"Товарищ Муссолини". К 75-летию расстрела

Бенито Муссолини

28 апреля исполнилось 75 лет со дня расстрела итальянскими партизанами Бенито Муссолини (1883–1945). Любопытно, что первые шаги в политике будущему "Дуче" помогла совершить русская социалистка, а позднее большевичка Анжелика Балабанова (1878–1965).
Это странное знакомство началось в марте 1904 года. Об этом рассказала сама Балабанова в книге мемуаров.
Они познакомились на митинге в честь годовщины Парижской Коммуны в Лозанне. Выступая с трибуны, Балабанова заметила в толпе слушателей молодого человека, неряшливая одежда и нервное поведение которого бросались в глаза. «Аудитории, где преобладали эмигранты, всегда состояли из бедно одетых людей, но этот человек был не просто беден, но чрезвычайно грязен. Я никогда не видела человека, который выглядел бы столь жалким. Несмотря на массивную челюсть, горечь и беспокойство в чёрных глазах, он производил впечатление исключительно робкого человека». Она спросила о нём товарищей, и получила ответ: «Он спит под мостом… На родине он, кажется, был школьным учителем, но говорят, что он слишком пил, заболел ужасной болезнью и то и дело попадал в передряги. Он утверждает, что он социалист, но, похоже, мало знает о социализме и больше похож на анархиста. Но он сильно нуждается». Движимая сочувствием, Балабанова подошла к юноше и спросила:
– Могу я что-нибудь для вас сделать? Я слышала, что у вас нет работы.
«Когда он ответил мне, его голос был почти истеричным, и он не поднял глаз.
– Для меня ничего нельзя сделать. Я болен, я не могу работать или делать какие-то усилия…
– Как вас зовут, товарищ?
– Бенито Муссолини».


Примерно так выглядел молодой социалист Бенито Муссолини в момент знакомства с социалисткой из России Анжеликой Балабановой. На этом полицейском фото он был заснят в 1903 году, а их первая встреча состоялась годом позже


Анжелика Балабанова

«Едва ли я могла себе представить в тот вечер, что начинаю общение, которое десять лет спустя приведет к таким горьким последствиям, что отчасти благодаря моей помощи и сочувствию жалкий бродяга после того собрания в Лозанне встанет во главе движения, которому я отдала свою жизнь, и что он окажется виновным в самом позорном предательстве нашего времени. Но никто не мог бы увидеть в этом смущенном, нервном двадцатилетнем юнце человека, который правит Италией сегодня.» (Мемуары Балабановой писались в конце 30-х годов).


Анжелика Балабанова

Выдержки из книги Балабановой о Муссолини:
«Он ненавидел социальные привилегии, но быть пролетарием не хотел. Его мать была школьной учительницей, и он сам недолгое время преподавал в начальных классах в Италии. По этим причинам он считал себя интеллигентом, лидером, а контраст между его представлением о себе и унижениями повседневной жизни зародил в нем преувеличенную жалость к себе и острое чувство несправедливости жизни по отношению к нему.»
«Его ненависть к угнетению не была той безликой ненавистью к системе, которую разделяли все революционеры. Она возникла из его личного чувства униженности и неудовлетворенности, из его страсти к самоутверждению и из решимости взять личный реванш. Я стала понимать эти вещи. Постепенно, конечно.»


Таким Муссолини стал к моменту написания воспоминаний Балабановой

«Если Муссолини когда-либо и был искренен с кем-либо, то, полагаю, этим кем-то была я. Он очень много рассказывал о себе, о своем горьком детстве (хотя, когда он рассказывал о нем, мне оно показалось гораздо менее суровым, чем у большинства итальянских рабочих), о страданиях и лишениях, которые ему пришлось вынести с тех пор, как он бежал из Италии, спасаясь от военной службы… На протяжении всего нашего общения меня связывало с ним понимание того, что я единственный человек, с которым он был абсолютно самим собой, с которым он не напрягался, потому что ему не нужно было лгать.»
«Однажды… он указал на общественный парк, мимо которого мы проходили, и рассказал такой эпизод:
– Когда я приехал сюда, я жил в величайшей нищете. Товарищи, которые могли бы помочь мне, были далеко или сидели без работы. Однажды я проходил мимо этого парка и был такой несчастный от голода, что думал, что не проживу и дня. Я увидел двух англичанок, которые сидели на скамейке и обедали – хлеб, сыр, яйца! Я не смог сдержаться. Я бросился на одну из старых ведьм и вырвал еду из её рук. Если бы они оказали хоть малейшее сопротивление, я бы задушил их – задушил бы, заметьте…
Он добавил грубое слово. Потом остановился и начал смеяться, засунув руки в карманы. Все его тело раскачивалось.
– Вам не кажется, что было бы лучше, если бы я убил этих паразиток? Почему не приходит час реванша?
Я обратила его внимание на то, что убийство двух женщин не решило бы проблему голода среди людей. Но его не заботил голод как социальная проблема. Он рассуждал, исходя из удовлетворения своих собственных нужд – пища и месть.»



«Когда я вернулась в Лозанну, я обнаружила, что теперь он часто выступает от имени радикалов на тему антиклерикализма и антимилитаризма… Он постепенно становился ярким уличным оратором на эти темы. Вскоре после этого он опубликовал свою первую брошюру «Бога нет» за счет своих друзей-радикалов. Предисловие к брошюре заканчивалось заявлением: «Верующие, Антихрист родился!»».
«Пока мы ждали отплытия парохода, он махнул рукой в сторону ресторанов и гостиниц, расположенных вдоль набережной:
– Посмотрите! Люди едят, пьют, наслаждаются жизнью. А я буду плыть третьим классом, есть жалкую, дешевую еду. Porca Madonna, как я ненавижу богатых! Почему я должен страдать от этой несправедливости? Как долго мы должны ждать?
Я вспомнила его рассказ о двух англичанках в Лозанне.»
«За всю свою политическую жизнь я никогда не встречала человека, который так постоянно взывал к моему сочувствию, как Муссолини…
– Чего вы боитесь? – спросила я его однажды поздно вечером, когда мы шли домой по пустынным улицам.
– Боюсь? – повторил он, останавливаясь и глядя вокруг глазами, которые, казалось, были полны ужаса. – Я боюсь деревьев, собак, неба, а также собственной тени. Да, своей собственной тени! – В этом месте он, казалось, взял себя в руки, пожал плечами и сардонически засмеялся. – Я боюсь всего, всех – и себя самого!»


Дуче в облике респектабельного буржуа

«Иногда он говорил мне о своем намерении написать что-нибудь гораздо более «ужасное», от чего волосы встанут дыбом, чем короткие рассказы Эдгара Алана По.
«Когда я впервые прочитал Эдгара По в библиотеках Тренто и Лозанны, – говорил он, – я думал, что тут же сойду с ума, так я испугался. Я никогда не стал бы читать его на ночь. Ужас!» И он опять останавливался, добавляя после паузы: «Я тоже начал писать в такой же манере, но мой сборник рассказов будет называться «Извращение».
«Знаете, – и это заключение он повторял так часто, что оно стало лейтмотивом, – а ведь я ненормальный. В какой сумасшедший дом меня заберут, когда я совсем свихнусь, я не знаю, но я псих». И он саркастически смеялся.
«Ну, конечно, вы сумасшедший, – обычно отвечала я. – Но оставьте в покое Эдгара По, и хватит постоянно болтать о своем безумии. Вы просто хвастаете им. Это что, так интересно?»».
«Он стремился добиться известности любого рода. Ему доставляло удовольствие все, что привлекало к нему внимание. Даже пренебрежительные замечания делали его счастливым: ведь это означало, что его заметили как личность.
Когда движение футуристов, возглавляемое Маринетти, уже произвело международный фурор, Муссолини как-то рассказал мне о своем впечатлении:
– Как только Маринетти появился на сцене, чтобы прочесть лекцию, вся публика начала кричать, свистеть и бросать в него гнилые помидоры. Разве это не здорово? Как я ему завидую! Хотел бы я быть на его месте!»
«Каждый день около четырех часов пополудни Муссолини ходил к врачу. И хотя он был чрезвычайно скрытным в отношениях с большинством своих товарищей, тут он использовал всякую возможность поговорить о своем недуге. Это был один из способов привлечь к себе внимание и добиться сочувствия…
Сердясь на такой способ привлечения к себе внимания, я однажды прервала его в присутствии нескольких посетителей.
– Зачем повторять всегда одно и то же? – спросила я его. – Даже если тема была бы интересной, это стало бы однообразным. Вы не можете пойти к какому-нибудь специалисту и покончить с этим?
– Вы правы, – сказал он. – Я схожу к специалисту.
На следующий день, приблизительно в шесть часов вечера, мое внимание привлекло что-то необычное: перед дверью редакции газеты «Аванти» остановилась машина. Человеком, который вышел из нее и вошел в редакцию, был Муссолини, но я едва узнала его. Казалось, он стал старым и согнутым. Он дрожал, его лицо было бледно, а глаза полны ужаса. Каждое слово, которое он произносил, казалось, причиняет ему невыносимую боль. Он плюхнулся в кресло, закрыл лицо ладонями и начал рыдать. И хотя я была привычной к его истерическим вспышкам, я поняла, что на этот раз здесь что-то другое, нежели обычный нервный припадок.
– Что с вами? – спросила я. – Почему вы плачете?
Он поднял голову и посмотрел на меня с выражением ужаса на лице.
– Разве вы не чувствуете, не ощущаете запах? – простонал он. – Вы не чувствуете запах антисептика?
– Антисептика?
– Да. И вообразите, этот проклятый доктор взял у меня кровь. Прежде чем сделать это, он использовал антисептик. Теперь я ощущаю его везде, везде! Он преследует меня!
Я пыталась успокоить его, уверяя, что скоро он избавится от неприятного ощущения, и посоветовала ему пойти домой на ужин.
– Я боюсь этого запаха, – продолжал он. – Я боюсь всего.»



«В течение последующих нескольких дней незадолго до четырех часов пополудни он начинал стонать и закрывать лицо руками.
– Теперь-то что случилось? – спрашивала я.
– Неужели вы не ощущаете этот запах, запах дезинфицирующего средства? – вскрикивал тогда он. – Посмотрите! Сейчас четыре часа.
В конце концов я стала прибегать к уловке, переводя стрелки часов вперед. Когда он начинал свои стенания, я обычно ему говорила:
– Посмотрите на часы. Четыре часа уже прошли. Сейчас почти пять.
Он немедленно поднимал голову, и его глаза сияли от облегчения и радости.
– Если это так, я готов к работе, – говорил он. – Вы не позволите мне выпить чашечку чая?»



Балабанова рассказывает и о том, как Муссолини перешёл на другую сторону баррикады. Любопытно, что и в этот момент, несмотря на очевидную измену, её не покинуло сочувствие к нему.
«Настала моя очередь выступить.
– Я заявляю вам, что вы предаете свой класс и партию, которая спасла вас от моральной и физической нищеты. Вы предаете веру, которая сделала из вас человека и революционера, которая дала вам достоинство и идеалы.
Он по-прежнему не смотрел на нас.
– Товарищи, – продолжала я, – прежде чем мы расстанемся, я бы хотела выделить Муссолини временное пособие. Пока он найдёт себе какое-то другое занятие, мы должны обеспечить его семью.
Тогда он в первый раз заговорил.
– Мне не нужно ваше пособие, – сердито прервал он меня. – Я найду работу каменщика. Пять франков в день мне достаточно. В одном вы можете быть уверены. Я никогда не скажу и не напишу ни одного слова против партии. Скорее я сломаю свою ручку и отрежу себе язык. Какие бы действия вы ни предприняли, я останусь верным социализму. Вы можете лишить меня членского билета, но вы никогда не сможете вырвать социализм из моего сердца – он слишком глубоко там укоренился.
Когда он произносил эти слова, в его кармане лежал контракт на кругленькую сумму, с помощью которой он основал свою собственную газету Il Popolo d' Italia [«Народ Италии»], со страниц которой он в самых резких выражениях стал нападать на свою бывшую партию.»
«Газеты ещё публиковали заметки об этой сцене, когда появилась новая газета Муссолини. Под броским заголовком были набраны два лозунга: «У того, у кого есть сталь, у того есть хлеб» (цитата из Бланки) и наполеоновский – «Революция – это идея, которая находит штыки».
В одном из первых выпусков этой газеты была напечатана карикатура, изображающая человека, топчущего красное знамя. Оригинал этой карикатуры позднее был помещён на обозрение в витрине ателье самого модного портного в Милане.
Всем было известно, когда появилась Il Popolo d'ltalia, что «обращение Муссолини в другую веру» имело под собой финансовую основу. В Италии вообще все поняли, что деньги поступили от союзников и итальянских промышленников. Вопрос, который часто можно было услышать в то время, был: «Кто заплатил?»».
На этом эпизоде рассказ Анжелики Балабановой о судьбе будущего фашистского дуче обрывается. Известие о казни Бенито Муссолини в 1945 году она встретила в кругу итальянских социалистов, которые ликовали от полученной новости. На её глазах, говорят, были слёзы, которые, конечно, приняли за слёзы радости. Но скорее всего, Балабанова вспомнила нищего паренька в грязной одежде, которому она посочувствовала на митинге 41 год тому назад. И тем самым невольно, сама того не желая, подтолкнула его навстречу роковой судьбе.

P.S. Ну, а от себя добавлю пару слов. Анжелика Балабанова, конечно, проявила поистине кротовью слепоту, когда ещё в том молодом пареньке, которому так сочувствовала, не разглядела самого натурального фашиста... И ровным счётом ничего удивительного в его последующем превращении не было. Впрочем, кротовья слепота – это была поистине самая характерная черта г-жи Балабановой. Например, в 1957 году бывший секретарь Коминтерна не придумала ничего лучшего, чем выступить по "Радио Свобода" с критикой... В.И. Ленина (кого интересует, может прослушать запись её выступления в 1957 году).
Но это, как говорится, уже совсем другая история...