Блоги |
На Большой Ордынке. Окончание
В прошлых постах я рассказывала о том, как мы переехали на Ордынку и как мы осваивали этот район. Я рассказала о магазинах, рынке и других учреждениях бытового обслуживания, которых здесь было гораздо больше, чем на Войковской. Это было очень удобно – но и только. Главные преимущества нашего нового места жительства были в другом – в, если можно так выразиться, предприятиях культурного обслуживания, которых в пределах пешеходной доступности было множество.
Было несколько музеев, в частности музей Тропинина, куда я пошла буквально на следующий день после переезда на новую квартиру. Пошла одна. Картины я предпочитаю смотреть одна. Тропинина я совсем не знала, помнила только его знаменитую «Кружевницу» и один мужской портрет. Может быть, я их помнила, потому что они висели в Третьяковке, а может, они не висели в Третьяковке и я их знала только по репродукциям. А тут был целый музей. Я провела в нем несколько часов, и Тропинин мне понравился. Я стала часто наведываться в этот музей. Очень удобно, когда музей рядом. Можно бывать там часто и постепенно постигать мир художника. Тропинин был крепостным, и мне кажется, это его крепостное состояние отразилось на его живописи. А может, если бы я не знала о том, что он крепостной, то ничего бы этого не заметила, и вообще, может, мне это показалось. Общим настроением его картин было какое-то смирение и кротость.
Еще в пределах пешеходной доступности был музей Бахрушина, театральный музей. Игорь там пропадал целыми днями. Вы знаете, что Игорь – актер по образованию. Я рассказывала о том, что он кончил ГИТИС и о том, что, окончив ГИТИС, он раздумал быть актером, и о том, почему он раздумал. Актером он не стал, но театр остался для него главным интересом в жизни. Он был для него важнее, чем литература, а актеры были важнее, чем писатели. Я даже не буду пытаться объяснить, что значили для него его любимые актеры. Мне кажется, я уже рассказывала, как однажды я летела из Киева в Москву (я летела из Станислава в Москву, а в Киеве у меня была пересадка) с великим актером Диким, с ним была еще группа актеров. Они возвращались в Москву после съемок фильма, снимавшегося на студии Довженко, где Дикий играл Сталина. Они громко разговаривали, переговаривались через весь салон самолета, вспоминали съемки, обсуждали. Я рассказала об этом Игорю. Он меня слушал внимательно, с большим интересом, а через некоторое время попросил рассказать еще раз. Меня эта просьба удивила, но я рассказала. А потом он попросил меня рассказать еще раз. Я сказала, что, мне кажется, он мой рассказ выучил наизусть. А он сказал, что в каждом новом рассказе появляются какие-то новые детали. В Бахрушинском музее он стал своим человеком, его пускали в запасники, позволяли рыться в документах.
Я уже когда-то где-то рассказывала, что в Бахрушинском музее в подвальчике была небольшая сцена и небольшой зрительный зал, где актеры московских театров, преимущественно молодые, показывали свои работы, которые не получилось показать на театре. Мы ходили туда всей семьей и маму брали с собой. В подвальчик вела крутая лестница с высокими ступенями, и маму в тяжелой шубе мы с этой лестницы спускали на руках. Гардероба там естественно не было, и зрители свои пальто держали на коленях. Мы там посмотрели пьесу Олби, которого почему-то советская власть не жаловала, и сцену из пьесы Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо», а абсурдизм у нас вообще жестоко осуждался. Еще мы там видели сцены из спектакля «Мастер и Маргарита», который большой сцены так никогда и не увидел. Главную роль там играла Ариадна Ардашникова, а ее муж, кажется, был режиссером этого спектакля). Не все, что мы там смотрели, нам нравилось, но все было интересно, и мы никогда не жалели, что пошли.
А вообще, если говорить о театрах, то теперь почти все московские театры были от нас в пределах пешеходной доступности. Перейдешь Красную площадь и Площадь революции и окажешься на Театральной площади, куда выходят Большой театр, Малый и еще театр, который тогда назывался Детский. Это был тогда замечательный театр. Мы в нем посмотрели спектакль по пьесе Александра Хмелика «Друг мой, Колька!». Этот спектакль в свое время наделал много шума своей несколько диссидентской направленностью. Его обсуждала вся Москва.
На первом квартале Пушкинской улицы размещался театр Оперетты. Кстати, эта улица теперь не называется Пушкинской. После распада Союза ее у Пушкина забрали, уж не знаю, чем Пушкин перед новой властью провинился. Улица называется теперь Большая Дмитровка, как будто бы указание города, к которому она ведет, важнее имени Пушкина. Но у Пушкина хоть площадь осталась, а у Чехова и улицу забрали, она теперь называется Малая Дмитровка, и на улице, которая носила имя Чехова, поставили памятник не Чехову, а Калашникову, который автомат Калашникова придумал. Этот автомат мы экспортируем во многие страны, и ежедневно из этого автомата убивают тысячи людей. Конечно, Калашников для нас теперь важнее, чем Чехов. И у Маяковского площадь забрали. Имена Чехова и Маяковского сохранил метрополитен в названиях станций. Спасибо руководству метрополитена. После того, как улицы и площадь переименовали, они могли бы и станции переименовать, но они этого не сделали. Я думаю, улицы забрали у классиков из ненависти к Советскому Союзу. Если бы Пушкинскую улицу назвали так в связи со столетием со дня рождения поэта в 1899, то она так бы Пушкинской и осталась, а поскольку имя Пушкина ей дала советская власть, то это имя у нее отняли. И с Чеховым – то же самое. И так произошло не только с этими писателями: еще с Горьким, например, и с Герценом. Раньше в названиях московских улиц отражалась вся великая русская литература. А кроме литературы России гордиться больше нечем. И интересно, что в новое время случайно сохранились названия, связанные с революционерами, и Ленинский проспект есть, а вот литературу с карты Москвы стерли безжалостно.
Но я про то, что почти все московские театры были от нас в пешеходной доступности: и МХАТ в мхатовском проезде (теперь эта улица называется иначе, ей вернули дореволюционное название Камергерский переулок), и театр Ермоловой, и ТЮЗ, и филиал МХАТа, и театр «Современник». В театре «Современник» мы бывали, еще когда он размещался в жилом доме на площади Маяковского – там он начинался. Помещение было тесное, очень душное, в антрактах мы выбегали на улицу, чтобы глотнуть воздуха. Там, в этом душном зале, мы с Игорем посмотрели спектакль по пьесе Евгения Шварца «Голый король». Спектакль был совершенно замечательный, и пьеса воспринималась как остроактуальная. Зал то и дело взрывался аплодисментами, все хохотали до упаду. Еще мы там посмотрели «Пять вечеров», это пьеса Володина. Главную роль играл Олег Ефремов. Я не люблю Ефремова как актера, могу по пальцам пересчитать роли, в которых он мне нравится. И в этом спектакле у нас с Игорем были к Ефремову претензии. Главную женскую роль играла Толмачева, но она всегда хороша. Только когда мы посмотрели фильм Михалкова «Пять вечеров» с великим Любшиным и Гурченко, мы оценили тот спектакль «Современника» – он был лучше михалковского фильма. И дело не в том, кто как играл, а в общей трактовке, в общем понимании пьесы. Когда Михалков снимал свой фильм, он уже был фильмом о прошлом – та реальность ушла. А «Современник» ставил спектакль остроактуальный. Зрители понимали все, что там сказано и показано, и то, что не сказано и не показано из-за цензуры, и все это вызывало у зала живейший отклик. Это было про наболевшее.
На площади Маяковского было еще два театра… Театр Моссовета с известными всеми любимыми актерами: Раневской, Пляттом, и т.д. И был там еще мой самый любимый актер – Геннадий Бортников. А еще в здании этого театра я посмотрела два спектакля Романа Виктюка «Служанки» и «М. Баттерфляй», когда у Виктюка еще не было своего театра. И это были два его первых спектакля в Москве. До этого он показал только в рабочем клубе «Москворечье» спектакль по пьесе Людмилы Петрушевской «Девочки, к вам пришел ваш мальчик» («Чинзано»). Это была моя первая встреча с Виктюком и Людмилой Петрушевской. Я смотрела спектакль одна, Игорь был уже очень болен и за город в «Москворечье» поехать не мог. Мне не хотелось его оставлять одного на целый вечер, и мне казалось, ему будет обидно, он будет мне завидовать. Но Игорь сказал: «Ты непременно должна пойти, посмотришь и мне расскажешь». Я сказала, что выслушать рассказ – это не то, что посмотреть самому. А Игорь сказал, что из моего рассказа он все поймет не хуже, чем если бы посмотрел сам. И действительно, так всегда и было. Из моего рассказа Игорь понимал даже больше, чем я сама, смотревшая спектакль. Я рассказывала, переживала спектакль еще раз вместе с ним, и, благодаря ему, мне много нового в спектакле открывалось.
Еще на площади Маяковского был театр Сатиры. В этом здании прежде был театр Оперетты. Но самое сильное впечатление, которое я получила в здании этого театра – это впечатление от концерта Александра Вертинского. Он тогда вернулся на родину и выступал во многих городах страны с концертами, на которые невозможно было попасть. Но мне повезло – я попала. И это впечатление на всю жизнь.
А еще на площади Маяковского был концертный зал Чайковского – лучший концертный зал в Москве. Там выступали и московские оркестры, и коллективы, и Мариинка там гастролировала. Я в тот сезон взяла абонемент и не пропустила ни одного выступления Мариинки. Там выступал Ансамбль Моисеева – это мой самый любимый коллектив, я люблю его больше, чем ансамбль Александрова. Воображаю, как вам скучно читать этот перечень – и продолжать не буду.
Мы не могли дойти пешком только до Вахтанговского театра и до театра им. Гоголя. Театр им. Гоголя был не слишком популярен, но мы туда ходили. Там наш близкий знакомый был осветителем, заведовал всей осветительской частью, он давал нам контрамарки. В этом, как я уже сказала, не очень популярном театре, была одна великая актриса, к сожалению и стыду своему, я не могу вспомнить ее фамилию. И мы ходили в этот театр, чтобы посмотреть на нее.
Еще в пределах пешеходной доступности от нас в самом конце Ордынки оказался филиал Малого театра. В этом здании мы прежде не бывали, а теперь мы посмотрели там спектакль Малого Драматического театра «Кроткая» по Достоевскому с Олегом Борисовым в главной роли. Попасть на этот спектакль было совершенно невозможно, но у моей подруги по Всесоюзной книжной палате Муси (мы с ней дружим и сейчас) были большие связи в театральных кассах Москвы, и ей удалось достать четыре билета для нас с Игорем, для себя и своей подруги Наташи. И места были хорошие. Мне спектакль не понравился. И не понравился Олег Борисов. Причем не понравился настолько, что мне неприятно было на него смотреть. Я ушла бы домой, но тогда Игорю пришлось бы меня провожать, одну он меня не мог отпустить, поэтому я не ушла домой, а весь спектакль просидела в фойе. Игорю тоже не понравилось, но он добросовестно высидел весь спектакль в зале так же, как и Муся. А Наташа сидела то с ними в зале, то со мной в фойе. Я не хочу, чтобы вы подумали, будто мы с Игорем не ценили Олега Борисова как актера – это вовсе не так. В первый раз мы увидели его по телевизору в фильме «Рафферти» в главной роли – это было в 1980 году. Он нам не просто понравился, он стал для нас открытием. Несколько дней мы с Игорем только о нем и говорили, ни о чем другом говорить не могли. Но Олег Борисов неровный актер: иногда играет гениально, иногда просто на хорошем уровне, а иногда и вовсе неинтересно. Не знаю, от чего это зависит. Может быть, от режиссера или от чего-то другого.
Еще поблизости от нас был музей великого драматурга Александра Николаевича Островского. Улица, на которой он размещался, тогда носила его имя. Но и у него улицу забрали. Вы знаете, что Островского называли Колумбом Замоскворечья, вот и мы теперь чувствовали себя такими колумбами. Я хочу вам напомнить, что к моменту нашего переезда на Большую Ордынку я уже 12 лет работала в ЦНТБ по архитектуре и строительству и восемь часов в день читала архитектурные журналы на семи языках. В результате этого архитектура, которой я прежде вообще не замечала, стала одним из моих главных интересов, и на Большой Ордынке у меня появились новые большие возможности удовлетворять этот интерес.
Если говорить о кинотеатрах, то в пяти минутах ходьбы от нас, только сквер перейти, был кинотеатр «Ударник». Я считаю его лучшим кинотеатром в городе. Некоторые считают лучшим кинотеатром «Художественный» на Арбатской площади, но мне «Ударник» больше нравится. «Ударник» был тогда не кинотеатр, а целый мир. Там можно было провести целый день. Там буфет был замечательный, где было всё, и даже горячие блюда можно было получить. В «Ударнике» можно было позавтракать, пообедать и поужинать. В фойе показывали документальные фильмы. Еще там имелся читальный зал, где можно было почитать свежие газеты и журналы. Все помещения были просторные, светлые, чистые. Словом, в этом кинотеатре можно было жить. А выйдя из кинотеатра, в этом же здании можно было купить все необходимое. Там был большой гастроном – один из лучших в городе, а над ним на втором этаже – универмаг. Еще в угловом доме на углу Ордынки и набережной был маленький кинотеатр, не помню, как он назывался. Он размещался в жилом доме на втором этаже. Тогда было много таких маленьких встроенных кинотеатриков, теперь, мне кажется, их нет.
Через пять лет после переезда на Большую Ордынку не стало Игоря. Но об этом я уже рассказывала. Рассказывала и об уходе Игоря, и о своей длительной депрессии, и о работе ночным сторожем в тресте «Коксохиммонтаж», причем рассказывала подробно. Рассказывала так же подробно о вступлении в партию «Яблоко», о работе в «Яблоке», о яблочниках, а о том, что было со мной с июля 2009 года до сегодняшнего дня вы знаете из моего ЖЖ. Таким образом, дорогие мои читатели, вы знаете обо мне всё – и добавить мне нечего. Вот разве что «Историю моей жизни» я не дописала, прервала ее тогда на полуслове, и возможно, следующий пост я посвящу этой теме. А дальше уже буду писать не про себя. Вернусь к истории России XX века, чтобы довести ее, как я намеревалась, до начала 1990-х гг. А я пока нахожусь в самом начале. Написала про Февральскую революцию, про Октябрьский переворот и начала писать про Гражданскую войну. А когда закончу писать историю России XX века, конечно, если Господь продлит мои дни, так чтобы успеть кончить, то буду писать о русской советской литературе, о своих любимых поэтах, прозаиках и драматургах. И о кинематографе. Я теперь к нему отношусь так же серьезно, как и к литературе. Я, конечно, не имею в виду сегодняшнее отечественное кино, эти сериалы, все это попса голимая. И вообще, мне кажется, что золотой век кинематографа, не только нашего, но и мирового, – в прошлом. Я связываю это, как ни странно, с сексуальной революцией. Я думаю, Фрейд был прав: теперь, когда секс стал так доступен, то превратился в любимое проведение досуга, и то, что прежде считалось сексуальными излишествами, стало нормой, не происходит сублимации. Так что великого больше не будет.
Говорят, если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Это хорошо сказано. А мой духовник Джованни, вы его знаете, я о нем много рассказывала, сказал, что, если Бог так долго держит меня на земле, значит, он мне доверяет, считает, что я здесь нужна, какие-то у него есть планы, связанные со мной. Не знаю, сколько это еще продлится.