История одного боевого кота
Уж кого-кого, а полюбить Босса с первого, да и даже десятого взгляда вряд ли бы кто-то смог. Никакого умиления и теплых чувств, которые рождают в чёрствых человеческих сердцах среднестатистические котики, этот зверюга не вызывал категорически.
Волчьего окраса шерсть, торчащая неэстетичными клоками в разные стороны, лютый, ненавидящий всех и вся взгляд, выдержать который мог не всякий церковный сторож-дворник, вооружённый метлой и граблями одновременно, плюс полное полное презрение ко всему человеческому роду, которое демонстрировалось по поводу и без.
Но самое страшное в Боссе был его голос. С кем согрешила его мамаша не ясно, но те звуки, что издавало это страшное животное напоминали одновременно львиный рык, волчий вой и хохот самой мерзкой в мире гиены.
С его вопля, кстати, и началось наше с ним знакомство. Мы сидели с Марго на лавочке в церковном дворе, где находился наш глинобитный семинарский кампус и вели свои девичьи благочестивые беседы, как вдруг за нашими спинами раздался крик такой силы и мерзости, что позавидовал бы и поверженный сатана.
Отважным слабоумием Господь наделил нас в полной мере, поэтому, вскочив с лавки мы, как приличные леди не бросились прочь, а, наоборот, устремили стопы в направлении источника душераздирающего звука.
На жидкой клумбе со следами сентябринок и бархатцев, друг напротив друга, выгнув спины стояли двое. Шурик-домашний любимец отца Богдана, проживавшего во дворе храма Петра и Павла на улице Алтайской и растрёпанный кусок серой шерсти, которого этим же днём мы нарекли Боссом.
Коты стояли в классической бойцовой позе «спина дугой, уши параллельно почве» на расстоянии полуметра друг от друга и орали на весь двор злыми голосами. Шурик, хоть и был немного крупнее Босса, в вокальной битве явно проигрывал. Природы не хватало. Обертонов было маловато. И было видно, что Шурику страшно до смерти, но он пытался остаться в статусе хозяина двора до последнего.
Но куда там. Босс был классическим бродягой с большой дороги и домашний, пусть и бесконтрольно гуляющий по двору Шурик, проигрывал по всем фронтам во всех номинациях.
Босс совершил классический молниеносный выпад боком в сторону Шурика, на лету хватанул его передней лапой за ухо, отчего противник лихо свернулся в узел, и, продев голову через задние ноги укатился в огород.
Победитель не стал догонять противника с целью смертоубийства. Потоптался на жухлых чернобрывцах, проорал что-то хрипло ему в след, степенно пометил все кусты и убрался восвояси, подвывая и каркая.
— Вот это мощь... — восхитилась я.
— Зверюга... Не дай бог такому на хвост случайно наступить, он же пол туловища отхватит в минуту .— откликнулась Марго.
— А страшон-то, страшон! Голосом может подковы гнуть, прям ломовой голосище. Он Шурика без драки уделал. Как наш проректор.
— Настоящий Босс.
Так с легкой руки Марго безымянный до этого дворовый кот получил громкое имя и наше вечное расположение. Сила духа и неординарность не оставляют женщин равнодушными, даже если ты страшный, потрёпанный жизнью кот.
Среди священнических детей, живущих в этом же дворе мы навели справки про Босса, но ничего толком не смогли узнать и на время забыли о нём.
Но Босс не забыл про Шурика. И, однажды, тёмной-тёмной томской ночью, когда весь церковный двор на улице Алтайской спал, отмолившись за день, за окнами раздался потрясающий по силе вой и звуки великой битвы. Мы не сразу поняли, спросонья, что происходит, но знакомые обертоны напомнили о котике цвета волка.
— Босс пришёл Шурика убивать , пойдём разнимать, — дергает меня за ночную рубашку Маргарита.
— Рит, да он нас закладки для часослова порвёт, ты забыла его морду?!
— Не забыла.
— Нас потом три дня зашивать будут, остынь, сестра.
Двор не спал ещё больше часа, пока сторож не разогнал воюющих котофеев лопатой.
Наутро разведка донесла, что Шурик без чувств и половины ушей лежит дома. Двор был залит кровью, как хорошая скотобойня. На Босса была обьявлена охота. Сторожа получили благословение бить пришлую сволочь любыми подручными средствами на поражение.
Любовь русских, а в случае с Багинской и еврейских женщин - иррациональна. Мы, на тот момент ещё даже не осознав своих чувств, решили спасти Босса от заскорузлых рук котоубийц.
Шурика тоже было тоже очень жаль, но он, хоть и крепко пострадал в честном бою,в отличие от Босса, лечил разодранные уши в кругу любящей семьи, а не валялся в подвале или у помойки холодный, голодный, никем не обогретый.
Благородный разбойник. Робин Гуд! Жоффрей де Пейрак, да Кюхельбеккер, в конце-концов. А рядом мы в белом, с красными крестами на груди и голове. Ну красиво же, правда?! Но в этот раз спасать никого не пришлось.
Босс, почуяв своим бандитским сердцем, что в окрестностях Петропавловского собора его ждёт смерть с лопатой, на пару дней ушел в подполье. Но в конце-концов нагрянул, чтобы закрепить триумф и стать полноправным хозяином соборного двора, скинув с трона инфантильного Шурика.
Он пришёл днём, уселся на уже припорошенную снегом клумбу и начал вылизываться, как милый домашний котик. Сторожа, обалдев от такой наглости, долго не могли найти подходящего орудия убийства для этого наглеца. И в результате, видимо из боязни не исполнить благословения, пошли на кота врукопашную.
Босс подпустил их к себе. Изодрал в клочья рукава телогреек и предсказуемо не дал себя задушить. Рванул за забор, выдал весь свой звукоряд мощным глиссандо из контроктавы до ультразвука и скрылся в кустах на берегу речки Ушайки.
Сторожа поклялись убить «хитрую сволочь» уже без всякого благословения, а из банальной мести. Мы с Багинской возлюбили бешеного котика наперекор всему ещё больше и три тонны жалости плескалось в нашем сердце.
А что делают и русские и еврейские женщины, когда они кого-то любят и жалеют одновременно? Правильно. Они начинают неистово кормить господина своего сердца.
Мы тогда и сами недоедали, по правде говоря. Рацион, который нам предлагали женщины из трапезной подходил, разве что, для столетних монахов в великой схиме и состоял из панихидских круп, которые хранились в церковных закромах с довоенных времён и усохших булок с позапрошлогодней Пасхи. И предложить нам Боссу было нечего.
Но так как к тому времени, благодаря постоянному голоду, мы хорошо уже поднаторели в воровстве консервов и картошки с панихидного стола и трапезной, то выход нашёлся. Мы пошли грабить холодильник в серьёзно охраняемой от нас поварихами-церберами приходскую столовую.
Средь бела дня это было трудновато, но мы же семинаристки-регентши - не абы кто. Знали, как надо действовать. Мы пошли в храм и с благоговением испросили Божьего благословения «на добычу еды для котика».
Молитва наша была незамедлительно услышана и суровая тетя Надичка вышла из трапезной по какой-то срочной нужде, неразумно не повесив на дверь замок.
В два прыжка мы оказались у холодильника. За три минуты нами была проведена ревизия. Из подходящей еды мы нашли банку шпрот и гусиную голову. Сама тушка нам не попалась, мы бы и ее прихватили. Но для котика по нашей преступной молитве было дано только это.
Пулей мы вылетели из подвала, где располагалась трапезная и помчались разыскивать нашего голодного (как нам почему-то казалось) мохнатого героя.
Босс нашёлся почти сразу. Он сидел у дома напротив церковных ворот и активно намывался.
— Сбежит.
— Точно.
— Давай ему голову кинем?
— Давай.
Кинули в кота гусиной головой. Стоим. Ждём реакций. А их нет. Кот моется, ему не до нас и не до головы. Занят чрезвычайно. И только мы чуть отвернулись, Босс , рыкнув, схватил голову покойного гуся и начал её остервенело жрать.
С этой головы и началась наша великая дружба.
Через пару месяцев злобный гордец уже был острижен голыми руками без применения спецсредств. Колтунов было слишком много и вычесать их было невозможно. Там еще и в самих колтунах чего только не было — и репьи и трава и три тома Советской Энциклопедии. Также был обезблошен, избавлен от внутренних постояльцев, уши вычищены до блеска и из Босса переименован в Боську (с нами только поведись, затискаем любого Жоффрея, будь он хоть Ретт Батлер).
Добрым котиком он был только с нами. Со сторожами-убийцами отношения у него так и не сложились. Они долго ещё точили зуб на нашего ненаглядного. Хот после того как Босс не пустил в храм случайно забежавшую во двор собаку, бросившись на неё прямо на паперти, немного поутихли с местью.
Шурик, как настоящий церковный кот, выращенный в поповской семье отринул гордыню и смирился до зела, признав Босса хозяином двора и выбирал теперь для своих прогулок окольные пути.
Во дворе тем временем воцарился полный порядок. Никаких чужих котов на территорию не заносило даже ветром. Собак тоже. А мыши, крысы и птицы навсегда позабыли дорогу в Петропавловский собор.
Зиму перезимовали в любви и согласии. Злодей наш отьелся, округлился и даже его несуразная волчья шерсть начала приобретать оттенок благородности.
Но тут нагрянула весна и началось. Со всех окрестных дворов (а раньше там был сплошь частный сектор) вылезли жаждущие тепла, ласки и скорейшего размножения томские коты и кошки, позабыв про закреплённые по осени за Боссом пограничные территории.
Мы лишились сна вместе с котами. Всенощные вакханалии, которые устраивали эти проходимцы лишили привычного режима всех служащих, поющих и читающих, живущих на храмовой территории (а жили там тогда почти все), чуть не парализовав работу собора.
Сторожа, конечно, делали всё, чтобы разогнать шерстяных сластолюбцев, но безуспешно. Переть с лопатой и метлой против зова природы, против инстинктов - бессмысленно. Всех не перебьёшь.
Страсти кипели месяц. На теле Босса уже не оставалось места, не помеченного зелёнкой. Думали уже, что не спасем кота, преставится от побоев и любовной горячки. Ан нет.
В одно чудесное утро, как раз на Страстной седмице кот наш вернулся домой не один. Он пришёл с дамой и важно препроводил её к своей чашке. Дама была голодна и по ней враскачку ходили блохи слоновьего размера. Блох было видно за версту и открмлены они были, в отличие от своей хозяйки на славу. Ни куриной ни гусиной гооловы на тот момент в наших загашниках не было. Была ячневая каша на воде. Дама, утробно икнув, начала жадно поглощать клейстерную массу.
— Наш человек. Ест, как не в себя, — изрекла внимательная Марго. — В изолятор её надо, там, поди ещё глисты пятиметровые, глянь на блох, какие мордоворотищи по ней бродят.
Я попыталась взять даму за шкирку, чтобы на время службы отнести в кладовку, а потом уж с ней разбираться и подвергать санобработке. Но куда там. Жених наш вздыбился и попытался сделать вид, что сей же момент набросится на меня.
— Ах ты дрянь неблагодарная! — вспылила было Марго, но вовремя остановилась.
Член семьи привел зазнобу на смотрины - драться неприлично. Мы не шармачки какие - приличные девушки.
Вернувшись со службы обнаружили возлюбленную пару на моей постели. Пара упоённо спала после ночного загула. По покрывалу резво скакали блохи.
Привели мы даму в порядок, назвали Муркой за простоту и непривередливость и начали жить уже семейной жизнью, поджидая пополнения. Мурка на постных кашах, а после яичных салатах, которых после Пасхи во всех трапезных тонн по десять - похорошела, заблестела и крепко поправилась. Босс восстановил прежние границы территорий, остепенился и больше не выл по ночам под окнами, а как приличный мужчина ночевал в обнимку со своей избранницей.
Но... Семейное счастье было недолгим. Шалопутная Мурка ушла от Босса к Шурику, позарившись на большую жилплощадь и постоянную прописку. Опять же харчи и полноценная многодетная семья отца Богдана выглядели гораздо привлекательнее нашей семинарской нищей комунны.
Босс поначалу пытался вернуть любимую. Гонял Шурика по всей Алтайской улице. Устраивал под окнами дебоши с криками и стонами, но... Мурка не вернулась. Потом она бросила и Шурика, уйдя за звездой кочевой.
Во дворе ощутимо запахло драмой. Босс перестал есть, пить, гулять, гонять всех без разбора, а главное, он перестал издавать какие-либо звуки, что при его «говорливости» было очень страшным симптомом.
Мы изо всех сил старались утешить своего котеечку. Говорили ему, что таких, как Мурка у него будет ещё миллион, а то и два. Что наша к нему любовь навсегда и подкрепляли её свежим мясом, ради такого случая купленным на рынке, что при нашей убогой стипендии было чистым разорением. На что не пойдёшь ради любви. Но все без толку.
А потом, недели через две Босс пропал. Просто ушёл со двора и не вернулся. Мы прочесали все окрестности, клеили на столбы рукописные обьявления о пропаже, но никаких известий так и не получили. Босс нас бросил.
А мы его честно ждали. Не убирали миски. Мохеровый шарф, на котором Бося любил спать по прежнему лежал возле фортепиано, но кот и не думал к нам возвращаться. Летом мы уехали на каникулы, наказав сторожам, что если Босс явится, срочно звонить и мы тотчас выедем. Но никто нам так и не позвонил.
А уже зимой, когда и миски и шарф были убраны в дальний угол, как раз перед Рождеством, во дворе раздался знакомый вой. Мы, в чем были, выскочили на улицу. Под дверями сидел Босс. Худой, страшный, оборванный, живой.
Когда радость встречи немного снизила градус и мы взялись приводить в порядок дорогую пропажу, за ухом у Босса обнаружилась большая опухоль, размером с перепелиное яйцо, которая горела огнём и к которой Бося не давал нам прикасаться.
Двадцать пять лет назад ещё не было такого количества ветклиник и кому нести нашу печаль мы не очень понимали. Обратились за помощью к одному из прихожан собора, который по слухам был врачом. Слухи подтвердились. Прихожанин оказался психиатром, но на нашу беду откликнулся и дал нам адрес своего знакомого звериного доктора.
Доктор принимал чуть ли не на границе с Китаем, судя по времени, которое мы потратили на дорогу. Босс наотрез отказался ехать в спортивной сумке, пришлось по очереди тащить его за пазухой. Взопрели все, но до врача добрались. По пути, в трамвае, Босс выдал пару своих коронных рулад, распугав пассажиров, но в целом вёл себя хорошо.
Ветеринар оказался мужчиной суровым, спеленал нашего грозного вояку в доли секунды, побрил ему голову и вскрыл нарыв, без всякого обезболивания. Босс молчал. Мы держались за сердце, переживая за обоих. На дворе был 1992 год и никаких узи, мрт и наркотических средств еще и в помине не было. Кто выживет - тот и молодец.
Узнав кто мы и откуда врач не взял с нас ни рубля и отправил домой, снабдив мазью «Левомеколь», стрептоцидом и парой ампул пенициллина, показав, куда и как ставить страдальцу уколы.
Поправился Босс за считанные дни и в качестве благодарности приволок нам красивый подарок — удушенного волнистого попугайчика цвета морской волны, любимца нашего проректора отца Леонида. Как он проник в его кабинет, как выудил несчастного Гошу из клетки, не знаю.
На поиски Гоши проректором были кинуты все братские силы, крику было много, но кто бы догадался искать Гошу в импровизированной могилке за нашим домиком? Никто. А мы своих не сдаём и Босс остался в живых и на этот раз. По краю прошёл парень.
И с того времени Бося наладился носить нам с Риткой подарки. Щедрый оказался и благодарный. Крыс, мышей, воробьев и ворон мы уже не считали и скромная могилка попугая Гоши разрослась уже до приличной братской, где несчастные птички и грызуны обрели свое последнее пристанище.
Все бы так и продолжалось, если бы кто-то в одном из соседних дворов не решил по весне завести цыплят. Босс взялся и за них, таская их к нам под двери каждый день. Уж мы его и страмили, и цыплятами по злой морде били, увещевая больше так не делать. Но попробуй уговори хищника.
Видимо поймали разьяренные хозяева нашего добытчика. Били крепко. Насмерть убивали. Когда мы его окровавленного нашли у дверей своей избушки, Босс уже еле дышал. Все тело от головы до хвоста было изломано, видимо колотили палкой или лопатой. Не было одного глаза и половины задней лапы.
Мы не знали с какой стороны за него взяться, чтобы не сделать ещё больнее. Укутали в куртку, утешали, рыдали над ним белугой, не зная куда нам с ним бежать...
Да не успели бы. Бося умирал. Умирал героически, также, как и жил. Чуть только тоненько постанывал и смотрел на нас одним оставшимся глазом. Лизнул напоследок Риткины пальцы, вытянулся струной и не стало нашего Босса.
Мы просидели над ним всю ночь. Обтёрли, как смогли от крови, положили в наволочку и на рассвете пошли хоронить его в клумбу. На то место, где впервые повстречались. Не могли же мы такого кота положить в одну могилу с попугайчиком и мышками. Неистового своего друга по имени Босс.
@Ульяна Меньшикова