Алекс Михаэлидес: «Меня очень интересуют детские травмы»

— В своих книгах вы проявляете большое внимание к античной литературе. В «Безмолвном пациенте» использовали миф об Алкесте, а в «Девах» обыгрываете миф о Персефоне и Деметре. Когда и как у вас возник такой интерес к античности?

— Думаю, это случилось, когда я был еще ребенком. Я же вырос на Кипре, острове богини Афродиты. И там везде можно было обнаружить руины, останки святилищ и храмов, построенных в ее честь.

На Кипре все пропитано мифологией, да и сам остров нередко фигурирует в литературе, мифах и легендах Древней Греции. В школе мы изучали не Шекспира, а Гомера и Еврипида в первую очередь. Поэтому с раннего возраста я был глубоко погружен в древнегреческие трагедии и мифологию. Впервые прочитал «Алкеста», когда мне было примерно тринадцать. Прошло двадцать пять лет прежде, чем я начал писать «Безмолвного пациента». Эта история, эти мифы — они источник моего вдохновения.

— Античные трагедии и античная мифология чаще всего рассказывают про сложные внутрисемейные отношения. Собственно, и в «Девах» мы видим историю людей, травмированных с детства. Как возник замысел «Дев»?

— То, как идеи приходят к нам, это очень интересный процесс. Мне кажется, они не рождаются внезапно. Они вынашиваются медленно, постепенно, в течение долгого времени. Я давно хотел написать о Кембридже (действие «Дев» происходит в колледже Святого Христофора. — Е. П.), потому что учился там около двадцати лет назад. И с тех самых пор эта идея жила во мне и обрастала деталями. Я просто искал подходящий сюжет, чтобы он заработал в этом контексте.

— И у Марианны, и у Себастьяна, и даже у поэта Альфреда Теннисона, которого вы упоминаете, много сложностей в семье. Почему вас так интересует тема деструктивных родственных отношений?

— Сложно сказать — почему. Но да, меня это очень интересует, особенно детские травмы.

Мне хотелось ответить на вопрос, что может произойти, если в детстве человек принимал насилие за любовь, как это в будущем отразится на его отношениях с другими людьми и на том, как он сам себя видит.

— Этот интерес биографического происхождения?

— Когда я был подростком, у меня были серьезные проблемы: депрессия, сильная тревожность, я чувствовал себя несчастным. Я начал проходить психотерапию, когда мне было двадцать лет, и это подтолкнуло меня к самоанализу и процессу самопознания. Наверное, это и сделало меня автором-психологом, которому важно во всем разобраться.

— Какое самое большое открытие вы сделали на сеансах психотерапии?

— Меня раньше никто об этом не спрашивал, но постараюсь ответить. Один из моих любимых психоаналитиков, Алис Миллер (я цитирую ее в обеих книгах), говорит так: чтобы освободиться от прошлого, мы должны не только понять, что произошло с нами в детстве, но и представить, что происходило с нашими родителями, когда они были детьми. И только в этом случае у нас есть шанс проследить сценарии, которые переходят из поколения в поколение, и избежать ошибок. Наверное, это и было моим самым большим открытием.

— Напоминает семейные расстановки по Хеллингеру, которые кто-то считает псевдонаучной теорией, а кому-то они действительно помогают разобраться в себе. С кем вы чувствуете родство в «Девах», с кем ассоциируете себя?

— Думаю, никто из героев всерьез не напоминает меня, но большее родство я ощущаю с Марианной. Я пытался увидеть мир ее глазами. Мы с ней немного аутсайдеры, у обоих было непростое детство. У нас схожее происхождение: она наполовину англичанка, наполовину гречанка, я наполовину англичанин и наполовину киприот. Она выросла в Греции, в Афинах, а я — на Кипре. После мы оба жили в Англии.

Часть работы над романом заключалась в том, что я много раз возвращался в Кембридж и повторял путь Марианны. Если в девять вечера она шла в паб, то я оказывался там же со своей записной книжкой и фиксировал все, что приходило мне в голову, что я чувствовал, запахи, звуки. Итог получился необычным.

«Девы» — это история женщины, которую преследует ее прошлое. И по мере того, как проходили дни, а я гулял один по улицам Кембриджа, меня тоже начало преследовать прошлое. Я увидел себя восемнадцатилетнего и вспомнил друзей, которых потерял, с которыми оборвалась связь, вспомнил себя, которого больше нет. Сейчас я совсем другой человек. И я постарался вложить все эти ощущения в свою героиню, в эту историю. Получился роман о ностальгии, о тоске по прошлому. Я и сам очень подвержен ностальгии, так что это тоже наша общая с Марианной черта. Но надо понимать, что события ее жизни никак не совпадают с событиями моей — это все выдумка.

— Марианне тридцать шесть лет, но ведет она себя немного инфантильно: доверяет малознакомым людям, приходит на ужин домой к предполагаемому убийце. Намеренно ли вы сделали ее такой?

— Намеренно. В некотором смысле это была попытка написать греческую трагедию. Марианна начинает свое путешествие как бы слепой, блуждает в темноте и четко не видит ни себя, ни других, потому что никак не выберется из своего детства. К концу романа героиня — совершенно другой человек. Она прозревает и видит все ясно. Я хотел описать ее путешествие к свету.

— Ваша Марианна напомнила мне тезку — героиню романа Салли Руни «Нормальные люди». Вы, наверное, слышали, что Руни называют «Сэлинджером для миллениалов», а ее роман — главным миллениальным произведением. Поэтому я так акцентировала внимание на возрасте. В обоих романах действие разворачивается на кампусе, в обоих — герои — миллениалы, в обоих фигурирует колледж (Тринити-колледж в Дублине и Колледж Святого Христофора в Кембридже)…

— Знаете, я не читал «Нормальных людей», но собираюсь. Честно говоря, у меня не было намерения написать роман о миллениалах, я не рассуждал и не мыслил такими категориями.

Для меня тридцать шесть лет — это знаковый возраст. Дело в том, что я — большой киноман, и моя любимая актриса — это Мэрилин Монро. Она умерла в тридцать шесть, и у нее была непростая судьба. Будучи подростком, я считал, что тридцать шесть — это конец молодости, тебе уже почти сорок, и ты стареешь. Так что в этом возрасте для меня как бы сходятся молодость и зрелость.

— Вы упомянули кино, и я не могу не спросить, помогает ли образование сценариста романисту?

— И да, и нет. Нужно сказать, что на меня одинаково сильно повлияли и книги, и кино. Я буквально одержим Хичкоком, Уайлдером и Тарантино, я люблю Кристофера Нолана. Что касается образования, то, думаю, оно научило меня определенной экономии усилий и, пожалуй, скорости. Мне нравится двигаться быстро, потому что я легко теряю интерес к тому, чем занимаюсь. Наверное, все мы такие — из-за кино, инстаграма и социальных сетей. У нас очень нестабильный фокус внимания, мы не можем подолгу сосредотачиваться на чем-то одном. Образование дало мне инструменты, чтобы справляться с этими проблемами, научило меня визуализировать то, что я придумываю.

в книге ты можешь увидеть мысли героя, можешь замедлить время, прогуляться в парке и подумать вместе с ним о будущем. Но опыт сценариев и образование точно мне пригодились.

—Есть ли в вашем романе что-то такое, что хорошо поймут именно русскоязычные читатели?

Я не очень хорошо знаю русскую культуру и никогда не был в России, хотя очень хотел бы побывать. Но я каждый день получаю сообщения в инстаграме от читателей со всего земного шара. И это удивительно, как много людей из разных культур прочли мою книгу, и темы оказались им близки. Знаете, я писал «Безмолвного пациента» для себя и не думал, что кто-нибудь вообще его прочтет.

Когда я учился в киношколе, у меня был один замечательный преподаватель. И он сказал то, что врезалось мне в память: «Чем больше вы стараетесь всем понравиться, тем менее привлекательным становитесь, и чем более специфичны и детальны вы в своем творчестве, тем больше людей смогут соотнести свой опыт с вашим». Это парадокс, но так и есть. В «Безмолвном пациенте» я писал об очень личных вещах, о вещах, над которыми размышлял много лет: о детских травмах, о любви, о жизни. И неожиданно оказалось, что эти мысли могут быть близки многим.

— В «Девах» появляется персонаж, знакомый читателям по «Безмолвному пациенту» — психиатр Тео Фабер. Почему вам было важно свести своих героев? Вы планируете создать вселенную Михаэлидеса?

— Причины две. Во-первых, у меня есть ощущение, что мир психотерапии и психотерапевтов в Лондоне, и особенно на севере Лондона, очень небольшой. И я подумал, что Марианна и Тео должны были бы знать друг друга. А во-вторых, я позаимствовал этот прием у Агаты Кристи. Действие всех ее романов происходит в одной вселенной, это придает ее книгам эффект 3D и добавляет реалистичности. Ее персонажи то и дело встречаются, пересекаются в разных историях. Например, в одной ее книге у детектива небольшая роль, а в другой он уже протагонист. Мне всегда это казалось интересным. Поэтому я хотел, чтобы Тео появился в романе, но планировал включить его только в одну сцену. Но он будто сам вписал себя в сюжет в финале, это случилось уже в процессе работы.

В некотором смысле «Девы» — это приквел к моей первой книге, потому что события «Безмолвного пациента» разворачиваются позже. Я думаю, что напишу еще одну книгу об этой вселенной, в которой появятся знакомые персонажи, но не сейчас, позже.

— Кристи — это автор, с которым вы чувствуете особую близость?

— Она сделала меня читателем и писателем. Это первый взрослый автор, которого я прочел. Она оказала на меня огромное влияние и вдохновила писать детективные истории, триллеры. Я очень детально изучал ее романы, неоднократно их перечитывал.

Я думаю, она лучший автор детективов и вообще мой любимый автор. Она научила меня всему, что касается сюжета и композиции. Поэтому я чувствую родство с ней и очень ей благодарен. Каждый раз, когда я теряюсь или захожу в тупик, я спрашиваю себя, что бы сделала Агата Кристи на моем месте, и это всегда возвращает меня на верный путь.

— Вы говорили, что ваш новый роман о жертвенности и любви. Но получилось так, что он стал книгой об одержимости. Так чем для вас является любовь?

— Очень сложные вопросы вы мне задаете сегодня. Любовь — это доброта и понимание, это самое важное в любви.

Но моя книга больше об одержимости и потере. «Девы» — это история о потерянной любви, и мне было грустно писать о Марианне. Знаете, она ведь была у меня в голове почти три года пока я писал книгу, и я рад, что мы, наконец, расстались. В следующий раз мне хотелось бы писать о чем-то менее печальном, о чем-то, в чем будет больше надежды и оптимизма. Когда я начинал роман, то не до конца понимал, каким мрачным окажется мир «Дев»… Мне кажется, я дал плохой ответ на ваш вопрос, мне нужно еще подумать над тем, что такое любовь. Я отвечу в следующий раз, когда приеду в Россию. Спросите меня тогда, хорошо?

Екатерина Писарева, Специально для «Новой»