Любовь дальнего следования
Димка часто путешествует. В основном не по собственной воле, а "по принуждению князя Милославского", то есть работодателя. Так уж вышло, что путешественник из него получился с особенностями развития. Димка всей душой тянется к людям, но, интегрируясь в незнакомое общество, неизбежно скатывается в маргинализацию и угар. Он не специально, просто натура у него мятежная - вечно просит бури. И ищет приключений на свою филейную часть. И что бы вы думали? Находит их!
В этот раз начальство выдало ему сутки непрерывной командировочной романтики в поезде дальнего следования. Димка не выносит слез расставания и не терпит долгих сборов: две пары трусов и носков, пара бутылок водки, рабочие документы и закуска. Обычно этого хватает, чтобы привнести в душный климат купе атмосферу праздника.
Соседи попались интригующие. Рядом с Димой на полке восседала дама лет сорока, округлой наружности и с грустными глазами сенбернара. Взор манили объемы, воображение поражал афедронный экватор и пролетарский размах бюста. Таким можно было бы без усилий вскормить футбольную команду. Советские шпалоукладчицы времен жесткого соцреализма не могли бы выглядеть прекрасней.
Следующим был дедушка с непростым прошлым, неясным настоящим и кожаным портфелем а-ля "сельский агроном", из которого сочился аромат нестираных носков. Старик был чем-то встревожен. То ли присутствием конкурента, то ли незарубцевавшимся сушняком. При появлении Димки он сделал рот куриной попкой: мол, какая отвратительная рожа! Но в строгом взгляде внимательный наблюдатель мог заметить робкую надежду на традиционное купейное застолье за чужой счет.
Замыкала тройку соседей студентка порочной наружности с макияжем отставной гетеры. Юница располагалась напротив Димки вместе с дедом и уже сканировала нашего героя распутной зеницей. Пару юной нимфе составлял сидящий в переноске испуганный происходящим кот. Внутри кота что-то булькало и тарахтело, а моськой он походил на похмельного Хавьера Бардема: на ней читалась общая растерянность от абсурдности происходящего вку́пе с оценивающим взглядом затравленного киллера.
Димкина душа не выносила пустоты и недосказанности. И Димка начал возводить хрупкий мост коммуникации. Не так как знакомятся кроткие интеллигенты - воровато и украдкой. А по-рабочему - истово, наотмашь. Атмосфера потихоньку разряжалась. Но медленно. И чтобы из тлеющей искры несмелых диалогов возгорелось пламя разухабистого кабаре, из закромов Димкиной сумки с подобающим моменту триумфом возникла заветная бутылка спиртосодержащей панацеи. Общение моментально потекло раскованно и непринужденно.
Спустя час в искрящем климате купе начали проявляться первые несмелые нотки цыганского табора. С копченой курой, отданной на закланье дамой с томным именем Жанна, взялся разделаться дед Василий. И теперь он ломал несчастную пеструшку так, словно сошелся в рукопашной с дерзким и коварным супостатом. В угаре неравного боя он едва не бросил курицу через бедро, но вовремя остановился. Шансов у куры не было никаких.
Студентка Ирочка, держа на коленях ополоумевшего кота, рассказывала Жанне историю очередной несчастной любви и опрокидывала в себя очередную рюмку. Делала она это со сноровкой, выдающей многолетнюю практику. Жанна робко цедила свою порцию угощения, кивала Ирочке и украдкой бросала страстные взоры на Диму. Дима обсуждал с дедом Василием тонкости козоводства, отщипывал от растерзанной курицы и тайком поглядывал на Жанну. Иногда из взгляды пересекались и давали искру. Тогда Жанна томно вздыхала, а Дима покрякивал и выпивал.
И лишь Ирочкин кот, словно гидравлическим прессом прижатый к упругими персям хозяйки, понимал, что эта поездка в свете происходящего гульбища для него может оказаться последней. И решил взять от жизни всё. Он с сквозь слезы заглатывал куски несчастной курицы, отчаянно лакал абрикосовый йогурт и с безысходностью берсерка рвал на части колбасу. Плакал, давился, но ел. И хотя шестым кошачьим чувством он понимал, что совершает фатальную ошибку, остановиться уже не мог.
Когда за окном воцарилась ночь, первым не выдержал битвы с Морфеем бывалый дед Василий. Взгромоздившись на верхнюю полку, он, немного повозившись, вдруг огласил уютный загончик таким истошным храпом, что кот утробно взвыл. Животное лежало между стенкой купе и спящей Ирочкой, пристегнутое к ее запястью поводком, как раб к веслу на римской галере, и таращило в сумрак осоловевшие зеленые глазищи. Теперь, когда валтасаров пир завершился, кот осознал опрометчивость своих гастрономических подвигов. В его желудке началась огненная вакханалия. Его крутило и пучило. Закономерный исход был вопросом времени, ожидая лишь подходящего триггера.
И только двоим в ночном купе было не смежить веки: сердцееду Димке и дородной обольстительнице Жанне. Димка вертелся на нижней полке как уж на сковородке, врасплох застигнутый коварным либидо. Перед внутренним взором маячила неохватная попа возлюбленной, которую полчаса назад он подпирал обеими руками, как Атлант, помогая даме подняться на верхнюю палубу. Герой был объят незримым пламенем страсти, шумно сопел и слегка похрюкивал. Его пассия с верхнего этажа периодически томно постанывала. Обоим было ясно, что любовь неизбежна.
И Димка решился.
Он лез к своей голу́бе, как Ромео мог бы лезть к своей Джульетте. Цепляясь за выступы и откосы, подтягиваясь на пальцах и едва не срываясь в пропасть. Он шел к цели свирепо и бесшабашно, как Руаль Амундсен, покоряющий Антарктику. И если бы Димкин ангел-хранитель не сбежал со своего поста, устыдившись циничной Димкиной прямолинейности, он бы намекнул ловеласу, что дело может закончиться, как у шекспировских влюбленных. Но ангела не было, и подсказать было некому.
Когда пальцы героя-любовника ухватились не за холодный дерматин, а за теплую мясистую ляжку, он понял, что достиг цели. Но мало было взобраться к Жанне. Надо было еще взобраться на Жанну. А это был подвиг не меньший. Ибо Жанна была не только беспрецедентно сексапильна, но и безбожно велика. Попробуйте залезть на пружинящий пудинг весом полтора центнера и размером с хорошего пони. Но Дима справился. И под мерный стук колес вознамерился слиться с Жанной в единое целое.
Женщину всегда красит маленький упругий холмик животика, он придает озорнице шарм и сексуальность. У Жанны же ниже груди располагался настоящий курган. Он сулил невиданные наслаждения, но не давал к ним прикоснуться. Надо сказать, с че́м прикасаться у Димки все было в порядке. Но даже его показателей не хватало, чтобы дотянуться до вожделенных глубин. Пытаясь преодолеть естественное сопротивление, он тыкался туда-сюда, как слепой щенок, а болтающаяся генеалогия хлестко билась о заветные недра, намекая о бесплодности усилий.
Чувствуя себя обманутым, наш герой предпринял настоящий штурм, кряхтя и вполголоса матерясь. Это был таран и напор, подкоп и абордаж! Он впивался в женщину, как голодный бульдог, и вгрызался, как землекоп. И вроде бы стало получаться, но все испортил машинист. Он внезапно дал по тормозам.
Инерцию можно было бы не заметить, когда сидишь на попе ровно. Но когда лежишь на Жанне, тебя, мягко говоря, укачивает. Димку бросило на стенку купе и оттолкнуло обратно на возлюбленную. Жаннины телеса спружинили, подбросили Димку, как мячик... и низвергли горе-любовника во мрак.
Летел Дмитрий считаные мгновения. Да и долго ли умеючи! Но если бы во время полета он мог думать, то наверняка нашел бы параллели своему позору во всемирной истории. Еще на заре времен что-то подобное проделал падший ангел. Низринулся с райских вершин во тьму преисподней. Но если в аду хотя бы не было твердых препятствий, то Дмитрию на пути в пучину встретился купейный столик с остатками яств и напитков. В грохоте, лязге и звоне разбитых бутылок на секунду потонул истошный вопль донжуана и легкий хруст чуть пониже груди.
Пронзительной сиреной заревела Жанна. Страшная гибель возлюбленного проделала в ее нежном сердце рваную дыру. Такой подлянки от судьбы она не ожидала. Ведь уже имена будущим детям придумала.
От страшной канонады взметнулся ввысь дед Василий. Подскочив на постели, готовый дать отпор любому незваному гостю, он ударился макушкой о полку для белья и замер, пытаясь понять, что происходит. Процесс осмысления сопровождается непроизвольным матом - громким и разухабистым.
Ирочкин кот, которому не давал заснуть взбунтовавшийся желудок, наконец словил свой триггер, причем одновременно и снизу, и сверху. Нестабильная кошачья психика, доведенная намедни до полного изнеможения, окончательно дала сбой. Кот прижал уши, заорал белугой, подпрыгнул и изверг на Ирочку весь свой бурлящий внутренний мир. Не прекращая фонтанировать, кот рванул прочь, пробуксовывая когтями по холеному хозяйскому телу.
От нестерпимой боли Ирочка заорала сквозь сон и рванулась прочь, упав прямо на лежащего на полу Димку, накрыв того своим юным девичьим телом и щедро обмазывая кошачьими сюрпризами. Увидев такое неприкрытое покушение на объект своей страсти, Жанна взревела и с легкостью гимнаста слетела с высокого ложа любви на грешную землю. В Цирке дю Солей такой номер произвел бы фурор. Приземлившись, она вцепилась Ирочке в волосы, пеняя той на ее низкую социальную ответственность, распущенность и непотребство. И могучим контральто посылала несчастную кошатницу в такие места, где волки спать боятся.
В запертую дверь купе уже стучались соседи по вагону и заспанная проводница. Всем была интересна причина ночного спектакля. Кто-то звал врача, кто-то грозил карами. И только обезумевший кот, равнодушный к пикантным моментам, нарезал круги по горе-каюте.
***
Из той поездки Димка вернулся с перебинтованным торсом и горящими глазами. У них с Жанной все хорошо, и скоро будет свадьба. Такое счастье явно стоит пары сломанных ребер. Ирочка простила Жанну и своего когтистого кота, но на пляж пока ходит в закрытом купальнике. Дед Василий все так же любит рассказывать о бурной молодости и козах, но пить стал заметно меньше. А кот жив-живехонек, только на дух не переносит копчёных кур.
© Антон Кузнецов