Я и Чукча

    Радиорубка на судне обычно расположена на верхней палубе.
В радиорубку ведут крутые металлические трапы.
(Устройство судна)


    Пришёл чукча домой. Снял кухлянку. Спросил сам себя:

– Что чукча хотел сделать?

   Сам же и ответил:

– А-а-а, чукча хотел покушать!

   Подкрепился чукча копальхеном.

– Что же чукча хотел сделать? – подумал он снова. – А-а-а, чукча хотел трубочку
покурить…

   Покурил трубочку. Снова говорит себе:

– Что чукча хотел сделать? Однако, жену полюбить!

   Полюбил жену. И опять:

– Что же чукча хотел сделать? Поспать…

   Поспал. И снова:

– Что чукча хотел сделать? Во! Чукча хотел лыжи снять!

                ***

   Судоремонтный завод в Советской Гавани. Наши суда стояли там всю зиму и
готовились к полярной навигации. В субботу и воскресенье завод не работал.
Морякам в это время было совсем уж скучно.

   Решили мы своей компанией организовать выход в лес, на шашлыки. Компания –
шесть человек во главе с дедом и старпомом. Была ещё одна девушка с
соседнего парохода, но чья и зачем, не знаю. Наш лайнер стоял у причала
вторым бортом, наглухо приваренный к «Броняге». «Броняга», теплоход «Оленёк»
– это судно усиленного ледового класса. У этих пароходов была интересная
особенность – что-то неладное с балластировкой и никто никогда не видел их без
крена. Поэтому нас и приварили к нему.

Любой пароход, встав в ремонт,
начинал гулять. И «гудел» с неделю. Потом деньги у экипажа заканчивались и
наступала тишина. «Броняга» же, как начал гульбу по осени, так и закончил её
только весной.

   Иллюминатор каюты старпома располагался напротив «курятника» соседнего судна.
«Курятником» называли отдельную надстройку, в которой обитали девушки.
Оттуда, после недолгой прямой беседы, чиф и пригласил девушку в наш
коллектив.

   Это была разумная мысль – девушка потом не бросила нас в лесу и указала
дорогу домой. В заводе взяли напрокат узкие беговые лыжи – 40 копеек в сутки.
Прихватили с собой вязанку сухих дров и полезли на крутую гору, аккурат,
напротив завода.

   Снега по колено, мороз градусов двадцать. В рюкзаке припасена водочка. Она,
родная, по градусам в два раза крепче. Это грело душу.

   Не все в нашей компании были лыжниками. Сэм Козлов и третий механик Епишев
встали на лыжи впервые в жизни. Во Владивостоке лыжи были не в моде, а эти
парни были местными. Я, истинный сибиряк, начал ходить, говорить и бегать на
лыжах одновременно.

   Втроём мы быстро взобрались на горку и оттуда давали советы начинающим
лыжникам. После безуспешных попыток они сняли лыжи и вскарабкались на горку
пешком.
 
   Лес обступил нас сразу. Пихты, сосны, берёзы. Нашли уютную поляну, вытоптали
снег, развели костёр. Немедленно приняли по первой под холодный плавленый
сырок. Как всегда, первый шашлык вышел пережаренным, а последний – изрядно
сырым. Мороз не ощущался вовсе, алкоголь приятно согревал, жаркий костёр
сыпал искры в темнеющее небо. Ревизор разлил последнюю бутылку и пустую
тару спрятал в рюкзак. «Три бутылки – кружка пива!» – сказал он.

– Ты, ревизор, как Достоевский, – подначиваю я.
– ?
– Достоевский Раскольникову: «Что ж ты, Родя, старушку-то за тридцать всего
копеек пришил!» «Не скажите, Федор Михайлович, – ответил душегуб, – три
старушки – рупь!»

   Когда настроение было на пике, стармех жестом фокусника выдернул из сумки
зелёную солдатскую фляжку.

– Отполируемся «шилом»! – торжественно объявил он.

   Общий восторг. Спирт был технический и не разведённый. Лёжа на боку, старпом
закусывал его снегом. В добром поддатии мы закидали костёр снегом и собрались
домой. Едва отошли от поляны, старпом вспомнил, что забыл у костра судовой
топор.

– Топор с камбуза, – сказал он и ушёл в темноту.

   Мы остановились и стали ждать его возвращения. Мороз крепчал и начал
пощипывать нос и щёки. Старпома всё не было и мы вернулись к костру. Однако
и там чифа не оказалось. Орали, кричали, обследовали всю округу, однако
старпом, как сквозь землю провалился. После долгих поисков, решили, что чиф
ушёл домой своим ходом и вернулись на судно.

   Последнее, что помню, это как я лихо мчался с горы и зарылся в снег раза три.
Гора оказалась коварной и всё время кренилась набок. Повезло, что не
встретился одинокий дуб. Я бы разнёс его в щепки. Дед с Епишевым умудрились
столкнуться и потом долго распутывали лыжи.

                ***
   Наступило утро. Сознание медленно возвращалось. В голове возник трудный
вопрос: «Кто я? Где я?» Белый дырчатый подволок радиорубки. Я в кресле,
одетый в фуфайку. Медленно опускаю глаза и замираю в ужасе – я забыл снять
лыжи!

© Copyright: Андрей Абинский