Блоги |
Чехов, евреи и объективность
В продолжение этого
Мир рассказов Чехова безграничен и необъятен. Какие только неожиданные сюжеты и повороты не всплывают! Вот рассказ "ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ", его можно прочитать, он небольшой.
В нём неожиданно возникает еврейская тема, причем с неожиданного ракурса, хотя для Чехова это был естественный угол зрения, другого трудно от него было ожидать.
Не могу не поцитировать, так это хорошо!
Итак там
Я возвращался со всенощной. Часы на святогорской колокольне, в виде предисловия, проиграли свою тихую, мелодичную музыку и вслед за этим пробили двенадцать. Большой монастырский двор, расположенный на берегу Донца у подножия Святой Горы и огороженный, как стеною, высокими гостиными корпусами, теперь, в ночное время, когда его освещали только тусклые фонари, огоньки в окнах да звезды, представлял из себя живую кашу, полную движения, звуков и оригинальнейшего беспорядка. Весь он, от края до края, куда только хватало зрение, был густо запружен всякого рода телегами, кибитками, фургонами, арбами, колымагами, около которых толпились темные и белые лошади, рогатые волы, суетились люди, сновали во все стороны черные, длиннополые послушники; по возам, по головам людей и лошадей двигались тени и полосы света, бросаемые из окон, - и все это в густых сумерках принимало самые причудливые, капризные формы: то поднятые оглобли вытягивались до неба, то на морде лошади показывались огненные глаза, то у послушника вырастали черные крылья... Слышались говор, фырканье и жеванье лошадей, детский писк, скрип. В ворота входили новые толпы и въезжали запоздавшие телеги.
Сосны, которые громоздились на отвесной горе одна над другой и склонялись к крыше гостиного корпуса, глядели во двор, как в глубокую яму, и удивленно прислушивались; в их темной чаще, не умолкая, кричали кукушки и соловьи...
Я, знаете ли, новообращенный.
- То есть?
- Я еврей, выкрест... Недавно принял православие.
Я, знаете ли, до последнего времени совсем не знал бога. Я был атеист. Когда лежал в больнице, я вспомнил о религии и начал думать на эту тему. По моему мнению, для мыслящего человека возможна только одна религия, а именно христианская. Если не веришь в Христа, то уж больше не во что верить... Не правда ли? Иудаизм отжил свой век и держится еще только благодаря особенностям еврейского племени. Когда цивилизация коснется евреев, то из иудаизма не останется и следа. Вы заметьте, все молодые евреи уже атеисты. Новый завет есть естественное продолжение Ветхого. Не правда ли?
Если можно было верить, что он, как утверждал, принял православие по убеждению, то в чем состояло и на чем зиждилось это убеждение - из его слов понять было невозможно; предположить же, что он переменил веру ради выгоды, было тоже нельзя: дешевая, поношенная одежонка, проживание на монастырских хлебах и неопределенное будущее мало походили на выгоды. Оставалось только помириться на мысли, что переменить религию побудил моего сожителя тот же самый беспокойный дух, который бросал его, как Щепку, из города в город и который он, по общепринятому шаблону, называл стремлением к просвещению.
Помолчав немного и видя, что я еще не уснул, он стал тихо говорить о том, что скоро, слава богу, ему дадут место, и он наконец будет иметь свой угол, определенное положение, определенную пищу на каждый день... Я же, засыпая, думал, что этот человек никогда не будет иметь ни своего угла, ни определенного положения, ни определенной пищи.
Найдутся наверняка недоумки, которые увидят в рассказе "антисемитизм", кого возмутит ход рассуждений персонажа-выкреста о том, что "иудаизм устарел".
Но при чем тут Чехов? У этого героя был абсолютно реальный прототип, так что писатель ничего не придумал, только художественно подал и преобразил, он предельно объективен, излагает мысли своих различных персонажей. Приписывать их автору - все равно что приписывать ему же логику мыслей героини маленького, но очень знаменитого комического рассказа "Драма" (вот, пожалуйста, можете прочитать). Мы его знаем благодаря Фаине Георгиевне Раневской, которая творчески переделала образ дамы-графоманки Мурашкиной в незначительных деталях.
Чехов не солидаризируется ни с кем из персонажей только что прочитанных мной рассказов (потом, возможно, такие были, но в 1887-88 годах - нет). Более того, я бы сказал, что в них нет положительных героев. Отрицательные есть, и весьма омерзительные - типа папаши из рассказа "Отец" или гнусных барышень из рассказа ИЗ ЗАПИСОК ВСПЫЛЬЧИВОГО ЧЕЛОВЕКА (прочитайте, рекомендую). А положительных, целиком "хороших" нет, хотя есть те, что вызывают сочувствие, но это другое дело.
Что ж, такова жизнь, реальность. Но редко кому дано объективно и художественно ее воспроизводить.
Ну и бонус, для иллюстрации
Мир рассказов Чехова безграничен и необъятен. Какие только неожиданные сюжеты и повороты не всплывают! Вот рассказ "ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ", его можно прочитать, он небольшой.
В нём неожиданно возникает еврейская тема, причем с неожиданного ракурса, хотя для Чехова это был естественный угол зрения, другого трудно от него было ожидать.
Не могу не поцитировать, так это хорошо!
Итак там
Я возвращался со всенощной. Часы на святогорской колокольне, в виде предисловия, проиграли свою тихую, мелодичную музыку и вслед за этим пробили двенадцать. Большой монастырский двор, расположенный на берегу Донца у подножия Святой Горы и огороженный, как стеною, высокими гостиными корпусами, теперь, в ночное время, когда его освещали только тусклые фонари, огоньки в окнах да звезды, представлял из себя живую кашу, полную движения, звуков и оригинальнейшего беспорядка. Весь он, от края до края, куда только хватало зрение, был густо запружен всякого рода телегами, кибитками, фургонами, арбами, колымагами, около которых толпились темные и белые лошади, рогатые волы, суетились люди, сновали во все стороны черные, длиннополые послушники; по возам, по головам людей и лошадей двигались тени и полосы света, бросаемые из окон, - и все это в густых сумерках принимало самые причудливые, капризные формы: то поднятые оглобли вытягивались до неба, то на морде лошади показывались огненные глаза, то у послушника вырастали черные крылья... Слышались говор, фырканье и жеванье лошадей, детский писк, скрип. В ворота входили новые толпы и въезжали запоздавшие телеги.
Сосны, которые громоздились на отвесной горе одна над другой и склонялись к крыше гостиного корпуса, глядели во двор, как в глубокую яму, и удивленно прислушивались; в их темной чаще, не умолкая, кричали кукушки и соловьи...
Я, знаете ли, новообращенный.
- То есть?
- Я еврей, выкрест... Недавно принял православие.
Я, знаете ли, до последнего времени совсем не знал бога. Я был атеист. Когда лежал в больнице, я вспомнил о религии и начал думать на эту тему. По моему мнению, для мыслящего человека возможна только одна религия, а именно христианская. Если не веришь в Христа, то уж больше не во что верить... Не правда ли? Иудаизм отжил свой век и держится еще только благодаря особенностям еврейского племени. Когда цивилизация коснется евреев, то из иудаизма не останется и следа. Вы заметьте, все молодые евреи уже атеисты. Новый завет есть естественное продолжение Ветхого. Не правда ли?
Если можно было верить, что он, как утверждал, принял православие по убеждению, то в чем состояло и на чем зиждилось это убеждение - из его слов понять было невозможно; предположить же, что он переменил веру ради выгоды, было тоже нельзя: дешевая, поношенная одежонка, проживание на монастырских хлебах и неопределенное будущее мало походили на выгоды. Оставалось только помириться на мысли, что переменить религию побудил моего сожителя тот же самый беспокойный дух, который бросал его, как Щепку, из города в город и который он, по общепринятому шаблону, называл стремлением к просвещению.
Помолчав немного и видя, что я еще не уснул, он стал тихо говорить о том, что скоро, слава богу, ему дадут место, и он наконец будет иметь свой угол, определенное положение, определенную пищу на каждый день... Я же, засыпая, думал, что этот человек никогда не будет иметь ни своего угла, ни определенного положения, ни определенной пищи.
Найдутся наверняка недоумки, которые увидят в рассказе "антисемитизм", кого возмутит ход рассуждений персонажа-выкреста о том, что "иудаизм устарел".
Но при чем тут Чехов? У этого героя был абсолютно реальный прототип, так что писатель ничего не придумал, только художественно подал и преобразил, он предельно объективен, излагает мысли своих различных персонажей. Приписывать их автору - все равно что приписывать ему же логику мыслей героини маленького, но очень знаменитого комического рассказа "Драма" (вот, пожалуйста, можете прочитать). Мы его знаем благодаря Фаине Георгиевне Раневской, которая творчески переделала образ дамы-графоманки Мурашкиной в незначительных деталях.
Чехов не солидаризируется ни с кем из персонажей только что прочитанных мной рассказов (потом, возможно, такие были, но в 1887-88 годах - нет). Более того, я бы сказал, что в них нет положительных героев. Отрицательные есть, и весьма омерзительные - типа папаши из рассказа "Отец" или гнусных барышень из рассказа ИЗ ЗАПИСОК ВСПЫЛЬЧИВОГО ЧЕЛОВЕКА (прочитайте, рекомендую). А положительных, целиком "хороших" нет, хотя есть те, что вызывают сочувствие, но это другое дело.
Что ж, такова жизнь, реальность. Но редко кому дано объективно и художественно ее воспроизводить.
Ну и бонус, для иллюстрации