Колонка Александра Суворова. Жизнь и прозябание

Фото из личного архива автора Повышенный спрос на "героев" - там, где наблюдается дефицит обыкновенной добросовестности. "Герои" - это либо нормальные ответственные люди в ненормальном обществе, где таких членов - трагическое меньшинство; либо дилетанты, вынужденные свой низкий профессионализм время от времени компенсировать авралом; либо вовсе бесчеловечные типы, для коих высшая ценность - не человеческая жизнь, хотя бы и своя собственная, а "наука", "искусство" или просто распоряжение начальства, - не человек, а "научная проблема", "творческий замысел" или "выполнение приказа". Культ "героя" - это милитаристский, авторитарный и, как ни странно на первый взгляд, анархический культ (анархия как реакция на принуждение, на несвободу). Слишком уж много бессмыслицы, откровенного хаоса в окружающей действительности, особенно российской. И в житье-бытье отдельных существ, по какому-то недоразумению претендующих на то, чтобы именоваться людьми. Нету в постсоветской России жизни - сплошное выживание на всех уровнях, от бомжа до "олигарха". Сплошное бессмысленное копошение в потугах выжить (термин "Борьба за выживание" звучит, пожалуй, чересчур громко). И в этом копошении, в этой бездонной трясине плавают, давным-давно оторвавшись от всякой тверди, островки подлинно человеческой - то есть человечной! - жизни. Чудесные, щемяще-трогательные в своей беззащитности, исключения из гнусного правила. Островки смысла, обречённые, кажется, на скорое поглощение бессмысленной бездной. Предостаточно бессмыслицы и в моём собственном житье-бытье. И вот прямо в церкви, сразу после причастия, у меня родились на Свет Божий странные строки: Я не здесь. В сияющем просторе, Стоя на коленях, я повис. Подо мною - никакой опоры, Но меня ничуть не тянет вниз. Молча каюсь. С хмурым сожаленьем Отголоски суеты ловлю. Наблюдаю ближних копошенье. Скорбно, отстранённо их люблю. Да, люблю - копошащихся и суетящихся, но люблю уже почти без надежды, что это копошение и суета когда-нибудь прекратится, и начнётся содержательная, осмысленная жизнь. Причём и я сам, конечно, вынужден вместе со всеми копошиться и суетиться. Поэтому-то моё кающееся (и брезгливо отвергающее копошение и суету) "Высшее Я" и занесло в какой-то "сияющий простор". Не в грязь же бухаться на колени? А больше некуда. Остаётся, уж как получится, изображать коленопреклонение в состоянии невесомости, повиснув между небом и болотом. То ли моё "Высшее Я" преклоняет колени, - то ли просто-напросто брезгливо поджимает нижние конечности, хоть в моём видении до поверхности болота добрых полсотни метров... Спасибо, что умудряется висеть всё же не вниз головой. Устал я, господа-товарищи, - это очевидно. Как очевидно и то, что для усталого пессимизма существуют-таки весьма веские объективные причины. Даже увесистые - либо проламывающие черепа, либо (очевидно, в моём случае в том числе) так сотрясающие мозги, что кора с подкоркой местами меняются. Было и есть от чего устать - всем нам. Было и есть от чего мозгам набекрень съехать - у всех у нас. Обосновывая актуальность психологической проблемы смысла жизни, В.Э.Чудновский констатировал, что после краха СССР население на постсоветском пространстве, попросту говоря, сбрендило. Впрочем, это я позволяю себе "попросту говорить", поскольку решил в данном тексте, искренности ради, сгущать краски до предела. В.Э.чудновский же формулировал с академической бесстрастностью, что происходит смена ценностных ориентаций. В советские времена преобладала ориентация "героическая", у молодёжи поощрялись такие завышенные амбиции, которые самым вопиющим образом противоречили более чем скромной амуниции (то бишь реальным возможностям). Пропагандировались подвиги, - воинские, трудовые, "жизненные" ("вся жизнь - подвиг": например, о Николае Островском, об Ольге Скороходовой)... А посему, - размышляет В.Э.Чудновский, - быть может, сейчас как нельзя более уместна древняя мудрость-молитва: "Творец мой, не возноси меня слишком высоко, чтобы не слишком больно было падать!" Иными словами, ради сохранения душевного здоровья не лучше ли ограничивать амбиции самым простым и очевидным созидательным смыслом бытия: посадить дерево, построить дом, вырастить потомство... Реакцией на советскую "подвигоманию" можно считать, например, творчество братьев Стругацких. Чуть ли не с самых первых произведений (таких, как "Путь на Амальтею", "Полдень, XXII век") Стругацкие внушают читателю простую в общем-то мысль: герои, как правило, расхлёбывают чьё-то головотяпство. Будь разгильдяйства, халтурщины, безответственности поменьше, - меньше была бы и необходимость жертвовать жизнью в аварийных ситуациях, потому что меньше возникало бы таких ситуаций. Повышенный спрос на "героев" - там, где наблюдается дефицит обыкновенной добросовестности. "Герои" - это либо нормальные ответственные люди в ненормальном обществе, где таких членов - трагическое меньшинство; либо дилетанты, вынужденные свой низкий профессионализм время от времени компенсировать авралом; либо вовсе бесчеловечные типы, для коих высшая ценность - не человеческая жизнь, хотя бы и своя собственная, а "наука", "искусство" или просто распоряжение начальства, - не человек, а "научная проблема", "творческий замысел" или "выполнение приказа". Культ "героя" - это милитаристский, авторитарный и, как ни странно на первый взгляд, анархический культ (анархия как реакция на принуждение, на несвободу). Решительно присоединяюсь к Вилену Эммануиловичу: посадить дерево, построить дом, вырастить потомство, - это базовые _с_о_з_и_д_а_т_е_л_ь_н_ы_е_ ценности, они неоспоримы. Но приходится констатировать, что на самом деле не так уж много найдётся людей, которые этими ценностями удовлетворяются. Слишком много на свете желающих чувствовать себя значительными персонами в значительно больших масштабах, нежели только семья, друзья да соседи. Это относится даже к самым дряхлым старушкам, которые свято уверены, что Господу Богу до них больше дела, чем собственным детям и внукам. Вот и весь смысл жизни - ощущать себя хоть кому-то нужными... Поскольку, мягко говоря, есть основания сомневаться в своей нужности родным и близким, остаётся надеяться на свою нужность хотя бы Всевышнему. А ведь нужность Богу - это масштаб собственной значительности вселенский, ни больше ни меньше. Все мы твари Божьи, из коих самая малая в Божьем Вертограде не лишняя. На что же ещё рассчитывать "малым сим"? Таким образом, предел "малости" совпадает с пределом "великости" (если не "величия"). Претендующих на собственную значительность в больших масштабах, нежели свой дом и его окрестности, я бы подразделил на следующие категории. (Спешу оговориться, что какие бы то ни было классификации всерьёз не принимаю; сочинять классификации в общем-то легко; классификация - как правило, если не любая, - никак не сам факт, а лишь более/менее адекватное отражение факта в голове теоретика, причём (опять же как правило) далеко не первоклассного. Однако и сам, не претендуя на первоклассность теоретического мышления и великие открытия, классификациями иногда балуюсь, - отчасти в шутку, отчасти наглядности ради.) 1. "Супермены"-циники, всем напоказ и назло признавшие наличную бессмысленность бытия, презрительно отвергающие поиски какого бы то ни было смысла в чём бы то ни было. Цинизм и суперменское наплевательство на всех и всё вокруг - основа всех форм преступности и "обыкновенной" безответственности (в экологии, экономике, политике...). 2. Самозванные "боги", претендующие на разумную организацию окружающего хаоса и, следовательно, на собственную разумность. Но самозванные "боги" в своей разумности убеждены до такой абсолютной степени, что по причине самонадеянности не столько организуют, сколько усугубляют хаос. Хотя на самом деле, наверное, подлинной разумности тем больше, чем меньше самонадеянности, именуемой в Библии гордыней... 3. Богомольцы, готовые вымаливать милости лично для себя у кого угодно - от Иосифа Сталина до Иисуса Христа. Для них с крахом советской системы не так уж и много изменилось, - просто поменяли шило на мыло, религию наизнанку с клеймом "Научный атеизм" - на одну из давно существующих мировых религий, эзотеризм, теософию и т.п. Предельно широко разумность можно определить как способность противостоять бессмыслице, хаосу. Вероятно, та же самая способность, что и знаменитая гегелевская "способность выносить напряжение противоречия". Наверное, в таком понимании разумности сойдутся как материалисты, так и идеалисты, по крайней мере объективные. Только для первых разумность - результат самоорганизации хаоса, и человек или подобное ему существо - единственный субъект разумности, тот, кто её осуществляет. А с точки зрения объективного идеализма субъект разумности противостоит хаосу и осмысливает, гармонизирует, преобразует его в нечто осмысленное, - от века. Человек же (как разъясняет А.В.Мень) подобен Творцу не внешним обликом вовсе, а именно своей разумностью, способностью быть Божиим соавтором в осмыслении, преобразовании хаоса. Ну, а безумием - способностью усугублять хаос, - и непомерной гордыней человек подобен противнику Бога (сатане). Вместо того чтобы раздуваться мыльным пузырём, претендуя на значительность в непосильных масштабах, - лучше, действительно, противостоять бессмыслице, хаосу там, где наши возможности для этого наибольшие. Базовые созидательные ценности чётко определяют эту сферу и сводятся к банальной рекомендации: "Начни с самого себя". Да, начни с самого себя. Прежде чем претендовать на очистку авгиевых конюшен окружающего мира, попробуй очистить собственные. Оно, конечно, потруднее будет. Своё прозябание осмыслить (то есть _п_р_е_о_б_р_а_з_о_в_а_т_ь_) до качества полноценной человеческой жизни. Осмыслить - то есть образовать и воспитать - самого себя. Минимизировать бессмыслицу в собственном бытии. Не быть рабом сиюминутных влечений и капризов. Стать свободным от любых внешних предопределяющих факторов, - по В.Франклу, это внешняя среда, влечения и даже наследственность, - и только противопоставив свою волю этим факторам, реализоваться в качестве человека. Супруги Никитины, учась у своих детей здоровому образу жизни, пришли в конце концов к выводу: "что вредно детям, то и взрослым не полезно". Детям нельзя курить, так почему же взрослым можно? Детям нельзя принимать алкоголь, так почему же взрослым можно? Никитины удивляются: никто же не станет из любопытства прививать себе чуму или холеру, хвататься за голые контакты распределительного электрощита высокого напряжения; словом, никто не станет добровольно причинять себе уж слишком явный вред, разве что самоубийца... - а от медленно действующего яда за уши не оттащишь. Бессмыслица! Вот с профилактики или избавления от такого рода бессмыслицы, если она уже налицо, и надо начинать осмысление собственного бытия. И недаром подростки, сами уже покуривающие, ворчали на меня, когда мне случалось при них закурить: мы, дескать, ладно, а вам это не к лицу. Когда сами уже запачкались, хочется, чтобы самый уважаемый человек был чище - осмысленнее! - нас. Мы можем позволить себе матюкнуться, но от самого уважаемого человека ничего подобного слышать не хотим... Детская чистота - принудительная. Она была бы добровольной, если бы чистыми были взрослые. А так начинаются мечты: вот вырасту, мне тоже всё можно будет. Всё бессмысленное... Мечты о бессмыслице. А взрослые, махнув на себя рукой, тоже начинают мечтать о том, чтобы дети росли лучше - чище, осмысленнее! - чем они сами. Но с какой стати? В бездонном болоте бессмыслицы - личной и всеобщей, - не может быть никаких "Акме", то есть никаких вершин развития. Потому что нет развития. Не может быть никаких вершин на жизненном пути там, где нет жизни, а есть прозябание в рабстве у бессмыслицы. Об Акме (как и о полноценной человеческой жизни) бессмысленно рассуждать, если нет смысла - созидательной цели, задачи. Не зная, куда идти, мы бессмысленно топчемся на месте. Смысл появляется вместе с целью движения, которое, осмысленное целью и маршрутом, превращается в путь. И вот на этом пути уже могут быть и вершины, и провалы. Существование детей взрослые осмысливают, - если вообще осмысливают, - иногда больше, чем собственное. О детском здоровье, например, взрослые заботятся, - если вообще заботятся, - иногда больше, чем о собственном. Но важнее всего, конечно, научить детей самих осмысливать своё существование. Помочь им обрести цель, маршрут и путь, а тем самым - жизнь. (В данном тексте, как читатель, вероятно, уже заметил, понятие жизни я противопоставляю не понятию смерти, у которой возможен свой смысл, а понятию прозябания, у уоторого смысла не может быть по опрделению.) Дидактика может быть - и должна стать - средством осмысления детского существования (иными словами, средством превращения существования в жизнь). Так или иначе строя учебно-воспитательный процесс, мы активно воздействуем на ориентировку ребёнка в окружающем мире, на детский поиск своего места в мире. Ребёнок может стать с детства - победителем, способным ставить перед собой дерзкие цели и достигать их, тем самым выходя в конце концов на уровень Акме. Но ребёнок может стать и неудачником, погрязшим в хаосе, а в криминальном случае - мстителем за свои неудачи, усугубляющим хаос. И за любой сценарий в ответе та или иная дидактика. Недаром говорят иногда, что лучше никакой дидактики, чем традиционная школьная... И глубоко прав Борис Михайлович Бим-Бад, когда настаивает, что убийц тоже кто-то или что-то воспитывает. В поисках дидактической системы, способствующей осмыслению детского существования, превращению его в жизнь, и тем самым - нацеленности детской жизни на Акме, - в этих поисках участвуют и теоретики, и практики-дидакты, разработчики учебных программ. Речь идёт о перестройке учебных программ таким образом, чтобы содержанием учебно-воспитательного процесса было не хаотичное "усвоение знаний", а именно осознание окружающего мира и своего места в нём. Главным учебным предметом становится русский (или немецкий, английский и т.д.) язык, на котором идёт ориентировка в окружающей социальной, планетной и космической действительности. Сначала - разговор по тому или иному кругу проблем (школа, дом, семья, город, страна, планета, времена года, солнечная система...) с опорой на соответствующие по содержанию тексты, и лишь попутно - анализ различных грамматических структур. Этот подход превращает русский язык в базовый учебный предмет, от которого как бы отпочковываются все остальные учебные предметы. Отношения между учителем и учеником строятся по принципу совместно-разделённой дозированной деятельности и сотрудничества. Естественной идеологией такой дидактики представляется мне Ильенковская теория формирования всесторонней, гармоничной личности. В основе этой теории лежит различение универсальных (всеобщих) и профессиональных (специальных) способностей. Основной порок традиционной дидактики, как бы её ни реформировали, - преподавание под видом "основ наук" бесчисленных профессиональных подробностей, в которых ученики безнадёжно тонут. Отсюда снижение учебной мотивации и прочее, на что мы все так дружно сетуем. То есть погружение в бессмысленное прозябание в ответ на бессмысленный "учебный процесс". Дидактика, ориентированная на ильенковское понимание всестороннести и гармоничности личности, пытается преодолеть именно этот порок. И в конце концов ильенковская дидактика должна прийти к перестройке учебных программ по принципу: всё специально-профессиональное - в факультативы, а на первое место - реализация знаменитого Ильенковского призыва "Учить мыслить!", а так же - учить красоте, учить доброте и учить культуре поддержания физического здоровья. Реализуя Ильенковскую философию образования, дидактика будет способствовать и обретению ребятами смысла жизни (смыслом станет - быть и оставаться человеком, то есть Разумным Существом), и нацеленности жизни на Акме, на достижение вершины личностного развития. Господствующая бессмыслица - наша личная и нашего так называемого общества в целом, - любой проект гармонизации (осмысления) хаоса превращает в красивую сказочку. Так я и вынужден квалифицировать то, к чему сам стремился всю профессиональную жизнь. Я не верю, что сказка станет былью. Я не верю, что идеальный смысл восторжествует над реальной бессмыслицей. Я верю только в _н_е_о_б_х_о_д_и_м_о_с_т_ь торжества, победы сказки и смысла. Не в неизбежность, а в необходимость, - в то, что смысл лучше бессмыслицы и надо по мере сил способствовать его осуществлению, сколь бы малоперспективным - или вовсе бесперспективным, - это ни казалось. Не в том (для меня) дело, чья возьмёт, а в том, на чьей я стороне, по какую сторону линии фронта. Не желая примиряться с бессмыслицей, испытывая к ней глубокое отвращение, я могу быть только на стороне смысла. Ильенковская дидактика предполагает снятие искусственной полярности обучения и воспитания. На самом деле идёт один процесс - воспитывающего обучения, обучающего воспитания. В учебной программе много места должно отводиться проблемам человеческих взаимоотношений - внутри общества и общества с природой. Совершенствуя учебную программу с опорой на практический опыт её внедрения, можно попытаться практически поставить и наметить пути решения такой гигантской проблемы, как воспитание человечности и духовности. Это не получится без чёткого теоретического ответа на вопрос, что такое человечность и духовность, - мы просто знать не будем, что именно берёмся воспитывать. Существует Детское движение милосердия, - движение здоровых и больных ребят к общению друг с другом, к взаимопониманию и взаимопомощи. Было бы здорово, если бы дидактику, ориентироованную на ильенковскую философию образования, как-то удалось включить в контекст этого детского движения за человечность, за смысл против бессмыслицы. Пусть бессмыслица распространена как угодно широко, но мириться с ней невозможно, - поэтому остаётся всеми силами уменьшать бессмыслицу в себе и вокруг себя, максимально осмысливая, гармонизируя прежде всего собственную деятельность, собственную жизнь. Можно устать, можно впасть в отчаяние, но смириться с бессмыслицей невозможно, - и остаётся делать всё, чтобы её хоть около тебя и в тебе самом стало поменьше. 20 мая - 9 июля 2000; Последняя редакция: 8 - 11 января 2024