Серёжа
Я давно заметил: людей много. Причём все они разные. Это, наверное, потому, что каждый предназначен для чего-то определённого.
Если пианисту дать в руки кувалду, то мы получим пианиста с грыжей и ушибом ступней ног. Заставив молотобойца играть на рояле, мы пополним запасы полированных щепок.
Кто установил такое разделение, не знаю, но одного он не продумал: надо же человеку хоть как-то объяснить, чем ему в жизни можно заниматься, а чем ни в коем случае нельзя. Для безопасности. Не своей. Окружающих.
Вот из такой категории непроинформированных насчёт собственного предназначения и вышел родом свежеиспечённый, вкусно пахнущий новым обмундированием лейтенант технической службы Военно-воздушных сил СССР Серёжа.
Время было трудное. Пять авиационно-технических училищ Советского Союза выпускали по тысяче авиаспециалистов ежегодно, и их всё равно не хватало. Пять тысяч человек будто растворялись в грандиозных воздушных армиях грандиозных вооружённых сил грандиозной страны. Поэтому в технические училища людей принимали, иногда закрывая глаза на несоответствие кандидата выбранной профессии.
Система обучения в этих училищах заставляла любое несоответствие соответствовать. Вот только в Серёже было такое исконное, глубинное и даже мистическое несоответствие, что советская система подготовки кадров выдала Серёже синий диплом «техника-механика по эксплуатации летательных аппаратов и авиационных двигателей» лишь стыдливо отвернувшись. Система, наверное, в глубине души понимала, что нельзя Серёжу подпускать к авиационной технике. Потом оказалось, что и к любой технике — нельзя. Но было поздно. Свершилось. В полк прибыло пополнение в лице лейтенанта Серёжи.
Почему просто Серёжа? Да потому что фамилия его постоянно забывалась. Ну как можно было запомнить фамилию человека, напоминающего весёлого, доброго, неуклюже прыгающего щенка с болтающимися ушами и расползающимися толстыми ногами? Этакого всеобщего друга: от киргиза-заправщика ГСМ до командира полка. Его так и вызывали из строя: «лейтенант Серёжа, выйти на два шага».
Накал идеологически правильной, но безграмотной речи политработника сбил недоумённый возглас лейтенанта Серёжи: «А у меня снизу колесо спустило». Замполит поперхнулся и замолчал. Все посмотрели на Серёжу. Колеса снизу у него не было. Самые догадливые повернули головы к самолётам. Три мигаря так же гордо стремились в небо и только самолёт, только что закреплённый за Серёжей, стоял со спущенным правым пневматиком, как подбитая ворона: грустный и понурый.
Всех поразила точность Серёжиного описания. Действительно, шина правой основной стойки нижней частью плоско лежала на бетоне. А сверху ещё ничего. Круглая и вполне надутая. А ещё говорят, что железяка ничего не чувствует. Это люди грубы и бездушны, а вот творение людского гения сразу поняло, что ему грозит в будущем и заранее затосковало. Самолёт как в воду глядел.
У Серёжи ломалось всё, что могло. Что ломаться не могло в принципе, плевало на принципы и тоже ломалось. При этом Серёже не нужно было даже руку прикладывать. Хватало одного его взгляда и мысли в голове: «Надо бы это отремонтировать». Жертва потенциального ремонта немедленно капитулировала и саморазрушалась.
Народ в авиации соображает быстро. Все мгновенно поняли, что среди них скромно ходит выдающийся человек, достойный признания его неординарности, и начали валить на него все неисправности и личные косяки. Уже через месяц даже командир батальона аэродромно-технического обеспечения на полном серьёзе доказывал, что двутавровая балка в ангаре погнулась, потому что мимо проходил Серёжа. Посему БАТО не виноват и ремонтом заниматься не будет. Пусть лучше Серёжа походит туда-сюда, балка от испуга и выпрямится.
Самая тяжёлая доля выпала начальнику ТЭЧ звена Семёнычу. Семёныч ещё войну краем зацепил. Он Як-3 на самураев боекомплектом снаряжал. Он 30 лет в авиации. Он не мог с ней расстаться. Он её любил. Пока в его звено не пришёл Серёжа. И закалённый всем, чем возможно, матёрый Семёныч только в конце службы понял, что война с самураями — один из самых безоблачных периодов его жизни, ибо там ворога можно было победить, а Серёжу победить невозможно.
Самурай по сравнению с Серёжей — аппендикс вялый. Самурай не может взглядом гнуть двутавровые балки. Слабак он, самурай этот. И закалённый Семёныч сломался. Он лебезил перед Серёжей, прося его не подходить к самолёту, и лично, своими закалёнными руками, готовил его аэроплан к вылету. Казалось, таким способом неуёмную Серёжину энергию удалось уравновесить. Оказалось, что казалось. У него эта энергия пузырилась, булькала и искала выхода.
Щас! Серёжа не того калибра. Такой человек мыть самолёт не будет. Он его покрасит. Вместе со ржавчиной и грязью. Особенно тщательно грязь. Крашеная грязь весьма эстетична. Вот только конус, под которым скрывался прицельный комплекс и прочие разбросанные там и сям по планеру антенны с выветренным радиопрозрачным покрытием, нарушали художественную гармонию. Пришлось их тоже покрасить. Хорошо, что зелёной краски на аэродроме полно. Ею колёса у топливозаправщиков красили.
Красиво получилось! Только самолёт почему-то жалобно косил посадочной фарой и тихонько всхлипывал. Потом пришли радисты. Угостили Серёжу сигаретой (у него никогда не было) и полезли проверять свою электронику. Серёжа курил и гордо любовался свежей краской, отливающей металлическим блеском. Радисты проверили всё. Ничего не работает. Удивились. Ещё раз проверили. Ещё раз удивились. Вылезли, закурили и начали материться. Поматерились и начали менять блоки. Матерясь, конечно.
На второй день блоки кончились, а матерные слова стали повторяться. На третий день пришёл самый главный радист, окинул оком батальную панораму и ласково спросил: «Серёжа, заёршенный трос тебе в задницу, ты какой краской антенны покрасил?». Серёжа честно ответил: «Зелёной». И на всякий случай подальше отпихнул ногой трос, некстати оказавшийся рядом. С устатку его бить не стали. Пендали и подзатыльники не считаются. Просто в виде наказания сказали притащить из ТЭЧ мобильный проверочный комплекс, показали, куда подсоединить штепсельный разъём и, устало матерясь, пошли листать умные схемы, попутно придумывая Серёже свежие матерные эпитеты.
Они думали, что больше ничего случиться не может. А что может случиться? Ведь на ШР есть противодураковое устройство в виде двух штырей разного диаметра. А в ответной части два отверстия тоже разного, но соответствующего штырям диаметра. Его невозможно подсоединить неправильно, думали наивные радисты. Но против настоящего дурака любое противодураковое устройство всё равно, что плотник супротив столяра.
Когда Серёжа обнаружил, что ШР не становится на место, он произвёл восемь контрольных втыкиваний с постепенным наращиванием усилий, потом, подняв из глубин памяти все знания, полученные в училище, присовокупил к ним скудноватые аналитические способности и обнаружил, что (цитата) «штырь толстый, а отверстие тонкое». «Так вот почему оно не лезет!» — осенило дипломированного техника. Перевернуть ШР на 180 градусов — это решение скучное. И Серёжа, весело открутив направляющий штырь, который потолще, радостными скачками помчался обтачивать его до нужного диаметра, для образца прихватив штырь меньшего диаметра.
Беда пришла, откуда не ждали. По-моему, не совсем правильное выражение. В армии беду ждут всегда из одного места. Из вышестоящего штаба. На этот раз беда приняла облик инспектора ВВС по лётной подготовке. Беда имела звание генерала и соответствующие телесные пропорции. Она внушала ужас. И это логично. Если ты не внушаешь ужас, какой же ты генерал? Все советские генералы внушали ужас. Всем. Супостатов, конечно, это воздействие парализует, а нашим военным ничего. Они привычные. Их такому воздействию ежемесячно подвергают для устойчивости психологической. У них на месте применения воздействия мозоль бронированная пятисантиметровая.
А ещё у генералов есть нюх. Он же чутьё. Генерал принюхался, почуял и приказал подготовить ему для полётов «вот этот борт». Тут парализовало даже наших бронированных военных. Самолёт был Серёжин.
К полётам самолёт готовили все. Кто не был привлечён к подготовке, отгоняли подальше Серёжу, который бил копытом, скулил и тоже хотел участвовать. Командир вспоминал способы выживания в дальних гарнизонах и, на всякий случай, учился ботать по фене. Замполит судорожно листал решения партийных съездов в поисках руководящих указаний. Не найдя таковых, шёл к самолёту и, пугливо озираясь, мелко крестил закопченное сопло. Семёныч с самурайским спокойствием затачивал рашпиль для харакири.
Полёты. Генерал в воздухе. На аэродроме от нависшего напряжения какая-то странная задушенная тишина. Всему звучащему как будто противогаз на звукоиздаватель натянули. Гремящие и свистящие обычно движки теперь издают какое-то пришепётывание. Краски померкли. МиГи по рулёжкам пробираются бочком, осторожно перебирая стойками шасси. На бетоне свиньёй стоит командование полка. (Это такой способ построения, а не внешний вид.) Все всматриваются в торец полосы. У командира на лице мужественная готовность принять неизбежное. Зам. по ИАС спокойно улыбается. Он неизбежное принял ещё с утра. Посадка. Напряжение сгустилось, сконденсировалось и начало капать. Сел! Парашют вышел!! Рулит!!!
Всё сразу ожило и зазвучало. Взорвались цвета и запахи, даже техника повеселела или, как написал корреспондент одной гарнизонной газетёнки, «самолёты, дребезжа и подпрыгивая, покатились по взлётной полосе». Замполит на радостях поцеловал взасос книгу Брежнева «Целина» и, как честный коммунист, пообещал на ней жениться. Семёныч отбросил занесённый над животом рашпиль, по-молодецки схватил складную стремянку и скоренько подкатил её к кабине. Генерал вылез и остановился на верхней площадке лестницы. Лицо его было довольным. Он благосклонно улыбался и по-отечески взирал на всех сверху. Внизу же царило ликование. Улыбки, похлопывания, утирания потных лысин.
Теперь стало окончательно ясно, что справиться с этой тёмной силой невозможно. Поговаривали, что зам. командира полка по ИАС пытался продать Серёжу за канистру спирта замполиту на предмет порулить комсомолом, али чем ещё нужным, но даже бесстрашный комиссар отпихивался ногами и отплевывался слюнями, только бы не допустить Серёжу до святого. Рисковать идеологией и мировоззрением он не мог. Хотя, был бы замполит подальновиднее, он бы взял Серёжу на партийную работу. Сейчас бы не было сомнений, кто виноват в том, что держава внезапно развалилась, а коммунизм так и не построили. Правда, я потом потерял следы Серёжи. Может, судьба забросила его в руководство страны, и он там достиг вершин своего таланта? Не он ли страной руководил в середине славных 80-х? Уж больно почерк похож. Хотя вряд ли. Серёжа мог за прошедшие годы полысеть, но пятен на голове у него точно не было. Не он это был. Точно такой же, но не он. Тот вроде Мишаня был. Но такой же.