Гузель Яхина. Зулейха открывает глаза

Хотя я принципиально не читаю современную российскую литературу, по многим причинам, излагать которые здесь не буду в целях экономии места, я сделал исключение и прочитал это произведение. Слишком уж мощный начался срач, правда, по поводу сериала, снятого по этой повести (или романа?), но сериал я смотреть не буду, это немыслимо. Хватит с меня книги.

Тему "клеветничества" то ли на быт и нравы татарской деревни, то ли на "Великую историю Великой страны" (брррр) обсуждать не буду. В этнических вопросах я не специалист, хотя не понимаю, на что обиделись национально озабоченные татары, обычные деревенские нравы, в русских деревнях было примерно то же самое, только религия другая, но это несущественные различия.
Что касается коллективизации, то недоумки, которые сомневаются в том, что она сопровождалась вот такими ужасами, пусть прочитают "Поднятую целину" Шолохова, которого никак не назовешь "клеветником" и "антисоветчиком". Там всё это описано, да посильнее, пожалуй.
Вот и перейдем к чисто литературной, художественной стороне дела.

Гузель Яхина умеет профессионально строить рассказ, сюжет, story, а это главное для писателя, всё остальное второстепенно. У нее бойкое перо. Читается, в основном, легко. Хотя, конечно, некоторые впечатлительные барышни погорячились, сравнивая с "Будденброками" или "Войной и миром". Да и с "Архипелагом ГУЛАГ" сравнивать тоже не надо, жанр совсем другой.
Любые сравнения хромают, но я невольно то и дело вспоминал "Крутой маршрут" Евгении Гинзбург, там зэки, тут раскулаченные, хотя и зэки есть, но по фактуре много общего. Но - только по фактуре.
В отличие от строгой, четкой прозы Евгении Гинзбург книга Яхиной чрезмерно, вызывающе, изнурительно литературна. Более того: она явно выстроена, простроена с расчетом на разного рода слезовышибательные эффекты, которые не могут не вызвать старики, дети и беременные женщины, отправленные по этапу в Сибирь в сущности ни за что, только за принадлежность к якобы "эксплуататорским классам".
Эффекты сработали, книга стала популярной, тиражи огромные, неискушенные читатели всё принимают за чистую монету, особенно женщины. На то и было рассчитано.
Однако искушенного читателя вроде меня всеми этими хорошо выстроенными эффектами не проймешь. История Зулейхи меня эмоционально не тронула, уж извините (в отличие от главной героини, она же автор "Крутого маршрута", например, или Ивана Денисовича из знаменитого рассказа Солженицына).
Что же тут не так? Да почти всё, пожалуй.

В литературе так бывает, что и коллизии подлинные, не выдуманные, не сказочные, не фантастические, и общая канва повествования достоверна вплоть до деталей, а вот герои-персонажи, отправленные писателем в эти предлагаемые обстоятельства, оказываются не живыми, не достоверными, да просто фальшивыми, искусственно сконструированными механическими фигурками, которыми автор умело и хитро манипулирует.
Такова и Зулейха, хрупкая женщина с невероятной жизненной силой, причем изначально ясно, что она-то "вынесет всё", да и "широкую, ясную" дорогу проложит, в том числе и грудью, выживет и выкормит ребенка в невероятных, бесчеловечных, антисанитарных условиях, да еще потом становится бесстрашной охотницей на медведей. Такое бывает? В жизни и не такое бывает. Вот только сама эта Зулейха с начала до конца остается чисто литературным искусственным созданием, а не живым человеком - не в пример хотя бы разным, как правило, безымянным зэкам из рассказов Варлама Шаламова, где тоже описаны подробности выживания в страшных условиях. Впрочем, ладно, оставим в стороне других писателей, сейчас речь идет о Яхиной.
Таков "плачущий большевик" Иван Игнатов, "на лицо ужасный, добрый внутри", очень идейный - и таков же его конфликт с беспринципным ГПУшником Зиновием Кузнецом.
Таков абсолютно фантастический хирург Вольф Карлович Лейбе - тут уж и насчет достоверности коллизий возникают вопросы. Конечно, в лагеря отправляли и куда более заслуженных, выдающихся людей, и записать для галочки в раскулаченные, наверное, могли, и какой-нибудь прообраз имеется, но... пожилой профессор, "божий одуванчик", который сперва сходит с ума, перестает воспринимать окружающую действительность, что похоже на шизофрению (хотя она какая-то странная, но тут уж пусть медики разбираются), но потом возрождается, преодолевает все испытания и совершает подвиг на поприще хирургии, акушерства... По-моему, это уже слишком.
Таков художник Иконников, такова пара ленинградских интеллигентов, изъясняющихся по-французски и тоже преодолевающие все тяготы этапа и жизни в землянке в тайге. А их диалоги с Иконниковым, который тоже когда-то учился живописи в Париже - просто, извините, безвкусная литературщина, а не литература.
Можно долго еще перечислять все эти хитрые литературные конструкты, эти ямы-ловушки, ловко скрытые под слоем стилистически ровного текста, что похоже на яму-ловушку, которую вырыл в тайге Игнатов, чтобы поймать медведя. Их не видно невооруженным глазом. Но как только их рассмотришь, теряется доверие ко всей повести, а это жаль.

В принципе, если говорить совсем серьёзно, на мой взгляд, невозможно создать высокохудожественную прозу из тех обстоятельств и перипетий, которые писатель не пережил лично, не испытал на собственной шкуре. Не знаю таких примеров в истории литературы.
Без этого в лучшем случае получается имитация, пусть порой и очень хорошо сделанная. Как это вышло у Гузель Яхиной и её Зулейхи, открывающей глаза.
Понятно, что на современном безрыбье, на удручающем фоне полного оскудения литературы и такая имитация производит впечатление шедевра.