Сергей Тимофеев // «Сноб», 17 июля 2021 года

Эренбург в обрамлении Быкова

Попалось мне как-то статья Дмитрия Быкова посвященная Илье Эренбургу.

Чтиво оказалось занимательным.

Во времена не совсем развитого социализма были востребованы описания доказательств первенства россиян в изобретении всего значительного на суше, на море и в воздухе.

Самолет изобрел, как вы помните, Можайский, радио — Попов, паровую машину — Ползунов…

Вот, примерно, в таком ключе описывает г-н Быков и заслуги Эренбурга: «Перед Эренбургом у русской литературы должно было сформироваться острейшее чувство вины — она им попользовалась как мало кем. В значительной степени Эренбург эту литературу в ее нынешнем виде создал…».

Что же изобрел этот «гений формы и великий открыватель приемов»?

Быков пишет: «Эренбург первым (после, может быть, К. Льдова-Розенблюма…) стал записывать лирические стихи в строчку, открыв новую поэтическую интонацию и вообще, скажем шире, новый способ лирического высказывания».

Начну с того, что тот, который «после», тот уже не первый. Хотя, Бог с ними, с первыми. У меня вопрос. В данном конкретном случае русская литература за что должна бить земные поклоны Илье Эренбургу? В чем перед ним виновата российская словесность: в том, что почти никто, кроме самого г-на Быкова, сегодня стихов в строчку не пишет? Опыт подсказывает: в строчку пишут плохие стихи. Плохими они были и у самого Эренбурга, и у его последовательницы М.Шкапской, и у его предшественника Льдова-Розенблюма. И очень я удивлюсь, если кто-то наизусть вспомнит что-либо встрочку написанное Д. Быковым. Поделки это. Поигрались и забыли.

Что еще?

А еще, Д. Быков утверждает приоритет Эренбурга в создании советского плутовского романа и советской же военной эпопеи. Мне подобные заявления представляются откровенно слабыми. А доказательства, приведенные Быковым о заимствовании формы произведений Ильфа/Петрова и Булгакова у эренбургского «Хулио Хуанито» — просто смешны. Если даже предположить, что «ХХ» — прообраз для одних авторов, то данное не может быть тем же для других. М&М и «Двенадцать стульев» — принципиально разные жанры. Произведение Булгакова, это не советский плутовской роман. Здесь случилось сложнейшее смешение жанров: и роман-миф, и роман-мистерия, и мениппея, да и философский роман, несомненно.

Теперь, про первородство в сфере советской военной эпопеи.

Найденные Быковым параллели между «Бурей» и романом Гроссмана, «доказывающие», что «Жизнь и судьба» написаны по лекалам Эренбурга — есть и останутся его частным мнением. И отмечу, что советская военная проза, как всем известно, произведениями Гроссмана и Эренбурга не исчерпывается.

Итог.

Не нахожу я в Эренбурге предмета для поклонения. Не тянет он на создателя современной русской литературы. Не Пушкин. Поэтому не обязана русская литература Эренбургу ничем более, в сравнении с любыми иными писателем и поэтом, получившим известность в те, суровые годы второй трети прошлого века.

И о годах.

Быков задается вопросом: «Почему Сталин Эренбурга не тронул?». И отвечает на него так: «Эренбург уцелел именно потому, что … в законченном виде демонстрировал (а может быть и являл…) тип еврея… с его вечным внутренним хаосом, скепсисом, неуверенностью…» В нем присутствовал «внутренний ад вечного чужака, который и в Европе всем чужой».

Интересно, а вы, читатель, поверили именно в такой мотив поведения тов. Сталина?

Я — нет.

Эренбург уцелел в этой мясорубке потому, что помогал в меру своих сил и таланта крутить ее ручку.

Быков пишет о том, что личность Эренбурга бессмертна.

С этим можно согласиться. Он — бессмертен, поскольку уникален. Он — единственный в этом мире литератор, которого Сталин учил … гуманизму. На выплеск ненависти: «Убей немца… Мы поняли: немцы не люди!», Сталин дал Эренбургу окорот: «Гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий, а государство германское остаются».

Благодаря своему чутью, а это «еще одна замечательная, тоже весьма еврейская способность», Быков определил, что «Эренбург писатель будущего». Спросите почему? Оказывается потому, что «мимикрия у него в крови». Эту открытую Быковым черту еврейского дискурса — приспособленчество — он именует «неполнотой» и определяет в качестве причины, по которой «израильские евреи не любят тех, кто остался».

Тут я ничего добавить не могу — сами разберутся.