Как Весёлкина оторвали с руками

Ванька Весёлкин вышел из пивного подвальчика в прекрасном расположении духа, пиджак нараспашку, кепка набекрень, папироска в зубах. Хотелось жить!
Алло, когда у человека в кармане получка, да плюс премия по итогам соцсоревнования, да пять кружек пива и двести граммов прицепа в животе, это склоняет натуру в розовый эмоциональный спектр, личность тянется к прекрасному, – скушать бутерброд с ветчиной или поговорить о какой-нибудь политической астрономии с кем-то симпатичным в юбке.

В автобусе Ваня брякнулся возле красивой строгой девушки и с улыбкой, развязно поинтересовался: – Эта. Тетенька, вашей маме работящий зять не нужОн? Гы-гы! – и очень довольный собой и шуткой, икнул алкогольными парами.

В другое время Ваня нипочем не осмелился бы эдак кривляться перед красивой девушкой, потому что обличье у него было для этого не подходящее, – костюмчик подкачал, внешность тоже без лоску: круглое веснушчатое лицо, старательно утопленные природой глазки, волос торчком, нос совсем невнятный, рот губаст, как пчелы постарались, еще и зуб спереди сколот.

Не знаем, наверное, на что этот малоприятный щербатый тип рассчитывал, подпуская третьесортные турусы, а только красавица пассажирка вдруг повернулась, впилась глазищами в глупо ухмыляющееся Ванькино лицо, прикинула чего-то себе в башке, да и заявляет серьезно:
– Нужен! А у вас паспорт с собой? Через одну остановку очень удачно ЗАГС будет.

Ненормальная какая-то, решил огорошенный Иван. Пробурчал «Извините» и живо пересел подальше, уткнулся в окно.
«Подумаешь, вся так и вспыхнула как бензин! Фря какая! ЗАГС, говорит, через одну! Иди ты! Что за дебильные шуточки? А еще в институтах учатся…» – негодует.

А тут его настойчиво толкают в плечо. Ванька обернулся, а это та самая девушка уже сидит рядышком и, поджав губки, с обидцей говорит:
– Вы зачем сбежали в другой конец автобуса, а? Нехорошо получается, не по-джентльменски! Я же ясно выразилась, что согласна пойти за вас! Ну?
Сказано было настолько без тени иронии, что Иван окончательно растерялся, вскочил, протиснулся мимо девки и подался на выход. Двери разъехались, Ванька покинул автобус и, не оглядываясь, зашагал в сторону дома, а в утлой кривоногой его фигуре страшная досада. «Ссадила таки, сволочь дотошная! Вот дозебрилась! Уж и пошутить нельзя, все интеллигентные стали, не тронь!..» – злится.

А тут его опять за рукав дерг-дерг. Ванька обернулся, – снова она! Не бойтесь, говорит пассажирка, я серьезно готова выйти за вас. Вы мне сразу понравились. Меня Соня зовут, а ваше имя?
Ванька недоуменно пятится от странной преследовательницы, а прохожие оглядываются на улыбающуюся красавицу и какого-то испуганного невзрачного паренька, а девушка за ним шасть-шасть и молвит:

– Правда, приглянулись. Вы, наверное, думаете если девушка красавица, то у неё кавалеров пруд пруди? А у меня давно и нет никого. Потому что клеятся все какие-то смазливые, надушенные расфуфыренные хлыщи с масляными глазками, а стоящие-то мужчины вроде вас, всё стороной норовят обойти. А вы симпатичный, в моем вкусе. Лицо простое, но мужественное и открытое. Взгляд прямой и твердый, нос волевой. Да с вас ударников или полярников писать надо! Работящий, говорите, и с юмором полный порядок, не соскучишься. Я чуть не обхохоталась. Тетенька, маме зять не нужен, ой не могу, ха-ха!!
– Чего?!.. – уже совершенно опешил Иван.

А эта Соня к нему подалась, пятерню навстречу каак выбросит!, что поэт Маяковский в старой хронике, и шпарит в лицо:
–Твои глаза как два тумана,
Как два прыжка из темноты.
Каким путем, каким обманом
В двадцатый век прокрался ты?!

Ванька перетрухал. Девка полностью сумасшедшая, безошибочно определил он. Сейчас ножиком пырнет или махнет бритвой по роже. Более не раздумывая, Иван кинулся наутек через проезжую дорогу.
Раздался режущий слух визг тормозов, как один ахнули прохожие на панели.
Когда Ваньку с переломом ноги и руки грузили в карету скорой помощи, сумасшедшая красавица маячила в дверях, тянула шею и причитала «Это мой, мой! Я с ним в больницу поеду, пустите!» и в натуре, буром лезет внутрь.

«Добить меня рвется!» – понял Ванька и истошно задрыгал на девку целой ногой, орет: – Да я первый раз вижу эту ведьму! Ходу отсюда, ходу, сейчас всех соломкой почикает! Аа!
Двери захлопнулись, машина тронулась, в окне удалялась красавица – руки картинно прижаты к молодой груди, в порывистой фигуре, прекрасном лице и глазах – отчаяние. Прямо таки сцена достойная сильной кисти и околобиблейских сюжетов на тему любовь и кровь, кровь и страсть, страсть и алименты...

– Первый раз видишь? А чего она тогда убивается? Да еще такая красавица. – недоверчиво спросил здоровущий фельдшер, терпеливо распределяя дергающегося заморыша по каталке. А Ванька вдруг отметил, что ему чертовски приятно, что такая красавица по нему убивается, а фельдшера он подковырнул: – Невеста моя! Видеть ее больше не могу, надоела! Понял ты, дядя в чепчике?
Фельдшер присвистнул и усилил нажим на перевозбужденного клиента.

Следующим днем, после скромного больничного завтрака Ванька заснул ненадолго, а открыв глаза увидал Соню. Подперев щечку, девушка торчала на табурете подле койки и не сводила с Ваньки печального взгляда, что сестрица Аленушка с единокровного глупого козленка… Увидев, что больной проснулся и испуганно заерзал, чтобы немедля бежать или нырнуть под кровать, повелительно прикрикнула:

– Лежите спокойно! Да лежите же, говорю!
Два соседа по палате заржали как кони, Ванька взял себя в руки, а она уже очень тепло:
– Как вы себя чувствуете, Ваня? Добрый день.
– Д-д-добрый. Н-н-ничего. – мычит тот и не знает куда деть гипс из которого торчат пальцы ноги, а известно какие у одиноких мужчин непростой судьбы и грубых профессий могут быть пальцы на ногах...
– А я не спала всю ночь, переживала. Что говорят врачи?
– Говорят скоро выпишут, говорят.
– Уф! А я вся извелась!

В глазах у Сони краснота, видать не врет. Ваньке это опять польстило. Да и у протрезвевшего Ивана с самого утра девушка не шла из головы. И никакая она не сумасшедшая, так, психованная, думал Ванька, а в башке по извилинам, методично и сладко их раздвигая, упорным слизнем ползла мысль, что и правда неплохо с такой эффектной штучкой закрутить, да и расписаться всем на зависть. Заманчиво и зыбко становилось на душе, но Иван не чаял уже увидеть девушку, а она вот, тут как тут! Ванька был смущен и заинтригован, не знал как быть. Не прогнать ли? А то как-то все слишком непривычно, с бухты-барахты...

А Соня говорит: – Я вам крепкий куриный бульон принесла, и апельсины.
Ванька повременил прогонять. Что я, больной от апельсинов и бульона отказываться? На казенной-то размазне и тушеной капусте далеко не уедешь! И, вот девушка уже потчует его душистым бульоном с ложки и апельсин ошкуривает.

Едва за Соней закрылась дверь, как соседи по палате набросились, кто, да кто такая? На артистку похожа! Эх и хороша!
– Даа… Так… Неважно кто, в общем... – отмахнулся Ванька и не знает что и думать. Голова кругом.
А на следующий день Соня принесла заботливо укутанную кастрюльку с котлетами и картофельным пюре, обильно заправленными аппетитной подливой. Соня помогла Ивану сесть, покрыла колени крахмальной салфеткой и влюбленными глазами следит, как он с аппетитом трескает из кастрюльки еще горячее усиленное питание. Таких толстых вкуснющих котлет Ванька отродясь не едал.

– Вкусно? – спрашивает девушка и подает больному домашний компот.
– Вум вотъешь! – с набитым ртом отвечает Ванька, а у самого в голове «А что, втюрилась в меня. Что ж, всякие неприятности у женщин случаются, да-с… А я зуб вставлю, костюм по фигуре пошью, к хорошему парикмахеру запишусь, куплю польский одеколон и такой крендель с маком буду, что ого-го!».
А Соня поясняет: – Это потому что у меня чугунная старинная сковорода, на ней котлеты и цыпленок табака очень хороши. Хотите завтра цыпленка табака скушать?

Ванька неопределенно пожал плечами, а Соня едва в ладоши не хлопает, мол «Хочет! Хочет, родненький!», а соседи по палате только диву даются и завистничают! А потом зашла несколько развязная молодящаяся медсестра с какими-то таблеточными пилюлями и витаминами для Ваньки, так Соня на неё так зыркнула волчицей, что сестра исчезла не оставив инструкций по употреблению препаратов, а Ванька остался в неком недоумении.

Следующим днем он как проснулся, так в самом отличном настроении принялся ждать Соню и цыпленка табака. Жизнь, кажется, наконец-то повернулась к Веселкину симпатичным лицом. А тут вошла давешняя сестра и интересуется, кем ему приходится Соня.
– А что такое? – неприкрыто самодовольно спрашивает Иван.
– Да так. – пожимает плечиками сестра. – Просто прежде я в психиатрической клинике работала, так она, Соня, кажется? Видите, помню. Так она там периодически полеживала.

У Ивана резко пропало настроение к цыплятам табака и он упавшим голосом спрашивает:
– А зачем она полеживала? Может она в обед газеты кушала, не дочитав, или в политическую эмиграцию намылилась? Что?
– Почти угадали. – лыбится сестра. – У нее устойчивый бзик по уши втрескаться в такого гражданина, что без слез и порции валерианы с корвалолом не взглянешь.
Просвистев, камень лег в огород, точно на едва робко раскрывшийся цветок человеческих чаяний. Ванька насупился.

– Втрескается и ну ревновать михрютку на ровном месте. И в умопомрачении сковородой чугунной его хрясь до сотрясения! Соню в психушку, подлечат и выпускают до следующего раза. Два случая уже было… – многозначительно сказала сестра, всем видом намекая на третий...
– Пфф! – громко выдохнул Иван. Звонко хлопнул себя по ляжкам и в духе «Ну ты глянь, чего делается!» взъерошил волосы.
– Пфф! А я-то думаю… Я-то уже, а оно вон чего… Эх и напугала ты меня тетя, а с больными надо как можно щепетильно, слышишь?! А если у меня теперь кости криво срастутся?! Я-то уже думал что серьезное, а таких забавных кулинарных случаев в нашем фабричном общежитии высокой культуры проживания полно! Вот если бы Соня топором кого перекрестила или крутым кипятком в морду плеснула, это да. Подумаешь сковородка! А ты не блуди!

Сестра поджала губы, а к Ивану вернулось хорошее настроение, он с теплотой подумал «Пущай ревнует. Меня еще никто не ревновал. Прямо как в кино до восемнадцати! А за такие жирные котлеты и цыплят можно и потерпеть. Тем более от такой писаной красавишны. Это даже возвышает. Да и бьет, значит любит, так-то…».

А. Болдырев