И опять цитата
Собственно именно в этом обстоятельстве и кроется проигрыш войны конкретно в Крыму.
Меншиков и Горчаков придерживались принципиально различных подходов к проблеме удержания Севастополя, что вызвало серьезные перемены в тактике защитников после февраля 1855 г. По мнению командира бригады 10-й пехотной дивизии генерал-майора А.К. Баумгартена, «положение, в котором находились оба наши главнокомандующие, было совершенно различно и от каждого из них требовало совершенно другого образа действий»[687]. «Князь Меншиков, – считал Баумгартен, – даже после Инкерманского сражения утверждал, что нельзя держать Севастополя, и не принимал решительно никаких мер для его обороны. <…> К приезду Горчакова, действительно, уже было невозможно держать долее Севастополь. Но князь Горчаков приехал с готовой мыслью действовать и исполнять всё то, что было упущено князем Меншиковым.
Вместо того чтобы не давать войска в Севастополь, он усилил гарнизон его до чрезвычайности, но уже тогда, как бомбардирование было сильнее и потери наши значительнее. Вместо того чтобы противиться ночным вылазкам, он увеличил их до чрезвычайности, несмотря на то, что ночи были светлые, теплые и непродолжительные, что все траншеи были углублены, вооружены артиллерией и полны войск. Не только вылазки эти не исполняли главной их цели, – держать наготове и утомлять неприятеля, но, делая их в значительных силах, потери наши были так велики, что деморализировали не противника, а наши войска. В той же степени, – заключает Баумгартен, – в какой князь Меншиков хотел оставить Севастополь, в той же князь Горчаков упорствовал его защищать, несмотря на видимую невозможность держаться долее»[688].
Сравнительно более тяжелые потери защитников Севастополя в артиллерии объяснялись в первую очередь неравными условиями огневой дуэли. В последние месяцы обороны 2-й, 3-й, 4-й бастионы и Малахов курган, в отличие от батарей союзников, находились под сосредоточенным перекрестным обстрелом. По данным Э. И. Тотлебена, у противника в ходе осады было подбито и повреждено 609 орудий, на русских батареях – примерно 900 орудий[689].
Тем не менее на потерях живой силы тактическое несовершенство севастопольских позиций сказывалось гораздо тяжелее. Относительно слабый профиль земляных укреплений и малая площадь обороняемого периметра не позволяли эшелонировать резервы в глубину и укрывать их от огня. «Резервы, – вспоминал флигель-адъютант капитан Д.А. Столыпин, – всегда были наготове, оставаясь под чистым небом без всякой покрыши и укрытия от неприятельских снарядов; а потому по мере приближения и умножения неприятельских осадных работ стрельба и бомбардировка делались всё более смертоносны, потери были громадны, и требовалось на пополнение гарнизона всё более и более войска в Севастополь»[690].
Говоря простыми словами: изначально просто Севастополь оборонять не хотели, думая, что соберут силы, атакуют союзников и сбросят их в море. Однако, когда стало понятно, что этот план не сработает, а понятно это стало только зимой 1854-55 годов, стали усиливать Севастополь. Но проблема была в том, что время для построения крепкой обороны, занятия и укрепления сильных позиций (на той же Сапун-горе) было упущено.
В результате русские подкрепления попадали под бомбардировки без какой-либо защиты, и просто перемалывались. Это был своего рода Невский пятачок, где маневр резервами был затруднен.
В свою очередь союзники за осень и зиму времени зря не теряли, и укрепили свои позиции железно, и простой атакой их было уже не взять.