Блоги |
Дмитрий Быков (видео-обращение) // «Facebook», 20 июля 2020 года
Дмитрий Львович Быков («Facebook», 20.07.2020):
[видео]
— Дорогие друзья, вот в очередной раз я призываю к справедливости, милосердию, элементарному соблюдению закона. 22-го июля суд будет выносить приговор историку Юрию Дмитриеву. И даже если бы я абсолютно в эффективность такого рода обращений, я всё равно чувствовал бы по отношению к Дмитриеву некоторый долг. Просто мой сын Андрей, студент киношколы, ездил с Дмитриевым в его экспедиции на Соловки и вспоминает о нём — его кличка была Хоттабыч — говорит, что Хоттабыч — это одно из самых ярких его впечатлений в жизни, один из самых поразительных людей, которых он видел. Он говорил, что, конечно, Хоттабыч их строил жестоко, но подчиняться ему было интересно, было радостью. Он говорил о том, что невероятный объём его знаний и невероятная храбрость его в обращении с такой жуткой вещью как останки расстрелянных. Вот его невероятная храбрость в подходе к самым страшным событиям русской истории — всё это было для Андрея огромным событием. И столько разговоров дома было об этой поездке. Понимаете, уж если я к Дмитриеву доверял своего сына, и все родители учащихся киношколы доверяли ему этих людей, как можем не верить в то, что он приставал к своей приёмной дочери. Мы понимаем логику этих гэбешных людей (простите, что я уж по старой памяти так их называю). Они выдумали ему самую грязную статью, самую мерзкую. И при этом показания эти, мы знаем, базируются только на свидетельствах, которые по сути дела клещами вытащены из девочки. И ни единого объективного доказательства здесь нет. Но то, что Дмитриев фотографировал свою девочку для того, чтобы в случае чего органам опеки предъявить эти фотографии, просто доказать, что на ней нет никаких повреждений, что она нормально питается, если это все доказательства такого страшного обвинения, то, простите, о чём мы вообще говорим. И все мы, которые доверяли Дмитриеву наших детей, которые знаем его огромную работу, которые знаем, что он сделал для тысяч бесследно уничтоженных… (мы знаем, что он вернул этим людям имена) вот для нас для всех это обвинение настолько дико, настолько абсурдно. И вот тут я должен сказать — а вот вопрос: а верю ли я, собственно, хоть на секунду, что наши голоса будут услышаны? Ну, во-первых, вопрос не в том — верю я или нет, потому что говорить то, что я думаю надо всё равно. Я знаю, что он невиновен. Я много раз с ним разговаривал. Этот человек мне известен. И я понимаю, что все попытки ему что-то инкриминировать вплоть до ношения оружия — вот этой ржавой палки от ружья, которую у него нашли — всё это попытки его закопать, совершенно очевидные. И мы это видим все. Если бы у меня хоть тень сомнения была в виновности Дмитриева, конечно, я ничего бы не говорил. Но тут ещё один есть аспект. Понимаете, даже дело не в том, будем ли мы услышаны. Дело в том, что зрелище аморальности — наглой, торжествующей — это зрелище растлительное. И когда на наших глазах происходит вот такое попрание закона, вот такое издевательство над человеком, над здравым смыслом, над сутью вещей, такое издевательство над законом самим по себе, тут молчать просто невозможно. Неважно — услышат тебя или нет. Тут важно просто заорать. Ну потому что это нравственно неблаготворно всё время смеяться, всё время утираться, всё время глотать эти плевки нам в рожу, нельзя бесконечно это терпеть. Что ты не скажешь… скажешь ты дважды два четыре — это экстремизм, скажешь тут плохая погода — это призыв к свержению. ОНИ ВСЁ, ВСЁ АБСОЛЮТНО ГОТОВЫ ИЗВРАТИТЬ, ВСЕХ ОБОЛГАТЬ, ВСЕХ, КТО ИМ НЕ НРАВИТСЯ ОНИ ГОТОВЫ ЗАТОЛКАТЬ В ЗАГОНЫ. НЕЛЬЗЯ ЭТО ТЕРПЕТЬ, НЕЛЬЗЯ СПОКОЙНО НА ЭТО СМОТРЕТЬ, НЕЛЬЗЯ С ЭТИМ ЖИТЬ! Неважно, услышат они в этот раз или нет. Важно что другие услышат. Дмитриеву я даже не желаю мужества, потому что я знаю, что он человек мужественный. Когда Андрей узнал об его аресте, первое, что он сказал: «Ну, Хоттабыч там построит всех». И действительно он сумел себя поставить даже с этой статьёй, хотя попытки давления на него были самые гнусные. Но я абсолютно убеждён, что рано или поздно случай Дмитриева в историю русского суда войдёт. 22-го июля определится — войдёт ли он туда как символ позора или как символ независимости этого суда, который может иногда всё-таки настоять на своём. Спасибо всем, кто меня слушал. Давайте попытаемся, что-то сделать. Пока.
[видео]
— Дорогие друзья, вот в очередной раз я призываю к справедливости, милосердию, элементарному соблюдению закона. 22-го июля суд будет выносить приговор историку Юрию Дмитриеву. И даже если бы я абсолютно в эффективность такого рода обращений, я всё равно чувствовал бы по отношению к Дмитриеву некоторый долг. Просто мой сын Андрей, студент киношколы, ездил с Дмитриевым в его экспедиции на Соловки и вспоминает о нём — его кличка была Хоттабыч — говорит, что Хоттабыч — это одно из самых ярких его впечатлений в жизни, один из самых поразительных людей, которых он видел. Он говорил, что, конечно, Хоттабыч их строил жестоко, но подчиняться ему было интересно, было радостью. Он говорил о том, что невероятный объём его знаний и невероятная храбрость его в обращении с такой жуткой вещью как останки расстрелянных. Вот его невероятная храбрость в подходе к самым страшным событиям русской истории — всё это было для Андрея огромным событием. И столько разговоров дома было об этой поездке. Понимаете, уж если я к Дмитриеву доверял своего сына, и все родители учащихся киношколы доверяли ему этих людей, как можем не верить в то, что он приставал к своей приёмной дочери. Мы понимаем логику этих гэбешных людей (простите, что я уж по старой памяти так их называю). Они выдумали ему самую грязную статью, самую мерзкую. И при этом показания эти, мы знаем, базируются только на свидетельствах, которые по сути дела клещами вытащены из девочки. И ни единого объективного доказательства здесь нет. Но то, что Дмитриев фотографировал свою девочку для того, чтобы в случае чего органам опеки предъявить эти фотографии, просто доказать, что на ней нет никаких повреждений, что она нормально питается, если это все доказательства такого страшного обвинения, то, простите, о чём мы вообще говорим. И все мы, которые доверяли Дмитриеву наших детей, которые знаем его огромную работу, которые знаем, что он сделал для тысяч бесследно уничтоженных… (мы знаем, что он вернул этим людям имена) вот для нас для всех это обвинение настолько дико, настолько абсурдно. И вот тут я должен сказать — а вот вопрос: а верю ли я, собственно, хоть на секунду, что наши голоса будут услышаны? Ну, во-первых, вопрос не в том — верю я или нет, потому что говорить то, что я думаю надо всё равно. Я знаю, что он невиновен. Я много раз с ним разговаривал. Этот человек мне известен. И я понимаю, что все попытки ему что-то инкриминировать вплоть до ношения оружия — вот этой ржавой палки от ружья, которую у него нашли — всё это попытки его закопать, совершенно очевидные. И мы это видим все. Если бы у меня хоть тень сомнения была в виновности Дмитриева, конечно, я ничего бы не говорил. Но тут ещё один есть аспект. Понимаете, даже дело не в том, будем ли мы услышаны. Дело в том, что зрелище аморальности — наглой, торжествующей — это зрелище растлительное. И когда на наших глазах происходит вот такое попрание закона, вот такое издевательство над человеком, над здравым смыслом, над сутью вещей, такое издевательство над законом самим по себе, тут молчать просто невозможно. Неважно — услышат тебя или нет. Тут важно просто заорать. Ну потому что это нравственно неблаготворно всё время смеяться, всё время утираться, всё время глотать эти плевки нам в рожу, нельзя бесконечно это терпеть. Что ты не скажешь… скажешь ты дважды два четыре — это экстремизм, скажешь тут плохая погода — это призыв к свержению. ОНИ ВСЁ, ВСЁ АБСОЛЮТНО ГОТОВЫ ИЗВРАТИТЬ, ВСЕХ ОБОЛГАТЬ, ВСЕХ, КТО ИМ НЕ НРАВИТСЯ ОНИ ГОТОВЫ ЗАТОЛКАТЬ В ЗАГОНЫ. НЕЛЬЗЯ ЭТО ТЕРПЕТЬ, НЕЛЬЗЯ СПОКОЙНО НА ЭТО СМОТРЕТЬ, НЕЛЬЗЯ С ЭТИМ ЖИТЬ! Неважно, услышат они в этот раз или нет. Важно что другие услышат. Дмитриеву я даже не желаю мужества, потому что я знаю, что он человек мужественный. Когда Андрей узнал об его аресте, первое, что он сказал: «Ну, Хоттабыч там построит всех». И действительно он сумел себя поставить даже с этой статьёй, хотя попытки давления на него были самые гнусные. Но я абсолютно убеждён, что рано или поздно случай Дмитриева в историю русского суда войдёт. 22-го июля определится — войдёт ли он туда как символ позора или как символ независимости этого суда, который может иногда всё-таки настоять на своём. Спасибо всем, кто меня слушал. Давайте попытаемся, что-то сделать. Пока.