Блоги |
Еще немного о жизни в Новогирееве
Хочу еще немного написать о том времени, которое сейчас вспоминается мне как счастливое.
Моя мама своим детям и внукам никогда ничего не запрещала, ничего им не навязывала и ничего от них не требовала. Казалось бы, что при таком воспитании они должны были вырасти избалованными и недисциплинированными. Но этого не было. Мама детей и внуков очень любила, и они платили ей взаимностью, и между ними было полное взаимопонимание. Дети и внуки ее так любили, что старались сделать все, чтобы ее порадовать, и боялись огорчить. Выходит, что любовь вернее подчиняет себе и лучше дисциплинирует, чем приказы и насилие.
А Лена у нас вообще была образцово-показательным ребенком с раннего детства и до сегодняшнего дня. У нас с ней никогда не было никаких проблем. Она всегда вела себя идеально. Очень хотела все делать «правильно». Когда она пошла в первый класс, то спросила у меня, кто она по национальности. Я сказала, что у нее мама – еврейка, а папа – русский, и значит, она наполовину еврейка, наполовину русская. Она сказала: «А если спросят про национальность, то что же мне сказать?» Я ответила: «Вот так и скажи, что ты наполовину еврейка и наполовину русская». Она сказала: «А если нужно будет написать национальность? Нельзя же написать половинка на половинку». Я ответила: «Тогда выберешь что хочешь. Хочешь, напиши, что ты еврейка, хочешь напиши, что ты русская». Она воскликнула с отчаянием в голосе: «Я не хочу писать, как я хочу, я хочу написать, как правильно!» Вот «правильность» была ее основной жизненной идеей. А мерилом правильности, конечно, была бабушка.
Когда мы с Игорем бывали не согласны с мамой, не по бытовым вопросам, конечно, а по идеологическим, и спорили с ней, то Лена становилась перед бабушкой и убежденно говорила: «Правильно, что бабушка говорит». В 1937 году, когда моего отца репрессировали, маму исключили из партии и уволили со всех работ, не дали защитить готовую диссертацию, которую она написала на кафедре физической химии Киевского государственного университета, и вообще с кафедры уволили. Хорошо, что хоть взяли работать библиотекарем в университетскую библиотеку. После известного доклада Хрущева на XX съезде КПСС в 1956 году, после разоблачения им культа личности Сталина и реабилитации всех незаконно репрессированных, маму восстановили в партии, она тогда работала в Станиславе на спирто-водочном комбинате. Заводская парторганизация очень обрадовалась новому члену с таким большим партийным стажем. Мама вступила в комсомол в 1918 году – она один из организаторов комсомола на Украине, а в партию – в январе 1920 года. По представлению городской партийной организации, маме дали персональную пенсию союзного значения. Персональных пенсий было много, но пенсии союзного значения давали редко. Когда я работала в ЦНТБ по архитектуре и строительству, мама оформлялась в ЦНИИЭП жилища на временную работу, и заведующая кадрами института сказала: «Персонального пенсионера союзного значения у нас нет ни одного – и вообще впервые с этим сталкиваюсь». Мама восстановилась в партии, потому что она верила, что, несмотря на сталинские репрессии и прочие возможные заблуждения и отклонения от правильного пути, партия все равно найдет правильную дорогу, которая приведет к счастью всего человечества.
Я сильно отклонилась от темы, а хочу писать про Лену и бабушку. Переехав в Новогиреево, мама сразу же встала на партийный учет и Лену брала с собой на партийные собрания, Марина тогда еще не жила с нами. На одном собрании мама выступила с большой речью, в которой она говорила о сталинизме. Она говорила, что то, что сказал Хрущев, и вынос тела Сталина из Мавзолея – это только начало большой работы. Она говорила, что в партии очень плохо обстоит дело с внутрипартийной демократией и вообще пережитков сталинизма очень много – перечисляла и анализировала эти пережитки. Но мамина речь явно не вызвала сочувствия у зала, в зале сидели как раз носители этих пережитков. Лена почувствовала настроение зала, вылезла из ряда, подошла к трибуне и встала рядом с бабушкой, повернув к залу лицо, выражавшее боевую решимость. Раздался смех, аплодисменты и возгласы: «Правильно! Защищай бабушку». И так как человеческое всегда важнее идеологического, то Лене удалось переломить настроение зала.
Однажды ночью у мамы случилось нарушение мозгового кровообращения. Я как раз ночевала в Новогирееве и вызвала скорую помощь. Я не могла вызвать Феликса, потому что ни у нас, ни у него не было телефона. Скорая приехала, маме оказали помощь и сделали назначение, выписали рецепт. С этим рецептом ночью мы с Леной ходили пешком в дежурную аптеку, которая находилась довольно далеко от нашего дома. Лена очень испугалась за бабушку, но держалась мужественно, старалась быть полезной. Назавтра она не пошла в школу, после бессонной ночи ей нужно было отдохнуть. А на следующий день я ей дала записку для учительницы, в которой объяснила, почему Лена пропустила занятия. Я написала, что очень довольна Леной, что она держалась мужественно и помогала мне. Учительница приняла нашу беду близко к сердцу. Она знала, что Лена живет с бабушкой, и наверное, как все, осуждала меня за это. К маме она относилась с большим уважением и пришла ее навестить.
Лена в Новогирееве кончила седьмой класс. Она хорошо училась и была бессменной старостой класса. Ее классный руководитель Анна Михайловна говорила мне, что Лена в классе – хозяйка. Учителя, приходя на урок, спрашивали у Лены, где в большой классном шкафу найти учительское пособие, карты, мел и прочее. Однажды Анна Михайловна за что-то рассердилась на класс и сказала, чтобы все ученики положили дневники ей на стол. Она запишет в дневники замечания, а ученики должны показать эти замечания родителям, и пусть родители распишутся, чтобы она была уверена, что родители замечания прочли. Ученики не положили дневники на стол Анне Михайловне, как будто не слышали, что она сказала. Анна Михайловна встала, сказала, что сейчас пойдет к директору, вернется с директором, и тогда у ребят будут уже серьёзные неприятности. Анна Михайловна вышла, и Лена сказала ребятам: «Давайте, положим дневники на стол, Анна Михайловна придет с директором, а дневники на столе лежат. И выйдет, что она зря на нас пожаловалась». Ребята положили дневники на стол, а Анна Михайловна вернулась без директора. Она к нему и не ходила, просто припугнула ребят. Эту историю мне сама Анна Михайловна рассказала.
Лена хорошо училась, была старостой класса, учителя ее любили, но она была о себе очень скромного мнения. Однажды она вышла на кухню, там была Татьяна Захаровна, мамина соседка, я о ней рассказывала, и ее сестра Мария Захаровна, которая приехала к ней в гости. Я из комнаты слышала, что Мария Захаровна о чем-то с Леной говорит. Когда Лена вернулась в комнату, я спросила у нее, о чем говорила с ней Мария Захаровна. Она сказала, что Мария Захаровна спрашивала ее, как она учится. Я спросила: «И что же ты сказала? Что ты отличница?» Лена сказала: «Нет». Я спросила: «Ты сказала, что учишься на четверки?» Лена опять сказала: «Нет». Я спросила: «Что же ты сказала?» Лена ответила: «Сказала, что учусь так себе». Я спросила: «Почему ты так сказала?» Она говорит: «Я и вправду так себе учусь». Заниженная самооценка – это вообще главная проблема моей дочери.
Марина стала жить с бабушкой, когда пошла в шестой класс. Время от времени ее мама, первая жена Феликса Зоя, приезжала и забирала ее. Но она так же, как мы, понимала, что Марине лучше учиться в школе в столице, чем в маленьком провинциальном городе на юге Украины, где Зоя жила в это время со своим вторым мужем Яковом. И Марина снова оказывалась в Москве. Яков, второй муж Зои, тоже был евреем, и чистокровно русская Зоя вскоре оказалась с ним в Израиле, где живет до сих пор. Маринка её там навещает не меньше 2 раз в год.
Продолжение следует.