Блоги |
О произволе правоохранительных органов, с которым боролся Бабушкин
Андрей боролся с этим насмерть. Но с чем именно? Хотелось бы какой-то конкретики. Произвол творили не «правоохранительные органы», а конкретные сотрудники: полицейские всех уровней, гаишники, работники ФСИН. Зачем и почему они это делали, и в каких формах у нас проявлялся произвол? У полицейского большая власть, а большая власть – это большой соблазн. Чтобы не использовать эту власть для собственной выгоды, устоять перед соблазнами, которых много, полицейский должен быть человеком высокой нравственности. Нам показывают по телевизору бесконечные сериалы о героических буднях работников милиции – полиции: «Улицы разбитых фонарей», «Ментовские войны», «Паутина», та же «Каменская», впрочем, «Каменская» снималась давно, и тогда ситуация в стране была другая. Но похожи ли герои этих фильмов на свои реальные прототипы – это вызывает сомнение. То, что мы видим вокруг себя, то, что мы наблюдаем, вызывает сомнения в том, что герои похожи на реальные прототипы. Я приведу два примера…
Один пример – это история, которую я узнала из телепередачи. Может быть, вы видели эту передачу, а может быть, я уже о ней рассказывала. Она привела меня в изумление, и в этом изумлении я до сих пор пребываю. История такая. Ночью в районном отделении милиции дежурили три милиционера, и с ними была женщина-дознаватель. Вот трое милиционеров изнасиловали свою коллегу. Они насиловали её всю ночь, насиловали жестоко. Утром она подала заявление об изнасиловании. Провели экспертизу, которая установила, что это было именно изнасилование, ни о каком добровольном согласии здесь не могло быть и речи, а также что в изнасиловании участвовали все трое, нашли остатки спермы всех троих. Групповое изнасилование – очень тяжёлое преступление, не менее тяжёлое, чем убийство, и за него предусмотрено очень серьёзное наказание. А это было ещё и изнасилование при отягчающих обстоятельствах. Первое отягчающее обстоятельство – милиционеры занимались этим в рабочее время. Они несли ночное дежурство, должны были охранять порядок в районе, а они вместо этого всю ночь развлекались, весьма экзотическим способом. Второе отягчающее обстоятельство – это то, что они были милиционеры. Какой-нибудь несведущий человек может не знать, что, насилуя женщину, он совершает уголовное преступление. А они знали, что совершают преступление, и какое предусмотрено за него наказание. Это вообще удивительная история, насильники знали, что рискуют свободой, и всё же не могли удержаться. Мне кажется, для этого нужно быть клиническим садистом, настоящим больным. Я всегда понимала, что клинические садисты должны стремиться работать в силовых структурах, потому что там насилие – это часть работы.
Второй пример – более трагическая история. У моей подруги и однокурсницы Эммы, вы её знаете, я о ней много писала, она умерла в марте позапрошлого года, так вот, у неё соседями по лестничной клетке была семья, состоящая из бабушки и внука. Эмма с ними дружила. Внук был десятиклассник, очень хороший мальчик. Эмма преподавала английский язык и хотела с ним заниматься, но убедилась, что он прекрасно справляется самостоятельно. Вот этот мальчик однажды вечером включил громкую музыку, молодёжь это любит. Соседи пожаловались на него в милицию. Милиционеры приехали и забрали мальчика в отделение. А утром бабушка получила труп своего внука. Его забили насмерть. Милиционеры объяснили, что он вёл себя агрессивно, набрасывался на них, и они вынуждены были защищаться. У них другого выхода не было. Немного превысили уровень необходимой самообороны. Привезли мальчика в отделение милиции и всю ночь развлекались, мучая его. Милиционеров никак не наказали за это убийство. Те, кто пожаловался на мальчика в милицию, конечно, не представляли себе, что отдают его в руки палачей на жестокую расправу. Об этом должен помнить каждый, и должен много раз подумать, прежде, чем отдавать нарушителя в руки милиции. Я это знала всегда. Расскажу свою историю.
Мне однажды позвонили, сказали, что звонят из собеса. Сказали, что мне, как жертве сталинских репрессий, полагается ежегодная бесплатная путёвка в санаторий. Мне эту путёвку предлагают, и я всякий раз отказываюсь. Предлагали и южные курорты, и среднюю полосу, но я путёвку не беру. Действительно, так и было. Я не хотела ехать в санаторий, потому что понимала, что одноместной палаты мне не дадут. Мне придётся жить в комнате с чужим человеком, который, может быть, будет мне несимпатичен, а может, будет ночью храпеть, и это отравит мне всё удовольствие от пребывания в санатории. Женщина из собеса сказала, что я отказываюсь устно, у них нет заявления о том, что я отказалась. И начальство, которое будет их проверять, может подумать, что путёвку мне не предлагали. Женщина из собеса сказала, что сейчас ко мне придут две девочки, они как раз работают недалеко от моего дома, и я напишу и отдам им заявление об отказе от путёвки. Девочки пришли, и пока я на кухне под диктовку одной из них писала заявление, вторая вошла в комнату и взяла из ящика стола сто тысяч рублей. Эти деньги за три дня до случившегося привёз мне мой богатый брат Феликс. Сказал, что если вдруг с ним что-то случится, ведь не ведаем ни дня, ни часа, то это моё наследство.
На следующий день после этого случая ко мне пришёл из милиции следователь. Сказал: «Вас обокрали…». Я спросила, откуда он знает? Он сказал, что я не единственная жертва этих воровок, он знает от других жертв. Он попросил меня написать заявление о краже и описать этих девушек. Я сказала, что ни того, ни другого делать не буду. Он спросил: «Почему?», и я объяснила: «Я знаю, что в отделении милиции задержанных избивают и насилуют, и я не хочу, чтобы кого-то изнасиловали из-за моих денег. Даже если не изнасилуют, а просто осудят и посадят в тюрьму, я этого тоже не хочу. Деньги и свобода – несопоставимые ценности». Милиционер сказал: «Вы меня первый раз видите и называете насильником». Я сказала, что я не про него, а вообще. Он спросил: «Как вы считаете, с преступностью нужно бороться?». Я сказала, что нужно. Он спросил: «Почему же вы не хотите помочь?». Я сказала, что он добровольно и сознательно выбрал себе такую профессию, вот пусть он и борется. А у меня совсем другая профессия. Я педагог, сею разумное, доброе, вечное. Милиционер ушёл от меня, оскорблённый в лучших чувствах. Я себя действительно чувствовала перед ним немного виноватой. Но иначе поступить я не могла. Я, кстати, считаю, что собес имеет какое-то отношение к этой краже. Женщина, которая звонила мне и сказала, что она из собеса, откуда-то знала о моих отказах от путёвок.
Продолжение следует.