Блоги |
На Большой Ордынке
Мы переехали на Большую Ордынку в дом, первый от набережной на нечетной стороне. Если стоять спиной к Красной площади, то слева. Наш дом был номер 7, а домов № 1, 3 и 5 не было. Во время войны в них попала бомба, после войны развалины разобрали, и на месте этих трех домов устроили сквер, совершенно прелестный. Он весь утопал в сирени. Весной сирень просто неистовствовала в своем цветении, а сирень – это мои самые любимые цветы, я уже об этом рассказывала. Позже уже при нас по периметру сквера высадили молодые березки, и они принялись и прекрасно себя чувствовали. Есенин сказал про Россию, что она – страна березового ситца. Вот этим ситцем мы и любовались – и нарадоваться не могли на эти березки. Позже, в середине 90-х, на месте этого сквера фирма «Лукойл» построила огромное здание – свой главный офис. И не стало нашего любимого скверика, который был единственным зеленым пятном на каменно-асфальтовой Большой Ордынке. Я ходила по улицам – по Большой Ордынке, Новокузнецкой, Пятницкой, Полянке, Якиманке, многочисленным путаным переулкам Замоскворечья, смотрела на людей, встречавшихся мне на улицах, и удивлялась. Эти люди были совершенно не похожи на тех, что жили у метро Войковская. Их отличала одна общая черта. Я не понимала, в чем суть этой особенности и с чем она связана. А потом я догадалась. Эти люди родились и выросли здесь, они никогда никуда не переезжали, им не приходилось адаптироваться.
Я уже рассказывала, что мой брат Феликс и его жена, которая, как и Феликс, была психиатр и доктор наук, занимались адаптацией. Они даже какое-то время прожили на Чукотке и на острове Врангеля (это была специальная экспедиция) и изучали там процесс и результат адаптации человека к низким температурам северной полярной ночи, длящейся месяцы, и к полярному дню. Они пришли к выводу, что адаптация – самая сложная и нагрузочная для человеческого организма, в частности психики, что адаптационная энергия не восстанавливается. Это, впрочем, было известно из экспериментальных исследований, проводившихся на мышах и крысах, кажется, Реми Шовеном и еще кем-то. Но результаты адаптации, ее влияния на психику человека они изучали первыми. Результаты этих исследований их поразили и даже напугали. Так напугали, что некоторое время они старались вести особый образ жизни, при котором не расходовалась адаптационная энергия. Мне кажется, я уже рассказывала, что однажды я к ним пришла и с порога громко и оживленно стала о чем-то рассказывать, а Феликс сказал мне: «Тише, тише, здесь берегут адаптационную энергию». Так вот, жители района Замоскворечье – от Москворецкого моста до Садового кольца – никогда никуда не переезжали, не расходовали адаптационную энергию, и это по ним было видно.
Как-то мы шли с Игорем по улице, и перед нами шла молодая женщина, очень складненькая, но большая неряха. На ногах шлепанцы, чулки перекручены и порваны на одной пятке, и волосы растрепаны. Игорь мне сказал: «Узнаешь ее?» Я ответила: «Нет, не узнаю. Мне кажется, я вижу ее впервые». Игорь сказал: «Ты видишь ее впервые, но ты о ней хорошо знаешь». Я спросила, откуда я могу о ней знать, Игорь сказал: «Это же Нинка с Ордынки из песни Высоцкого. Помнишь?
— Ну что мне делать с этой Нинкою?
Она спала со всей Ордынкою.
И с нею спать ну кто захочет сам!..
— А мне плевать — мне очень хочется!
Сказала: любит! Всё, замётано!
— Отвечу: рупь за сто, что врёт она!
Она ж того…
Ко всем ведь просится…
— А мне чего — мне очень хочется!
— Она ж хрипит, она же грязная,
И глаз подбит, и ноги разные,
Всегда одета как уборщица…
— Плевать на это — очень хочется!
Мы переехали в новый для нас район, и нужно было его обживать и осваивать. На Войковской я пользовалась услугами парикмахерской в доме в трех минутах ходьбы от нашего дома. Там у меня был свой мастер Лиля, мы с ней прекрасно понимали друг друга и подружились. Она мне все рассказывала о себе, пока я сидела у нее в кресле, она все время говорила. Лиля была человеком совершенно одиноким: ни родителей у нее не было, ни братьев, ни сестер, и подругам она не очень доверяла, а может, подруги не очень хотели ее выслушивать, а я готова была ее слушать с интересом и сочувствием. Лиля влюбилась, и он ее полюбил и сделал ей предложение, но она почему-то сомневалась, принять ли это предложение. Я не понимала ее сомнений, спросила, с чем они связаны. Лиля ответила: «С пятым пунктом». Я спросила: «У него пятый пункт?» Она ответила: «Нет, не у него, а у меня». Я очень удивилась. Лиля не была похожа на еврейку. Я сказала: «Но если его твой пятый пункт не смущает, то что же тебя останавливает?» Все же Лиля свои сомнения преодолела. Были у меня в парикмахерской на Войковской и своя косметичка, и своя маникюрша. Я могла бы и о них рассказать, но уж не стану. Но я, как всегда, отвлеклась от темы.
После того, как мы переехали на Большую Ордынку, я некоторое время продолжала ездить в парикмахерскую на Войковской, а потом подумала, что глупо ездить в парикмахерскую так далеко, через весь город, что здесь в центре Москвы парикмахерские должны быть ничуть не хуже. Я пошла в парикмахерскую на Полянке, там был большой салон, но мне там не понравилось, было как-то не душевно. В конце концов, я остановилась на парикмахерской на Пятницкой, недалеко от нашего дома. Лена и сейчас пользуется услугами этой парикмахерской, и ко мне оттуда приходит мастер – она и парикмахер, и косметичка. А вот маникюршу, согласную прийти на дом, Лена мне не нашла – и руки у меня в ужасном состоянии.
В парикмахерской на Пятницкой у меня была интересная история. Она произошла уже в августе 2009 года. Со мной связалась кинорежиссер Надя, она хотела снять про меня фильм и назвать его «Тысячница». Я рассказывала, что после первого месяца ведения блога у меня была уже тысяча читателей. А когда Надя кончила снимать свой фильм, читателей было уже пять тысяч, но Надя сохранила название «Тысячница». Я согласилась, интересно было увидеть себя со стороны. Фильм снимался в жанре наблюдения. Я видела фильм в этом жанре, снятый про Наума Коржавина уже в Америке. Фильм этот мне не понравился. Фильм-наблюдение снимается так… Съемочная группа ходит за героем фильма, куда бы он не пошел, и снимает его день. Но я про парикмахерскую. Надина съемочная группа пришла за мной в парикмахерскую, и снимали они в парикмахерской очень долго. Снимали много дублей, заставляя и меня, и парикмахеров много раз повторять одно и то же. Но никто не роптал, все это делали с удовольствием и интересом, после этой съемки в парикмахерской ко мне стали относиться по-особому. Может быть, думали, что если большая съемочная группа снимает про меня кино и на одну только парикмахерскую истратила больше часа времени, то, наверное, я человек чем-то замечательный. Меня стали там радушно встречать, сажали в кресло без очереди и парикмахер, и косметичка. Сначала я ходила туда самостоятельно, а потом, когда ходить мне стало трудно, Юра стал меня в парикмахерскую под руку водить. В парикмахерскую вела крутая и неудобная лестница, Юра приводил меня туда, долго сидел, ожидая, пока я все сделаю, я просила работать побыстрее, говорила, что меня внук ждет, а у него своих дел много, а мне говорили: «Ничего, подождет. Ваш внук вас очень любит».
Но я зациклилась на парикмахерской, а мы осваивали еще и магазины и прочие предприятия бытового обслуживания. Магазинов здесь было в разы больше, чем на Войковской, только булочных в пределах пешеходной доступности было шесть, причем одна из них на углу Пятницкой и Климентовского переулка была немецкая. Хлеб там продавали очень вкусный, не похожий не наш. Еще на Пятницкой, кажется, в доме 34, было ателье, в котором шили мужские рубашки, женские ночные рубашки, и нижнее белье: лифчики, пояса, грации и купальники. Все это шили из материала ателье, там был большой выбор тканей, и из материала заказчика. Мы сразу сшили Игорю шесть рубашек и мне несколько ночных рубашек, купальник и несколько лифчиков. Я уже рассказывала, что ночная рубашка – это мой любимый предмет гардероба. Я никогда не покупала готовых ночных рубашек, а всегда шила их на заказ и украшала вышивкой, кружевами и лентами. А здесь ателье было под боком, и я могла отдаться этой своей страсти. Лифчики я шила из специального корсетного шелка, очень добротного и красивого.
Еще на Пятницкой ближе к нашему дому, чем к ателье, где шили рубашки, была мастерская, которая называлась «Драпировка». Там шили всякие шторы, занавески и т.п. Мы въехали в новую большую квартиру – и всего этого нам нужно было много. В мастерской был большой выбор ткани. Мне очень понравилась приемщица, она показалась мне еще и очень привлекательной женщиной. Я, конечно же, захотела показать ее Игорю. Мы договорились, что Игорь пойдет со мной, и, пока я буду разговаривать с приемщицей, а я постараюсь говорить с ней подольше, он будет как будто рассматривать висящие на стенах ткани для драпировок и сможет рассмотреть приемщицу. Мы так и сделали. Я разговаривала с приемщицей и покосилась на Игоря, чтобы увидеть, смотрит ли он на приемщицу и понравилась ли она ему. Игорь показал мне большой палец, приемщица это заметила и все поняла – и мы сразу стали друзьями. Как-то мне нужно было сшить что-то более сложное, чем занавески. Приемщица сказала: «Мы этого не шьем, у нас и в прейскуранте этого нет. Но вы наша старая заказчица… Пожалуй, мы это для вас сделаем и придумаем, как это оформить».
Я уже сказала, что магазинов здесь было много – и среди них очень большой гастроном, в комплексе, в который входит кинотеатр «Ударник», и большой универмаг над гастрономом на втором этаже. Еще на Пятницкой, на ближайшем к нам квартале, рядом с парикмахерской, которую я облюбовала, был худфондовский магазин, через который художники продавали свои произведения и сами художники там толпились. Я ходила в этот салон и рассматривала картины. Такой же магазин был на Якиманке, на углу Якиманки и Крымского вала. А Крымская набережная была тем местом, где художники торговали своими картинами. И Дом Художника был на Крымском валу. Там устраивали выставки-продажи произведений искусства. Я все это смотрела, но купить так ничего и не решилась. Глаза разбегались, но выбрать ничего не могла. А Олег покупал картины у художников на Крымской набережной и в магазине на Якиманке однажды купил картину, которая ему очень понравилась, и он спросил, нет ли у них еще работ этого художника. Ему сказали: «А он здесь. Саша, иди сюда, тут тобой интересуются». Саша показал Олегу еще одну свою картину. Денег на нее у Олега не было, и он выменял у Саши эту картину на какие-то две редкие книги. Словом, Олег завесил картинами все стены в своей комнате и в холле и стал вешать их у меня. Сейчас и в моей комнате все стены увешаны.
Вернусь к фильму, который сняла Надя. Она талантливый человек, но я, конечно же, была этим фильмом недовольна. Может быть, фильм был и хорош, но фильм-наблюдение – это товарный жанр. Он высвечивает то, что я вовсе не хотела показывать. Надя хотела успеть снять фильм к какому-то фестивалю документальных фильмов и горевала, что не успела. Может быть, этот фильм на фестивале даже какую-нибудь премию получил бы, фильм был даже какой-то новаторский. В нем была и мультипликация, и еще какие-то формальные изыски. Но я была рада, что его там не показали. Достаточно, что его видели зрители канала ТВ Культура.
Продолжение следует.