свыше 9,7 млн руб. при расходной части 114,5 млн руб. Е.Ф. Канкрин пошел путем сокращения расходов (прежде всего они затронули военное ведомство и Министерство финансов). К 1827 году он уменьшил бюджет Военного министерства более чем на 20 млн руб., Министерства финансов — на 24 млн руб., а в целом на 1/7, и скопил 160 млн руб. ассигнациями. На все намерения увеличить затраты по другим ведомствам его стандартным ответом Николаю I было: «Нельзя, ваше величество, никак нельзя», — и царь считался с этим, несмотря на то что плохо переносил, когда ему перечили.
Для балансировки бюджета использовалось не только урезание расходов, но и поиск новых источников доходов. В частности, Канкрин ввел продажу натуральных повинностей (например, 5000 рекрутских квитанций по 2000 руб. ассигнациями каждая). Мера дала известное поступление средств, но с нравственной точки зрения она не получила поддержки в обществе. Наращивание доходной части бюджета началось с 1828 года; к 1843 году она увеличилась в 1,5 раза, почти на 60 млн руб. Успех был несомненен, но он вызвал неоднозначные оценки. Некоторые современники (П.Д. Киселёв) осуждали столь быстрый рост росписи, подчеркивая, что за ним стоит тягость налогов. И действительно, в основном дополнительные поступления в бюджет были за счет прямых налогов (10 млн) и таможенных платежей (13 млн). Замена казенной продажи питий на откупа (1827 г.) увеличила поступления по этой статье к 1843 году более чем в 1,5 раза (до 54,5 млн рублей серебром, или 191 млн ассигнациями).
То есть основы «пьяного бюджета», заклейменного в начале ХХ века, закладывались еще при Канкрине. Министр понимал это и говорил: «Тяжело заведовать финансами, пока они основаны на доходах от пьянства». Источники для пополнения металлического запаса и созданного им специального разменного фонда с целью поддержки ассигнаций Канкрин искал везде. В 1837 году он преподнес Николаю I на Пасху «из ольхового дерева огромное яйцо, в которое и вложены были пятнадцать тысяч червонцев». Недоумевающему императору Канкрин сказал, «что тут пятнадцать тысяч полуимпериалов, и объяснил, что они вычеканены из урезков, нигде не показываемых по отчетам».
Дефицит бюджета перестал быть хроническим, но в некоторые годы избежать его не удалось (1824, 1834–1835, 1838–1843 гг.). Стабильному профициту мешали частые войны (Русско-персидская 1826–1828 гг., Русско-турецкая 1828–1829 гг.), Польское восстание 1830–1831 гг., наконец, неурожаи начала 1830-х и 1840-х, эпидемии холеры и чумы. Несмотря на все усилия Канкрина и увеличившиеся в 1,65 раза за время его министерства доходы бюджета, расходы продолжали быстро расти (до 675 млн ассигнационных рублей в 1843 году против 627 млн доходов). «Дыры» прикрывали в основном кредитами у своих банков, внешними займами при посредстве Ротшильдов, эмиссией казначейских билетов. Критик Канкрина заметил: в 1822 году ежегодные платежи по государственному долгу составляли 30 млн руб., после Канкрина — 102 млн при отмене их погашения.
Прекратив изъятие ассигнаций из обращения, практиковавшееся при Гурьеве, Канкрин направил свои усилия на фиксацию ценности ассигнационного рубля, колебавшегося между 3 руб. 50 коп. и 3 руб. 80 коп. за серебряный рубль. Непостоянство официального курса и его отличия в разных местностях породили существование «народного курса», так называемого лажа. Суть его состояла в том, что действительный обмен производился по среднему значению между реальным на тот момент курсом и условным, укрепившимся в массовом сознании, когда один рубль серебра приравнивался к четырем ассигнационным. Это позволяло смягчить колебания, уравняв интересы покупателя и продавца при расчете как ассигнациями, так и серебряной монетой. Борьба с лажем и стремление к устойчивости рубля породили денежную реформу 1839–1843 гг.
Она проводилась по проекту Канкрина, но с рядом поправок, внесенных после обсуждения в Государственном совете. Суть состояла в возвращении к серебряному рублю как основе денежной системы и фиксации размена: 1 руб. к 3 руб. 50 коп. ассигнациями. Начало реформы было провозглашено в 1843 году манифестом об уничтожении ассигнаций (на общую сумму 596 млн руб.) и замещении их государственными кредитными билетами (на 170 млн), которые свободно разменивались на монету один к одному. Переход растянулся до 1853 года, тем не менее реформа была успешной. Рубль действительно «отвердел», но ненадолго: конец благополучию денежной системы положила Крымская война. Исследователи, особенно в советское время, упрекали Канкрина в том, что он не предпринимал необходимых мер для развития российской экономики в целом.
Действительно, эти обвинения имеют основания. Так, таможенная политика, хотя и перешла от запретительного к охранительному принципу (т. е. дифференциации ставок обложения), тем не менее состояла в постоянном повышении пошлин. Тариф 1822 года был пересмотрен Канкриным в сторону ужесточения в 1825 году, и это сразу привело к росту годового поступления с таможен на 2 млн руб. Но необходимость пополнения бюджета стала причиной повышения всех пошлин в 1831 году еще на 12,5 %. В результате этого и последующих увеличений ставок удалось почти удвоить поступления с таможен за 1825–1843 годы: с 15,5 до 29,5 млн руб. серебром. Но эти успехи, способствуя наполнению бюджета, сильно препятствовали развитию отечественной экономики.
Правда, сам Канкрин думал иначе. «В Государственном совете уговаривали графа Канкрина изменить запретительную систему тарифа, говоря, что торговля всех европейских государств слишком этим стеснена, и кто-то присовокупил:
— Помилуйте, граф, что скажет о нас Европа, если мы не изменим теперь тарифа?
— Вот то-то, господа, — отвечал Канкрин, — вы все только и твердите, что скажет Европа, а никто из вас не подумает, что станет говорить бедная Россия, если мы это сделаем».
С другой стороны, Канкрин предпринял ряд мер, способствующих развитию российской промышленности. Он содействовал прогрессу технических знаний и образования (по его инициативе в 1828 году был основан Технологический институт), покровительствовал различным промышленным выставкам (в частности, в 1829 году выделил средства на первую всероссийскую), стремился улучшить добычу и производство металлов. При Канкрине высочайшее одобрение получили устав столичной биржи (1832 г.) и правила операций с акциями (1836 г.). Но его усилия на этом поприще имели не много положительных результатов и нивелировались другими решениями. Так, Канкрин не признавал значения железных дорог и препятствовал их строительству в России, полагая, что они слишком дороги и будут мало востребованы. Министр финансов вообще невысоко оценивал уровень отечественной экономики. Он «сам не обманывался и никого не обманывал насчет успехов нашей мануфактурной и фабричной промышленности, зная хорошо, что иначе выделывают товары напоказ и иначе — для гуртовой продажи, и старался возбуждать в фабрикантах и мануфактуристах благородное и похвальное честолюбие наградами и отличиями».
Не любя комплиментов, Канкрин сказал однажды восхвалявшему возвеличенную им русскую промышленность: «Теперь мы только сеем, и из иных семян видим цвет; но только третье поколение будет наслаждаться зрелыми плодами». Возможно, с поиском новых ресурсов для экономики связан интерес Канкрина к географическим исследованиям в Российской империи. Так, он состоял в переписке с Александром фон Гумбольдтом (она опубликована) и спонсировал его изыскания. Их результаты имели значительный общественный резонанс в России и Германии, а в 1839 году немецкий геолог Густав Розе назвал найденный на Урале минерал канкринитом. Вряд ли это был «национализм»: скорее, в действиях Канкрина можно усмотреть рациональную заботу о российском «хозяйстве», т. е. поиск того, что могло в перспективе стать новым источником доходов для казны.
Вообще Канкрин отличался вполне широким взглядом на проблемы государства в целом, пониманием того, что экономика тесно сопряжена с социальным строем и политическим устройством.
Еще в 1818 году он подготовил «Записку об освобождении крестьян в России от крепостнойзависимости» и через Нессельроде передал ее Александру I. Ее автор связал упадок сельского хозяйства в России с крепостным правом, так как интерес помещика состоял не в усовершенствовании хозяйства, а в усилении эксплуатации своих крестьян. Вероятно, это понимание Канкрин привнес и в свою деятельность министра финансов: для него было характерно слабое внимание к деревенской экономике, что, кстати, являлось типичной чертой его коллег в XIX веке.
Министры финансов как никто другой в империи чувствовали необходимость обратной связи с обществом, отсюда проистекало уже тогда появившееся внимание к различного рода коллегиям с участием «людей с мест». 11 июля 1828 года при Департаменте мануфактур и внутренней торговли Министерства финансов был учрежден Мануфактурный совет из фабрикантов, заводчиков, представителей дворянского и купеческого сословий (не менее шести человек от каждого сословия), а также двух профессоров и технолога. В губерниях создавались его комитеты для информирования правительства и содействия техническим усовершенствованиям в производстве. В 1829 году по схожей схеме был организован Коммерческий совет с представителями купечества. Впоследствии эта модель коммуникации между обществом и властью, пусть и в определенных рамках, не раз воспроизводилась в России (например, хорошо известное Особое совещание по нуждам сельскохозяйственной промышленности 1902–1905 годов). Разумеется, представители сословия имели лишь совещательный голос, но то, что правительство было готово выслушать их и принять во внимание высказанные соображения, уже смягчает некоторые негативные оценки николаевского царствования, в частности, несколько ослабляет критику за бюрократизацию и чрезмерную централизацию власти.
Современники и первые биографы Канкрина почти единодушно признавали за ним большие заслуги перед Россией именно в финансовой области: «он привел в равновесие государственные расходы с доходами и значительно увеличил их; создал разменный фонд для выпуска кредитных билетов; положил основание для уравнения бумажного рубля с серебряным; установил у нас в свое время прочную денежную систему; пробудил у нас промышленную деятельность введением охранительного тарифа; создал казенные капиталы». Историк К. Мондэй отмечает: «в 1860-е годы воспоминания о Канкрине буквально наводнили все только что созданные специальные журналы. <…> Они имели тенденцию описывать бюрократа сверхчеловеческих способностей, бесконечно преданного службе».
Наибольший интерес представляют оценки профессионалов, а они не так однозначны. Будущий преемник Канкрина Н.Х. Бунге был осторожен: «В финансовой политике граф Канкрин был консерватором, только не в современном значении этого слова. Он не стремился к тому, чтобы упрочить в существующем хорошее и преобразовать дурное; у него была другая задача: привести наши финансовые учреждения в соответствии с тем понятием, которое он составил себе о России». В деталях Бунге весьма скептично отнесся к результатам его государственной деятельности: «...финансовое устройство России при графе Канкрине не улучшилось: система податей сохранила все свои прежние недостатки и даже в некоторых частях представляет поворот назад».
А именно: «...в системе косвенных налогов он восстановил откупа вместо того, чтобы перейти от казенного управления к акцизу с питий; ввел запретительный тариф и установил акциз с табаку». Выпуск ассигнаций[I] Канкрин заменил эмиссией[I] казначейских[I] билетов, которые были по сути «приносящими процент ассигнациями[I]», подлежащими через 8 лет обмену. То есть это был отсроченный выпуск все тех же ассигнаций[I]. Еще один упрек адресовался министру финансов за то, что он использовал вклады в казенные банки (частных тогда не существовало) для различных надобностей. Речь шла о том, что после окончания Русско-турецкой войны 1827–1828 гг. Канкрин обратил внимание на огромную сумму вкладов, достигшую нескольких сот миллионов рублей, которая действовала «ко вреду ценности недвижимых имуществ» (деньги эти не использовались производительно, не вкладывались в землю, а лишь увеличивали слой рантье).
Кроме того, она грозила разорением банков, так как деньги принимались под 5%, а использовались для кредита под залог помещичьих имений в 6%. Канкрин добился понижения процентов до четырех и пяти соответственно, надеясь стимулировать этим вложения средств в различные акционерные и торгово-промышленные предприятия, дававшие в среднем 8–10% дохода. В общем, мера дала эффект: «нельзя было опасаться недостатка в акционерах ни для какой вновь образующейся компании», ценные бумаги расхватывались публикой «в несколько часов». Во второй половине 1830-х годов Канкрин расценил это даже как опасный ажиотаж. До эпохи грюндерства 1860-х годов было еще далеко, но оживлению экономической деятельности и ускорению оборота капитала это содействовало.
Такое отношение к заемным средствам, когда они концентрировались полностью в руках государства, соответствовало убеждениям Канкрина. Он делал ставку на развитие исключительно казенных финансов, не допуская появления в России частных банков и даже сберегательных учреждений, так как опасался возникновения «искусственных капиталов, могущих принести вред частным лицам». Однако такая позиция была небесспорной, она вызвала критику Е.И. Ламанского: Канкриным «даже не сознавались те серьезные недостатки, которые были присущи кредитным установлениям того времени и препятствовали постановке у нас на правильные основания банкового дела».
Глядя вперед, в эпоху «великих реформ», Бунге так резюмировал деятельность Канкрина: «...неподвижность составляла характеристическую черту финансового управления 1822–1842 гг. <…> Впрочем, каковы бы ни были недостатки финансовой системы графа Канкрина, но из двух крайностей — неподвижности и легкомысленной импровизации — первая составляет меньшее зло». Бунге считал систему Канкрина производной от общей обстановки царствования, у него получалось, что состояние финансов тесно связано с политическим строем, — это был взгляд из 1860-х годов, который сам автор опроверг в первой половине 1880-х, побывав на месте Канкрина. Наследники Бунге И.А. Вышнеградский и С.Ю. Витте показали, что политический строй России в виде неограниченного самодержавия вполне может сочетаться с успешным экономическим развитием, по крайней мере некоторое время, исчисляемое десятилетиями.
Разумеется, время Канкрина (вторая четверть XIX века) имело свои особенности: наряду со строгой бюджетной политикой и борьбой за крепкий рубль они заключались в содействии развитию промышленности, но без прямого участия и патернализма самодержавной власти. Ставка делалась на частную инициативу при ограниченной поддержке ее со стороны государства. В этом контексте Канкрин выглядит как финансист, заботившийся прежде всего о состоянии денежной системы, бюджета и платежного баланса. На экономику он смотрел как на источник финансов (отсюда вытекает его негативное отношение к банкам и железным дорогам, последние он называл «болезнью времени», опасной для казны). Сам Канкрин хотел походить на Ж.-Б. Кольбера, генерального контролера французских финансов (1661–1683), меркантилиста, протекциониста, сторонника развития промышленности и борца за бездефицитный бюджет. В конечном итоге, наверное, прав современный исследователь Л. Е. Шепелёв, заключивший, что главную цель Канкрин видел «в укреплении экономического могущества страны и росте национального богатства», и он добился на этом пути существенных успехов. А какие еще требования можно предъявить к министру финансов николаевского царствования?
Канкрин оказался хорошим администратором. «Он работал часов по 15 в день, не считая приема просителей и посетителей». Будучи идейным противником формализма, он полагал, что сущность дела «теряется нередко в формах, переписках и обрядах, от страсти к излишним справкам и особенно от умножения инстанций и совещаний, всякую ответственность уничтожающих». «На интриги, которые велись против него постоянно, он отвечал презрением, противоставляя им блестящие результаты своего управления, беспощадно обличая злоупотребления и поражая своих недоброжелателей своими, иногда едкими, остротами. Его резкие выходки и насмешки нажили ему, несомненно, еще больше врагов, чем нетерпимость к злоупотреблениям. Тем не менее никому не удалось поколебать доверие к нему императора Николая, и Е.Ф. Канкрин продолжал до полного истощения сил сидеть, как он выражался, на „огненном стуле“ русского министра финансов».
Никто из его коллег не занимал этот «стул» так долго, на протяжении 19 лет. Деятельность Канкрина нашла отражение в массе рассказов о его поступках (часть из них публикуется в этом издании). Как правило, это были анекдоты «во славу героя», с юмором рассказывающие о защите им государственных интересов, а также о заботе министра о сотрудниках, об умении возразить даже самодержцу и ответить на неудобный вопрос. Николай I высоко ценил своего министра: в 1829 году Канкрин был возведен в графское достоинство, в 1832 году получил высший в империи орден Андрея Первозванного. Такими отличиями могли похвастать очень немногие сановники империи.
Как человек и сановник Канкрин вызывал к себе много симпатий у современников, сослуживцев и подчиненных — нечастый случай для эпохи николаевской России. Они единодушно отмечали скромный образ жизни министра. Он обитал в доме Министерства финансов на Мойке, занимая там небольшую квартиру в несколько комнат. Как типичный немец, Канкрин старался вести здоровый образ жизни. Так, он каждый день перед приемом посетителей рубил дрова в дворницкой для поддержания физической формы. В преданиях сохранились многие его остроумные ответы на различные вопросы. Например, на вопрос, почему он не участвует в траурных церемониях, Канкрин ответил: «Человек обязан быть на похоронах только один раз — на своих собственных».
Впрочем, остроумие нравилось далеко не всем. Противник Канкрина Ламанский строго оценил его манеру поведения: «Как человек Канкрин отличался несносным характером: был крайне упрям, воображал себя выше всех, любил в сложных вопросах отделываться громкими фразами и был до грубости резок не только с подчиненными, но даже в Государственном совете, особенно когда ему приходилось отстаивать там свои зачастую узкие взгляды. Так, в одном из заседаний совета он начал путать какое-то дело цифрами, пересыпая свою речь разными техническим терминами, вроде: бухгалтер, баланс и т. п. Когда разбиравшийся вопрос оказался погруженным в густой туман канкриновской фразеологии, граф Строганов заявил, что он ничего не понимает, вероятно потому, что он не был бухгалтером. На это Канкрин вдруг возразил: „Я был бухгалтером, но вот дураком я никогда не был“». Не был он также и вором — редкий пример для российского руководства.
Судя по мемуарам близких ему людей, Канкрин являл собой пример «домашнего человека», избегал торжеств и различных больших собраний, что не мешало ему любить поэзию и музыку, ценить прекрасное в архитектуре. Он с юности занимался литературными опытами, его перу принадлежат роман и сборник рассказов «Фантазии слепого». Долгие годы вел дневник, часть которого была опубликована.
Завершение карьеры Канкрина оказалось обусловлено его здоровьем. В 1839 году графа настигла серьезная болезнь (апоплексия). Сановник ослабел, часто и долго лечился за границей. П.И. Бартенев утверждал, что под конец жизни влияние Канкрина на государственные дела сильно упало. Почти не имея личных докладов у Николая I, министр стал проситься в отставку, однако император долго не отпускал его. В 1844 году здоровье опять серьезно ухудшилось, на сей раз уход Канкрина с министерского поста, случившийся 1 мая 1844 года, был неизбежен. Довольно скоро, 9 сентября 1845 года, граф Канкрин скончался в Павловске. Будущее показало, что он был одним из успешнейших министров финансов за все время существования Российской империи.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
Купить книгу: http://pushkinfond.ru/catalog/series/gosudarstvennyie-deyateli-rossii-glazami-sovremennikov/ministryi-finansov-imperatorskoj-rossii.-e.-f.-kankrin,-m.-x.-rejtern,-n.-x.-bunge.html
ЕГОР ФРАНЦЕВИЧ КАНКРИН
Биографический очерк
Биография наиболее значимого и влиятельного министра финансов Российской империи первой половины XIX века характерна для тех, кого объединяет понятие «немцы в России». Его карьера была бы более типична для XVIII века, особенно для Петровской эпохи. Предки Канкриных первоначально носили фамилию Кребс (Krebs или Kräps), что в переводе с немецкого означает «рак». Постепенно фамилия трансформировалась в Канкрин (Cancrin). Егор (Георг-Людвиг) Канкрин, уроженец княжества Гессен, появился на свет 27 ноября 1774 года в небольшом городе Ганау (Ханау). Там же он окончил гимназию, затем были университеты в Гессене и Марбурге и степень доктора права (1794 г.). Казалось бы, полученное образование открывало путь к карьере адвоката либо государственного служащего, но молодой юрист по призыву отца отправился в Россию.
Как сообщает энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, Франц-Людвиг Канкрин (1738–1816), ученый техник, был привлечен на службу графом П.А. Румянцевым-Задунайским, с 1784 года Ф.-Л. Канкрин — директор Старорусского соляного завода, позднее — член Горного совета, действительный статский советник. В 1797 году только что приехавший Канкрин-младший поступил на русскую государственную службу и получил чин надворного советника (высшее образование позволяло сразу занять место в Табели о рангах). Несмотря на то что биографии будущего министра сообщают о трудностях в начале карьеры, внешне она развивалась весьма успешно: в 1800 году Егор Францевич назначен помощником отца по управлению Старорусским соляным заводом; в 1805 году он уже статский советник, в 1811 году — действительный статский советник. Вряд ли столь успешное продвижение в чинах было возможно без покровительства. «Русский биографический словарь» называет его заступником канцлера И.А. Остермана, руководителя внешней политики России в 1775–1797 годах.
Следующий значительный поворот в карьере Е.Ф. Канкрина состоялся в 1811 году. За два года до этого, в 1809-м, Канкрин — инспектор немецких колоний Санкт-Петербургской губернии — написал и издал работу «Фрагменты об искусстве войны с точки зрения военной философии» («Fragmente über die Kriegskunst nach Gesichtspunkten der Militärischen Philosophie»), она привлекла внимание военного министра М.Б. Барклая-де-Толли и генерала К.Л.-А. Пфуля. Последний рекомендовал его Александру I, и император в 1811 году назначил Канкрина помощником генерал-провиантмейстера; в 1812 году он уже генерал-интендант 1-й армии, с 1813 года — всех русских войск. Способностям Канкрина русская армия обязана хорошим снабжением как в Отечественную войну 1812 года, так и в заграничном походе 1813–1814 годов. Благодаря ему затраты по интендантской части во время одной из крупнейших войн России XIX столетия не превысили 400 млн руб. — редчайший пример умеренности в расходах на военные нужды.
Но нужно признать, что скромный размер суммы был достигнут во многом благодаря снабжению вооруженных сил во время боевых действий с помощью реквизиций. При расчете с союзниками за продовольствие для наших войск за границей Канкрину удалось сократить сумму выплат с запрошенных 360 до 60 млн руб., отвергнув неосновательные претензии. За это в 1815 году он был произведен в генерал-лейтенанты. Свои действия в должности генерал-интенданта Канкрин описал в обширном труде «О военной экономии во времена мира и войны и ее отношении к военным операциям» («Über die Militär-Oekonomie im Frieden und Kriege und ihr Wechselverhältniss zu den Operationen», 1820–1823 гг.), где весьма критично изобразил положение продовольственной части. Канкрина позднее упрекали в том, что он не слишком церемонился, снабжая армию «любой ценой, независимо от средств». Вряд ли эти обвинения можно считать полностью справедливыми, если учитывать обстановку тяжелых военных кампаний.
Служба в армии определила и личную жизнь Канкрина. На офицерском балу при штабе Барклая-де-Толли он познакомился, а в 1816 году женился на Е.З. Муравьёвой (1795–1849), двоюродной сестре будущего декабриста С.И. Муравьёва-Апостола. В браке у них родилось семеро детей. Оставив должность генерал-интенданта, Канкрин в 1820 году был назначен членом Военного совета. В 1821 году он участвовал в конгрессе в Лайбахе, по возвращении Александр I ввел его в состав Государственного совета. Не будучи слишком обремененным по службе, будущий министр занялся литературной деятельностью. Помимо уже указанного сочинения о военной экономике, в 1821 году вышла его книга «Всемирное богатство, национальное богатство и государственное хозяйство» («Weltreichtum, Nationalreichtum und Staatswirtschaft»). В 1860-х годах за сочинениями Канкрина не признавали научного значения, считая их изложением уже известных идей, и использовали их лишь в качестве источников, дающих представление о взглядах и логике действий графа. Тем не менее за его книги сановника избрали почетным членом Французской академии наук.
Назначение Канкрина министром финансов 22 апреля 1823 года не выглядело неожиданным. Его предшественник Дмитрий Александрович Гурьев (1810–1823) плохо справлялся со своими обязанностями. Попытка следовать довоенному плану оздоровления российских финансов (1809 г.), разработанному М.М. Сперанским и нацеленному на восстановление металлического обращения, успехом не увенчалась. Гурьеву удалось более чем на четверть (на 240 млн руб.) сократить сумму находившихся в обороте ассигнаций ценой внешних заимствований, но курс рубля на серебро повысился незначительно. Сокращение объема денежной массы сказалось на доступности кредита, что препятствовало послевоенному экономическому оживлению. Одновременно существенно вырос внешний долг, требовавший все большей части государственных доходов для уплаты процентов.
В целом экономическая политика зашла в тупик. Увольнение Гурьева было встречено к общей радости: «...все говорили: „Христос воскрес — Гурьев исчез“» (замена министра произошла на Пасху). Канкрин был одним из тех, кто критиковал мероприятия Гурьева, в частности изъятие ассигнаций. Его акции как опытного экономиста и финансиста на этой «бирже труда» котировались высоко. Еще в 1813 году М.М. Сперанский утверждал: «Нет у нас во всем государстве человека способнее Канкрина быть министром финансов». Здесь тоже не обошлось без закулисных влияний. Противник Канкрина, глава Коммерческого и Заемного банков А.И. Рибопьер, считал, что назначение будущего графа состоялось благодаря его близости к А.А. Аракчееву.
Канкрин принял ведомство в трудный момент. «Россия еще не совсем оправилась от потрясений 1812 года: мануфактурная промышленность находилась в жалком состоянии; торговля была в застое; обороты денег были медленны; хлеб сделался очень дешев; поступление податей было слабо; казенные места утратили в публике доверие по неаккуратности платежей; государственный кредит был потрясен». К этому добавлялся огромный ассигнационный долг. Ассигнации появились в России в 1768 году, в царствование Екатерины II, сначала была выпущена опытная партия на сумму 1 млн руб. Бумажные деньги понравились, особенно власти, которая испытывала большие трудности с балансом бюджета. К 1801 году ассигнаций выпустили уже на 221,5 млн руб., вследствие чего немедленно появилась разница между бумажным и серебряным рублем, и к 1801 году ассигнационный опустился уже до 60–65 коп. рубля металлического. Наполеоновские войны довели ситуацию почти до катастрофы: свыше 830 млн руб. ассигнациями в обороте и курс в 25 коп. медью. То, что дело плохо, свидетельствовал даже поклонник Гурьева Рибопьер: Канкрину досталось почти 600 млн руб. ассигнациями при металлическом фонде в 70 млн руб. Это покрывало, с поправкой на курс, всего 245 млн бумажных рублей.
Цена последнего в пересчете на серебро составляла в 1823 году лишь 26,4 коп. Канкрин отрицательно относился к бумажным деньгам, так как они подрывали устойчивость рынка, но был вынужден принять их, считая необходимым установить фиксированный курс обмена ассигнаций на монету. Для достижения цели следовало в первую очередь добиться бездефицитной росписи доходов и расходов. На 1823 год дефицит государственного бюджета составлял свыше 9,7 млн руб. при расходной части 114,5 млн руб. Е.Ф. Канкрин пошел путем сокращения расходов (прежде всего они затронули военное ведомство и Министерство финансов). К 1827 году он уменьшил бюджет Военного министерства более чем на 20 млн руб., Министерства финансов — на 24 млн руб., а в целом на 1/7, и скопил 160 млн руб. ассигнациями. На все намерения увеличить затраты по другим ведомствам его стандартным ответом Николаю I было: «Нельзя, ваше величество, никак нельзя», — и царь считался с этим, несмотря на то что плохо переносил, когда ему перечили.
Для балансировки бюджета использовалось не только урезание расходов, но и поиск новых источников доходов. В частности, Канкрин ввел продажу натуральных повинностей (например, 5000 рекрутских квитанций по 2000 руб. ассигнациями каждая). Мера дала известное поступление средств, но с нравственной точки зрения она не получила поддержки в обществе. Наращивание доходной части бюджета началось с 1828 года; к 1843 году она увеличилась в 1,5 раза, почти на 60 млн руб. Успех был несомненен, но он вызвал неоднозначные оценки. Некоторые современники (П.Д. Киселёв) осуждали столь быстрый рост росписи, подчеркивая, что за ним стоит тягость налогов. И действительно, в основном дополнительные поступления в бюджет были за счет прямых налогов (10 млн) и таможенных платежей (13 млн). Замена казенной продажи питий на откупа (1827 г.) увеличила поступления по этой статье к 1843 году более чем в 1,5 раза (до 54,5 млн рублей серебром, или 191 млн ассигнациями).
То есть основы «пьяного бюджета», заклейменного в начале ХХ века, закладывались еще при Канкрине. Министр понимал это и говорил: «Тяжело заведовать финансами, пока они основаны на доходах от пьянства». Источники для пополнения металлического запаса и созданного им специального разменного фонда с целью поддержки ассигнаций Канкрин искал везде. В 1837 году он преподнес Николаю I на Пасху «из ольхового дерева огромное яйцо, в которое и вложены были пятнадцать тысяч червонцев». Недоумевающему императору Канкрин сказал, «что тут пятнадцать тысяч полуимпериалов, и объяснил, что они вычеканены из урезков, нигде не показываемых по отчетам».
Дефицит бюджета перестал быть хроническим, но в некоторые годы избежать его не удалось (1824, 1834–1835, 1838–1843 гг.). Стабильному профициту мешали частые войны (Русско-персидская 1826–1828 гг., Русско-турецкая 1828–1829 гг.), Польское восстание 1830–1831 гг., наконец, неурожаи начала 1830-х и 1840-х, эпидемии холеры и чумы. Несмотря на все усилия Канкрина и увеличившиеся в 1,65 раза за время его министерства доходы бюджета, расходы продолжали быстро расти (до 675 млн ассигнационных рублей в 1843 году против 627 млн доходов). «Дыры» прикрывали в основном кредитами у своих банков, внешними займами при посредстве Ротшильдов, эмиссией казначейских билетов. Критик Канкрина заметил: в 1822 году ежегодные платежи по государственному долгу составляли 30 млн руб., после Канкрина — 102 млн при отмене их погашения.
Прекратив изъятие ассигнаций из обращения, практиковавшееся при Гурьеве, Канкрин направил свои усилия на фиксацию ценности ассигнационного рубля, колебавшегося между 3 руб. 50 коп. и 3 руб. 80 коп. за серебряный рубль. Непостоянство официального курса и его отличия в разных местностях породили существование «народного курса», так называемого лажа. Суть его состояла в том, что действительный обмен производился по среднему значению между реальным на тот момент курсом и условным, укрепившимся в массовом сознании, когда один рубль серебра приравнивался к четырем ассигнационным. Это позволяло смягчить колебания, уравняв интересы покупателя и продавца при расчете как ассигнациями, так и серебряной монетой. Борьба с лажем и стремление к устойчивости рубля породили денежную реформу 1839–1843 гг.
Она проводилась по проекту Канкрина, но с рядом поправок, внесенных после обсуждения в Государственном совете. Суть состояла в возвращении к серебряному рублю как основе денежной системы и фиксации размена: 1 руб. к 3 руб. 50 коп. ассигнациями. Начало реформы было провозглашено в 1843 году манифестом об уничтожении ассигнаций (на общую сумму 596 млн руб.) и замещении их государственными кредитными билетами (на 170 млн), которые свободно разменивались на монету один к одному. Переход растянулся до 1853 года, тем не менее реформа была успешной. Рубль действительно «отвердел», но ненадолго: конец благополучию денежной системы положила Крымская война. Исследователи, особенно в советское время, упрекали Канкрина в том, что он не предпринимал необходимых мер для развития российской экономики в целом.
Действительно, эти обвинения имеют основания. Так, таможенная политика, хотя и перешла от запретительного к охранительному принципу (т. е. дифференциации ставок обложения), тем не менее состояла в постоянном повышении пошлин. Тариф 1822 года был пересмотрен Канкриным в сторону ужесточения в 1825 году, и это сразу привело к росту годового поступления с таможен на 2 млн руб. Но необходимость пополнения бюджета стала причиной повышения всех пошлин в 1831 году еще на 12,5 %. В результате этого и последующих увеличений ставок удалось почти удвоить поступления с таможен за 1825–1843 годы: с 15,5 до 29,5 млн руб. серебром. Но эти успехи, способствуя наполнению бюджета, сильно препятствовали развитию отечественной экономики.
Правда, сам Канкрин думал иначе. «В Государственном совете уговаривали графа Канкрина изменить запретительную систему тарифа, говоря, что торговля всех европейских государств слишком этим стеснена, и кто-то присовокупил:
— Помилуйте, граф, что скажет о нас Европа, если мы не изменим теперь тарифа?
— Вот то-то, господа, — отвечал Канкрин, — вы все только и твердите, что скажет Европа, а никто из вас не подумает, что станет говорить бедная Россия, если мы это сделаем».
С другой стороны, Канкрин предпринял ряд мер, способствующих развитию российской промышленности. Он содействовал прогрессу технических знаний и образования (по его инициативе в 1828 году был основан Технологический институт), покровительствовал различным промышленным выставкам (в частности, в 1829 году выделил средства на первую всероссийскую), стремился улучшить добычу и производство металлов. При Канкрине высочайшее одобрение получили устав столичной биржи (1832 г.) и правила операций с акциями (1836 г.). Но его усилия на этом поприще имели не много положительных результатов и нивелировались другими решениями. Так, Канкрин не признавал значения железных дорог и препятствовал их строительству в России, полагая, что они слишком дороги и будут мало востребованы. Министр финансов вообще невысоко оценивал уровень отечественной экономики. Он «сам не обманывался и никого не обманывал насчет успехов нашей мануфактурной и фабричной промышленности, зная хорошо, что иначе выделывают товары напоказ и иначе — для гуртовой продажи, и старался возбуждать в фабрикантах и мануфактуристах благородное и похвальное честолюбие наградами и отличиями».
Не любя комплиментов, Канкрин сказал однажды восхвалявшему возвеличенную им русскую промышленность: «Теперь мы только сеем, и из иных семян видим цвет; но только третье поколение будет наслаждаться зрелыми плодами». Возможно, с поиском новых ресурсов для экономики связан интерес Канкрина к географическим исследованиям в Российской империи. Так, он состоял в переписке с Александром фон Гумбольдтом (она опубликована) и спонсировал его изыскания. Их результаты имели значительный общественный резонанс в России и Германии, а в 1839 году немецкий геолог Густав Розе назвал найденный на Урале минерал канкринитом. Вряд ли это был «национализм»: скорее, в действиях Канкрина можно усмотреть рациональную заботу о российском «хозяйстве», т. е. поиск того, что могло в перспективе стать новым источником доходов для казны.
Вообще Канкрин отличался вполне широким взглядом на проблемы государства в целом, пониманием того, что экономика тесно сопряжена с социальным строем и политическим устройством.
Еще в 1818 году он подготовил «Записку об освобождении крестьян в России от крепостнойзависимости» и через Нессельроде передал ее Александру I. Ее автор связал упадок сельского хозяйства в России с крепостным правом, так как интерес помещика состоял не в усовершенствовании хозяйства, а в усилении эксплуатации своих крестьян. Вероятно, это понимание Канкрин привнес и в свою деятельность министра финансов: для него было характерно слабое внимание к деревенской экономике, что, кстати, являлось типичной чертой его коллег в XIX веке.
Министры финансов как никто другой в империи чувствовали необходимость обратной связи с обществом, отсюда проистекало уже тогда появившееся внимание к различного рода коллегиям с участием «людей с мест». 11 июля 1828 года при Департаменте мануфактур и внутренней торговли Министерства финансов был учрежден Мануфактурный совет из фабрикантов, заводчиков, представителей дворянского и купеческого сословий (не менее шести человек от каждого сословия), а также двух профессоров и технолога. В губерниях создавались его комитеты для информирования правительства и содействия техническим усовершенствованиям в производстве. В 1829 году по схожей схеме был организован Коммерческий совет с представителями купечества. Впоследствии эта модель коммуникации между обществом и властью, пусть и в определенных рамках, не раз воспроизводилась в России (например, хорошо известное Особое совещание по нуждам сельскохозяйственной промышленности 1902–1905 годов). Разумеется, представители сословия имели лишь совещательный голос, но то, что правительство было готово выслушать их и принять во внимание высказанные соображения, уже смягчает некоторые негативные оценки николаевского царствования, в частности, несколько ослабляет критику за бюрократизацию и чрезмерную централизацию власти.
Современники и первые биографы Канкрина почти единодушно признавали за ним большие заслуги перед Россией именно в финансовой области: «он привел в равновесие государственные расходы с доходами и значительно увеличил их; создал разменный фонд для выпуска кредитных билетов; положил основание для уравнения бумажного рубля с серебряным; установил у нас в свое время прочную денежную систему; пробудил у нас промышленную деятельность введением охранительного тарифа; создал казенные капиталы». Историк К. Мондэй отмечает: «в 1860-е годы воспоминания о Канкрине буквально наводнили все только что созданные специальные журналы. <…> Они имели тенденцию описывать бюрократа сверхчеловеческих способностей, бесконечно преданного службе».
Наибольший интерес представляют оценки профессионалов, а они не так однозначны. Будущий преемник Канкрина Н.Х. Бунге был осторожен: «В финансовой политике граф Канкрин был консерватором, только не в современном значении этого слова. Он не стремился к тому, чтобы упрочить в существующем хорошее и преобразовать дурное; у него была другая задача: привести наши финансовые учреждения в соответствии с тем понятием, которое он составил себе о России». В деталях Бунге весьма скептично отнесся к результатам его государственной деятельности: «...финансовое устройство России при графе Канкрине не улучшилось: система податей сохранила все свои прежние недостатки и даже в некоторых частях представляет поворот назад».
А именно: «...в системе косвенных налогов он восстановил откупа вместо того, чтобы перейти от казенного управления к акцизу с питий; ввел запретительный тариф и установил акциз с табаку». Выпуск ассигнаций[I] Канкрин заменил эмиссией[I] казначейских[I] билетов, которые были по сути «приносящими процент ассигнациями[I]», подлежащими через 8 лет обмену. То есть это был отсроченный выпуск все тех же ассигнаций[I]. Еще один упрек адресовался министру финансов за то, что он использовал вклады в казенные банки (частных тогда не существовало) для различных надобностей. Речь шла о том, что после окончания Русско-турецкой войны 1827–1828 гг. Канкрин обратил внимание на огромную сумму вкладов, достигшую нескольких сот миллионов рублей, которая действовала «ко вреду ценности недвижимых имуществ» (деньги эти не использовались производительно, не вкладывались в землю, а лишь увеличивали слой рантье).
Кроме того, она грозила разорением банков, так как деньги принимались под 5%, а использовались для кредита под залог помещичьих имений в 6%. Канкрин добился понижения процентов до четырех и пяти соответственно, надеясь стимулировать этим вложения средств в различные акционерные и торгово-промышленные предприятия, дававшие в среднем 8–10% дохода. В общем, мера дала эффект: «нельзя было опасаться недостатка в акционерах ни для какой вновь образующейся компании», ценные бумаги расхватывались публикой «в несколько часов». Во второй половине 1830-х годов Канкрин расценил это даже как опасный ажиотаж. До эпохи грюндерства 1860-х годов было еще далеко, но оживлению экономической деятельности и ускорению оборота капитала это содействовало.
Такое отношение к заемным средствам, когда они концентрировались полностью в руках государства, соответствовало убеждениям Канкрина. Он делал ставку на развитие исключительно казенных финансов, не допуская появления в России частных банков и даже сберегательных учреждений, так как опасался возникновения «искусственных капиталов, могущих принести вред частным лицам». Однако такая позиция была небесспорной, она вызвала критику Е.И. Ламанского: Канкриным «даже не сознавались те серьезные недостатки, которые были присущи кредитным установлениям того времени и препятствовали постановке у нас на правильные основания банкового дела».
Глядя вперед, в эпоху «великих реформ», Бунге так резюмировал деятельность Канкрина: «...неподвижность составляла характеристическую черту финансового управления 1822–1842 гг. <…> Впрочем, каковы бы ни были недостатки финансовой системы графа Канкрина, но из двух крайностей — неподвижности и легкомысленной импровизации — первая составляет меньшее зло». Бунге считал систему Канкрина производной от общей обстановки царствования, у него получалось, что состояние финансов тесно связано с политическим строем, — это был взгляд из 1860-х годов, который сам автор опроверг в первой половине 1880-х, побывав на месте Канкрина. Наследники Бунге И.А. Вышнеградский и С.Ю. Витте показали, что политический строй России в виде неограниченного самодержавия вполне может сочетаться с успешным экономическим развитием, по крайней мере некоторое время, исчисляемое десятилетиями.
Разумеется, время Канкрина (вторая четверть XIX века) имело свои особенности: наряду со строгой бюджетной политикой и борьбой за крепкий рубль они заключались в содействии развитию промышленности, но без прямого участия и патернализма самодержавной власти. Ставка делалась на частную инициативу при ограниченной поддержке ее со стороны государства. В этом контексте Канкрин выглядит как финансист, заботившийся прежде всего о состоянии денежной системы, бюджета и платежного баланса. На экономику он смотрел как на источник финансов (отсюда вытекает его негативное отношение к банкам и железным дорогам, последние он называл «болезнью времени», опасной для казны). Сам Канкрин хотел походить на Ж.-Б. Кольбера, генерального контролера французских финансов (1661–1683), меркантилиста, протекциониста, сторонника развития промышленности и борца за бездефицитный бюджет. В конечном итоге, наверное, прав современный исследователь Л. Е. Шепелёв, заключивший, что главную цель Канкрин видел «в укреплении экономического могущества страны и росте национального богатства», и он добился на этом пути существенных успехов. А какие еще требования можно предъявить к министру финансов николаевского царствования?
Канкрин оказался хорошим администратором. «Он работал часов по 15 в день, не считая приема просителей и посетителей». Будучи идейным противником формализма, он полагал, что сущность дела «теряется нередко в формах, переписках и обрядах, от страсти к излишним справкам и особенно от умножения инстанций и совещаний, всякую ответственность уничтожающих». «На интриги, которые велись против него постоянно, он отвечал презрением, противоставляя им блестящие результаты своего управления, беспощадно обличая злоупотребления и поражая своих недоброжелателей своими, иногда едкими, остротами. Его резкие выходки и насмешки нажили ему, несомненно, еще больше врагов, чем нетерпимость к злоупотреблениям. Тем не менее никому не удалось поколебать доверие к нему императора Николая, и Е.Ф. Канкрин продолжал до полного истощения сил сидеть, как он выражался, на „огненном стуле“ русского министра финансов».
Никто из его коллег не занимал этот «стул» так долго, на протяжении 19 лет. Деятельность Канкрина нашла отражение в массе рассказов о его поступках (часть из них публикуется в этом издании). Как правило, это были анекдоты «во славу героя», с юмором рассказывающие о защите им государственных интересов, а также о заботе министра о сотрудниках, об умении возразить даже самодержцу и ответить на неудобный вопрос. Николай I высоко ценил своего министра: в 1829 году Канкрин был возведен в графское достоинство, в 1832 году получил высший в империи орден Андрея Первозванного. Такими отличиями могли похвастать очень немногие сановники империи.
Как человек и сановник Канкрин вызывал к себе много симпатий у современников, сослуживцев и подчиненных — нечастый случай для эпохи николаевской России. Они единодушно отмечали скромный образ жизни министра. Он обитал в доме Министерства финансов на Мойке, занимая там небольшую квартиру в несколько комнат. Как типичный немец, Канкрин старался вести здоровый образ жизни. Так, он каждый день перед приемом посетителей рубил дрова в дворницкой для поддержания физической формы. В преданиях сохранились многие его остроумные ответы на различные вопросы. Например, на вопрос, почему он не участвует в траурных церемониях, Канкрин ответил: «Человек обязан быть на похоронах только один раз — на своих собственных».
Впрочем, остроумие нравилось далеко не всем. Противник Канкрина Ламанский строго оценил его манеру поведения: «Как человек Канкрин отличался несносным характером: был крайне упрям, воображал себя выше всех, любил в сложных вопросах отделываться громкими фразами и был до грубости резок не только с подчиненными, но даже в Государственном совете, особенно когда ему приходилось отстаивать там свои зачастую узкие взгляды. Так, в одном из заседаний совета он начал путать какое-то дело цифрами, пересыпая свою речь разными техническим терминами, вроде: бухгалтер, баланс и т. п. Когда разбиравшийся вопрос оказался погруженным в густой туман канкриновской фразеологии, граф Строганов заявил, что он ничего не понимает, вероятно потому, что он не был бухгалтером. На это Канкрин вдруг возразил: „Я был бухгалтером, но вот дураком я никогда не был“». Не был он также и вором — редкий пример для российского руководства.
Судя по мемуарам близких ему людей, Канкрин являл собой пример «домашнего человека», избегал торжеств и различных больших собраний, что не мешало ему любить поэзию и музыку, ценить прекрасное в архитектуре. Он с юности занимался литературными опытами, его перу принадлежат роман и сборник рассказов «Фантазии слепого». Долгие годы вел дневник, часть которого была опубликована.
Завершение карьеры Канкрина оказалось обусловлено его здоровьем. В 1839 году графа настигла серьезная болезнь (апоплексия). Сановник ослабел, часто и долго лечился за границей. П.И. Бартенев утверждал, что под конец жизни влияние Канкрина на государственные дела сильно упало. Почти не имея личных докладов у Николая I, министр стал проситься в отставку, однако император долго не отпускал его. В 1844 году здоровье опять серьезно ухудшилось, на сей раз уход Канкрина с министерского поста, случившийся 1 мая 1844 года, был неизбежен. Довольно скоро, 9 сентября 1845 года, граф Канкрин скончался в Павловске. Будущее показало, что он был одним из успешнейших министров финансов за все время существования Российской империи.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky