Статья 121-3

Секретарша пометила так: Мод Эстерис, НК, ВПР на 23.05., статья 121-3. То есть новая клиентка, перевел для себя Фабрис, вызвана на первое разбирательство. Однако секретарша не уточнила, о какой статье идет речь. Существовала статья 121-3 Уголовного кодекса и статья 121-3 Дорожного кодекса... Впрочем, Фабрис был одинаково мало знаком как с одной, так и с другой.

Светловолосая, возраст около сорока – Мод Эстерис имела обычное лицо с высокими скулами, глаза голубого цвета, переходящего в зеленый, взгляд острый и выразительный. Однако Фабрис заметил под глазами темные круги, которые не сумел скрыть умелый макияж.

– В чем ваша проблема? – спросил он, предложив ей сесть.

– Я врач, – начала она. Она какое-то время искала нужные слова, а потом объяснила:

– Я совершила проступок, и в результате погиб человек. Меня допросили в комиссариате, а потом направили в суд. И все потому, что я не ответила на звонок в ту ночь, когда была на вызовах.

Она порылась в сумочке, достала повестку и протянула ее Фабрису.

– Вызов на первое разбирательство, – прочитал он. – Халатность, статья 121-3 УК. Это не такое распространенное обвинение – халатность... Расскажите мне, что там произошло.

– Это было полгода назад, когда врачи общего профиля решили устроить забастовку. Я была против, и я публично дала об этом знать, что повлекло за собой несколько электронных писем с оскорблениями. Не знаю, случайность ли это, но меня назначили на дежурства по выходным. То есть именно на меня оператор «Скорой помощи» начал переводить все звонки. И так продолжалось всю субботу, до позднего вечера... Это был ужас... Вечером я пошла к своему другу, переночевала у него. Должно быть, я слишком устала, не знаю, но я не услышала телефонный звонок. Утром я увидела, что звонили ночью, в три часа, несколько раз. Кроме того, было сообщение из «Скорой», которое предупреждало меня о звонке.

– Что-то срочное?

– Внематочная беременность. Медики прибыли, но слишком поздно. Было сильное кровотечение, и они не смогли его остановить...

Она замолчала, а Фабрис подробно изложил ей суть происходящего.

– Это весьма необычно, – заметил он. – Я в первый раз вижу, чтобы кого-то преследовали из-за того, что он не слышал, как звонил его телефон.

Он сопротивлялся желанию посмотреть в Уголовный кодекс, чтобы разобраться в сложных формулировках статьи 121-3.

– Вы не слышали звонок телефона в три часа ночи, после того как весь предыдущий день были на вызовах? Мне кажется, это какая-то ерунда для обвинения...

Она ответила не сразу:

– Не знаю… Проблема в том, что меня не было дома. В комиссариате в основном говорили об этом. Что меня не было, хотя я была на дежурстве... Для инспектора все было ясно: я нарочно не приняла этот звонок, чтобы меня не беспокоили...

– Это – основание для обвинения. Но проблема в другом. Скажите, вы намеренно не сняли трубку?

– Нет, правда, я не слышала... Но доказать это не могу. А потом есть еще кое-что, – сказала она, – и, по-моему, это играет против меня. Я пошла ночевать к моему другу, вместо того, чтобы спокойно сидеть дома в распоряжении оператора... Я была в ярости из-за этой ситуации. День выдался невыносимым, мне пришлось иметь дело с пациентами коллег, которые участвовали в забастовке, против которой я открыто выступила. Я была уверена, что меня так наказали, что именно за это меня загрузили в выходной день. Поэтому я решила, что не хочу доставлять им удовольствие испортить мне еще и ночь. Я заставила себя пойти к своему другу, чтобы не оставаться дома, чтобы так отметить свою независимость и свободу. Если бы я не отреагировала как... как девчонка, эта женщина была бы сейчас жива. Я не могу себе этого простить.

Эта женщина, сидевшая напротив Фабриса, считала себя виноватой и была готова заплатить самую высокую цену.

– Вы пришли ко мне, – заметил он нейтральным тоном, – то есть вы хотите, чтобы я вас защищал в этом деле, которое вы считаете безнадежным.

Она беспомощно заморгала.

– Когда я думаю об этом, я уже не знаю, чего хочу. Я – причина этой смерти. Возможно, косвенно, но это бесспорно. Если бы я осталась дома, она была бы сейчас жива. Я не хочу отрицать свою ответственность. Поначалу я даже не хотела брать адвоката, ведь на моей совести смерть. Но когда я увидела пункты обвинения, все изменилось. Это неправильно. Меня могут осудить, пожизненно списать, и я больше не смогу работать. Я не уверена, что заслуживаю такое…

– Но, тем не менее, вы не уверены, что хотите избежать наказания, – настаивал адвокат.

Поскольку она ничего не ответила, он продолжил:

– Проблема вот в чем… Если я вас защищаю, вы должны быть на моей стороне. Не на стороне обвинения. Я не хочу, чтобы вы вдруг начали разрушать мои доводы перед судьей, потому что вы считаете, что должны за все заплатить.

Это было немного жестко. Она выпрямилась на стуле, словно протестуя, и окончательно замолчала.

– Я вам скажу, – продолжил Фабрис. – Ваше первое разбирательство – до него чуть больше месяца. Давайте, договоримся о встрече на следующей неделе.

Он посмотрел в свой дневник.

– Вы увидите все яснее, а я успею немного поработать над этим вопросом. Это дает вам возможность, если хотите, отказаться: вы просто позвоните моей секретарше и все отмените.

– Нет. Вы можете назначить мне твердую встречу, если согласны взяться за мое дело.

– Очень хорошо. Мы построим защиту. Но прежде я хотел бы вернуться к двум или трем моментам. Во-первых, вы сказали, что, если бы им удалось дозвониться до вас, эта женщина не умерла бы. Объясните мне, что было бы, если бы вы приняли звонок? Что бы вы сделали?

– Ну, я думаю, что, учитывая симптомы – беременная сроком в три недели женщина жаловалась на сильную боль и кровотечение, – я бы предположила возможность внематочной беременности и позвонила бы прямо в больницу для экстренной госпитализации. Для меня не было даже смысла ехать к ней – напротив, потому что существовал реальный риск.

– Но тогда я не понимаю, почему на вас перевели звонок этой женщины? Почему оператор сразу не сделал все необходимое, чтобы ее отвезли в больницу, вместо того чтобы звонить вам?

Она кивнула.

– Я задавала себе этот же вопрос, и у меня действительно нет объяснений. Вероятно, оператор не поставил правильный диагноз или не задал нужных вопросов. Если бы я была параноиком, я бы добавила в качестве дополнительного объяснения: он сделал это нарочно, чтобы поиздеваться надо мной, учитывая мою позицию относительно этой забастовки...

– А я, – сказал Фабрис, делая пометки, – считаю, что имела место профессиональная ошибка. Ваша ответственность невелика по сравнению с ответственностью оператора... Это очень важный момент. Теперь второй вопрос: сколько звонков вы получили в ту пресловутую ночь? Вы помните это?

– Да. У меня все записано. В субботу вечером между шестью и девятью было два звонка. Мне не приходилось перемещаться – это были простые случаи. В десять тридцать мне пришлось нанести один визит по поводу отита. Потом был последний звонок около одиннадцати тридцати, домашний несчастный случай, и я объяснила, что надо делать. Потом, пока я спала, было два звонка, которых я так и не услышала. Эта женщина и еще один, чуть раньше шести часов. О последнем я не знала...

– Значит, тут есть одна вещь, которую я не понимаю. Вы сказали, что были у своего друга. Он тоже не слышал, как звонил телефон? Как такое могло произойти? Он не спал с вами? Извините меня за нескромность, но это вопрос, который первым приходит на ум.

– Он спал со мной. Но у него сон чуткий, и чтобы не быть разбуженным ночью, он вставляет в уши беруши. Вот так он и спит.

– Понимаю, – сказал Фабрис.

Он нацарапал несколько фраз, посмотрел на написанное и нахмурился. Объяснение было логичным, но что-то все же было не так.

– Хорошо, – сказал он. – На сегодня мы закончим. Думаю, на данный момент у меня есть все, что мне нужно. Мне еще нужно кое-что проверить. И я посмотрю, в частности, что точно означает термин «халатность». Не слышать, как звонит телефон, – это халатность? Спать с любовником – это халатность? Обвинение все-таки кажется мне не очень серьезным...

Он встал.

– Увидимся на следующей неделе. А пока я хочу вам сказать: не переживайте. Не думаю, что все зайдет слишком далеко...

* * *

Но Фабрис ошибся. Дело приняло неожиданный оборот, и это – исключительно из-за его вмешательства. Готовясь ко второй встрече, он задумался. И даже не об условиях применения статьи 121-3, а об этой истории с берушами. Его заставило вздрогнуть, когда Мод Эстерис сказала, что человек, который спал с ней в ту ночь, обладал очень чутким сном. Для Фабриса было очевидно: тот, у кого чуткий сон, слышит звонок телефона даже с затычками для ушей. Он кое-что понимал в этом, ибо даже малейший шум будил его самого, и он принимал меры предосторожности, каждый вечер, выключая телефон перед сном...

Значит, что-то не складывалось в том, что рассказала ему его клиентка. И Фабрис сделал из этого единственный логический вывод: то, что ни она, ни ее чуткий спутник не слышали звонка телефона, могло иметь только одно объяснение – объяснение, о котором его клиентка даже не подумала. И теперь адвокат оказался перед проблемой, которая не имела ничего общего со статьей 121-3: зная то, что он знал, уверенный, что его догадка верна, какую линию поведения он должен выбрать по отношению к своей клиентке?

Мод Эстерис должна была прийти сегодня вечером, а он все еще не решил, что и как следует ей сказать. Он мог бы вообще ничего не говорить, ограничиться юридическим вопросом и заявить, что статья 121-3 никоим образом не может применяться в данном случае. Можно было расслабиться. Но шансы были бы несравненно выше, если бы он смог убедить свою клиентку изложить факты так, как они произошли, а не так, как она их пережила, – факты, которые делали ее скорее жертвой, чем виновницей.

Она прибыла с опозданием на десять минут, одетая в кожаную куртку и джинсы, со шлемом в руке. Она извинилась, ее консультация закончилась позже, чем ожидалось.

– Не знаю, у адвокатов то же самое, что у врачей, – сказала она, – но в дни, когда идет дождь, все расписания рассыпаются.

Под курткой у нее был синий кашемировый свитер, облегавший ее формы. То ли ее растрепанная прическа, то ли ее мальчишеский наряд, испачканный при езде на скутере, – Фабрису она показалась совсем не такой, как в прошлый раз – моложе и в то же самое время уязвимее.

– Хорошо, – сказал Фабрис, открывая папку. – Я просмотрел законы по вашему делу. Как я вам уже говорил, обвинение в «халатности» невероятно.

– Вы думаете, что есть, что сказать в мою защиту?

– Я бы даже сказал, что дело вполне выигрышное. С юридической точки зрения, обвинение шаткое. Но есть что-то еще, кроме юридических аргументов. Я думаю, что, если говорить о фактах, то некоторые из них просто снесут обвинение. Не будет даже суда.

– Подождите, – возразила она, нахмурившись, – я не понимаю. Вы собираетесь утверждать, что я не виновата в смерти этой женщины? Что она все равно умерла бы? Это неправда, и такие аргументы я нахожу неправильными.

В ее голосе чувствовалась агрессивность. Ясно, что ей была невыносима даже мысль о том, чтобы не быть ответственной в этой смерти. Фабрис понял, что она собирается встать, взять свои вещи и уйти, чтобы больше не возвращаться.

– Нет, не в этом мое намерение. Я могу рассказать вам, что у меня на уме, или вы предпочитаете, чтобы мы умолчали обо всем, что может сыграть в вашу пользу?

Его слова возымели желаемый эффект. Она встрепенулась.

– Давайте, я вас слушаю.

– Сначала скажите мне: как получилось, что вы не услышали звонивший телефон? Как вы это объясните?

– Должно быть, я устала и слишком глубоко спала. Не понимаю, правда, такого со мной никогда не случалось.

– И это удивительно, – заметил Фабрис. – Вы также не слышали второй звонок, шестичасовой – то есть в то время, когда люди обычно спят менее глубоко. И ваш друг тоже ничего не слышал. Ничего. Глубокий сон. Хотя вы упомянули...

Он сделал вид, что перечитывает свои заметки.

– Вы сказали, что сон у него чуткий.

– Да, но я объяснила вам, что он пользуется берушами, чтобы ничего не слышать.

– Вот этого-то я и не понимаю. Беруши могут немного смягчить окружающий шум, но телефонный звонок должен быть слышен. Тем более что затычки для ушей – это вроде снотворного: к ним, в конце концов, привыкаешь, поэтому они все меньше и меньше действуют... Я кое-что об этом знаю, бывает, что и сам их использую. А теперь, возвращаясь к тому звонку, которого вы не слышали оба...

Он сделал вид, что колеблется.

– Да? – переспросила она.

– Это всего лишь предположение, но я подумал: если вы не слышали, как зазвонил телефон, то, возможно, это все глупости, потому что он и не звонил. Он не зазвонил, потому что его, случайно или нет, оборвали...

– Нет, - возразила она, нахмурившись, – я проверила, ошибки не было. Это первое, на что я посмотрела. Мой мобильник был в нормальном режиме.

– Он был в нормальном режиме, когда вы заснули, и он был в нормальном режиме, когда вы проснулись, – медленно произнес Фабрис. – Неужели, можно утверждать, что между этими двумя состояниями что-то было не так?

– Я не понимаю вас, – начала она. – То есть...

Она недоуменно посмотрела на Фабриса. Внезапно она поняла, и ее словно ударили по щеке. –

Но это невозможно, – запротестовала она. – Что вы выдумываете!

– Я пытаюсь найти объяснение, мадам Эстерис, вот и все. Я пытаюсь понять, как два человека, спящие рядом с телефоном, не услышали его звонки. Точно так же, как вы пытались понять это, и как судья тоже обязательно попытается понять...

Она уже не слушала его, поглощенная своими мыслями, возвращаясь назад, чтобы покопаться в своих воспоминаниях и сопоставить их с предположением, которое он только что сделал. По мере того как проходили секунды, Фабрис видел, как она начала допускать эту возможность, постепенно прониклась ею и, в конечном счете, приняла в качестве единственного правдоподобного объяснения.

– Он сделал это, – наконец сказала она.

Губы ее дрожали.

– Как такое возможно? Как можно было так поступить?

Растерянная, обезумевшая, словно ее лишили ориентиров.

– Не могу понять, – прошептала она. – Наверное, в этом вы правы. И все же...

Она посмотрела на Фабриса, покачав головой:

– Я такая дура! – сказала она. – Действительно.

– Вы не могли догадаться, – ответил он.

Но не это она имела в виду.

– Мы встречаемся уже три года, – продолжила она. – Неравномерно. Он женат. Классическая история. Я не ждала... Я ничего не ждала, и я ни о чем его не просила. Ни разводиться, ни бросать жену, ни даже уделять мне больше времени. Просто один вечер тут, один – там, один уик-энд каждые тридцать шесть месяцев или ночь вместе – в те редкие моменты, когда его жена была в отъезде. Вполне сносно... Я думала, что он испытывает ко мне что-то... Что я для него существую.

Она сжалась и продолжила теперь уже с горечью.

– И тут этот его поступок, скрытый от меня. Он полностью отрицает меня, как будто то, что я делаю или не делаю, не имеет никакого значения. Эгоистичная, безответственная реакция ребенка. Его сон – превыше всего. Наверное, он воспринял это как хорошую шутку.

Она изумленно покачала головой.

– Какая же я идиотка! А ведь у меня были все улики...

– Что же произошло? – спросил Фабрис.

– Утром я была в полусне, и я слышала, как он встал, собрался в туалет, но сначала он подошел ко мне. Я почувствовала, что он берет трубку, я положила ее рядом с собой. Я решила, что он проверяет, не звонили ли. Я пробормотала что-то неопределенное, он ответил что-то вроде «все в порядке», и я уснула, должно быть, около половины седьмого...

– А потом?

– Когда я увидела потом, что было два звонка, я не поняла. Мы ничего не слышали – ни он, ни я. А потом я прослушала сообщение – это была абсолютная срочность. Я впала в ужас. Я пыталась дозвониться до «Скорой», чтобы узнать новости, они отправили меня в больницу, а там мне сказали, что женщина умерла. Я не могу передать вам, в каком я была состоянии. Кошмар. Я не понимала, что произошло, как я пропустила этот звонок. Он пытался успокоить меня, говорил, что мне не в чем себя упрекнуть, что я не слышала телефон, потому что слишком устала. Он настаивал: не надо было так изнурять себя накануне... Короче, это была их вина.

– После этого вы рассказали ему о претензиях, выдвинутых против вас?

– Да, конечно.

Она тихо рассмеялась.

– Когда я сказала ему, что меня вызывают в полицию, он запаниковал. Не из-за меня, из-за себя.

– Его жена?

– Да, его жена. Он был в ужасе от мысли, что она может узнать о нашем романе. Если бы она узнала, что я провела ночь в ее квартире, это было бы катастрофой. Для нее, для него, для их детей. Она не вынесла бы этого... Он был жалок, он постоянно повторял мне, что я ничем не рискую, что не моя вина в том, что эта женщина умерла, что это, наверное, в больнице совершили ошибку. Во всяком случае, никого никогда не осуждали за то, что не был услышан телефонный звонок. Если бы я заговорила, если бы рассказала, где была той ночью, это могло бы даже навредить мне. Он хотел, чтобы я солгала полиции, сказала, что провела ночь дома, одна. Я не могла. Я просто поклялась ему, что не упомяну ни его имени, ни его адреса. В то же мгновение я поняла, что все кончено. Впрочем, и он это понимал. С тех пор мы не созванивались. Ни разу.

Она вздохнула.

– Сейчас он должен быть доволен и спокоен. Он получил то, что хотел. К тому же он избавился от меня...

– Хорошо, – сказал Фабрис и как будто поставил окончательную точку во всем сказанном. – Мадам Эстерис: что нам теперь делать?

Она ответила не сразу.

– Зная это, – настаивал он, – вы все еще хотите держать его в стороне от этого дела?

– Я не знаю. Этот обман, эта трусость после... Он мне так противен! Мысль о том, чтобы снова увидеть его, что-то делать с ним, даже отомстить ему...

– Дело не в мести, – заметил Фабрис. – Речь идет о вас. О вашей защите. Вас обвинят в том, что вы намеренно не приняли этот звонок или, что еще хуже, отказались отвечать на сообщение, оставленное на автоответчике. Просто поддерживать версию, как вы это делали в комиссариате, что ни вы, ни ваш друг не слышали телефон – это будет трудно принять.

– Но если я обвиню его, а он будет все отрицать, кто мне поверит? У меня нет доказательств.

– Это будет слово против слова, но ваше объяснение куда более правдоподобно, чем любое другое предположение. Не говоря уже о том, что тяжело представить себе, что можно выдумать такое обвинение! Если вы расскажете все так, как было, на мой взгляд, этого будет достаточно, чтобы поколебать убежденность судьи.

– А чем он тогда рискует?

Фабрис пожал плечами:

– Я не знаю. По-моему, ничем. Это даже любопытно, но я не вижу, что можно выдвинуть против него. То, что он сделал, с моральной точки зрения отвратительно, но это, похоже, не подпадает ни под одну статью Уголовного кодекса. В любом случае, это не наша проблема... Наша проблема в том, что мы будем делать? Вернее: что мне делать?

Она на мгновение задумалась, тяжело вздохнула. Фабрис заставил себя не спускать с ее лица глаз.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Я согласна.

– Отлично. Это упрощает мне задачу...

– Знаете, что? – добавила она. – Я не вынесу приговора из-за этого... этого болвана. До сегодняшнего дня, перед тем как приехать сюда, я была готова искупить свою вину, хотя и не очень понимала, в чем она состоит. Теперь, когда вы открыли мне глаза, вся эта история предстает передо мной в ином свете. Я не знаю, как сказать, но я чувствую себя почти невиновной. Освобожденной...

И она прибавила:

– За одно это я должна вас поблагодарить.

– Давайте выпьем кофе, – предложил Фабрис. – Я обещаю, что мы не будем больше обсуждать ваше дело.