Блоги |
Дмитрий Быков (интервью) // «ВКонтакте. Читай-город», 31 июля 2021 года
Интервью с Дмитрием Быковым ????
В «Редакции Елены Шубиной» вышел новый роман Дмитрия Быкова «Истребитель». Это гимн первым советским лётчикам, наполненный тонкой авторской иронией. Это история о взлётах и падениях, об умопомрачительных и случайных карьерах и тихом провинциальном прозябании. А ещё — о готовности пожертвовать собой ради достижения поставленных родиной целей и о том, как неодинаково страна оценивает подвиги своих граждан.
Мы поговорили с Дмитрием Быковым и узнали, как он работал над этой книгой, каким представляет своего читателя и каких людей выбирает в качестве главных героев своих романов.
без подписи
В «Редакции Елены Шубиной» вышел новый роман Дмитрия Быкова «Истребитель». Это гимн первым советским лётчикам, наполненный тонкой авторской иронией. Это история о взлётах и падениях, об умопомрачительных и случайных карьерах и тихом провинциальном прозябании. А ещё — о готовности пожертвовать собой ради достижения поставленных родиной целей и о том, как неодинаково страна оценивает подвиги своих граждан.
Мы поговорили с Дмитрием Быковым и узнали, как он работал над этой книгой, каким представляет своего читателя и каких людей выбирает в качестве главных героев своих романов.
— Как вы думаете, кому из читателей понравится ваш новый роман «Истребитель»? Женщинам или мужчинам, либералам или консерваторам, молодым людям или зрелым?
— Знать бы ещё, чем отличаются либералы от консерваторов, да и где граница, отделяющая молодых от зрелых? Про себя я могу с уверенностью сказать только, что я мужчина. О читателе я, в общем, не очень много думаю. Наверное, это эгоистично, но пишу я главным образом ради разрешения личных проблем. Но опыт показывает, что именно при таком подходе твои сочинения могут помочь и ещё кому-то.
— Вы держали перед мысленным взором образ своего читателя, когда писали книгу? Если да, то кого вы себе представляли?
— Уцелевшего и выросшего подростка тридцатых годов, авиамоделиста, радиолюбителя.
— В «Редакции Елены Шубиной» вышел сборник с вашим участием «Без очереди» о жизни в СССР. О чём вы вспоминали в своём тексте?
— О нашем советском серебряном веке — наверное, уже бронзовом, с учётом некоторой деградации. Но со вкусом у тогдашнего советского писателя или режиссёра обстояло получше, ибо он уже не считал себя сверхчеловеком и часто стоял в очередях. Вообще его периодически забивали по шляпку. А так — всё то же самое: застой, расцвет культуры, с таким, знаете, гнилостным оттенком. Театры-студии, литературные объединения, кружки, секты, клубы вроде «Кардиограммы» Алексея Дидурова или питерского рок-клуба. Вот об этом. О ксероксах и машинописях, даваемых на ночь, об атмосфере тогдашнего журфака, о детской редакции радиовещания — обо всём, что я очень любил, короче.
— Есть ли что-то такое, что было у вас в советское время и чего вам не хватает в современной жизни?
— Всё перечисленное. Сектантская атмосфера мне не очень нравится (а в подполье она неизбежна), но в остальном — я жалею и о тех студиях, и о тех кружках, но главное — об атмосфере надежды, о чувстве, что скоро всё рухнет и начнётся нечто небывалое. Чувство, что всё скоро рухнет, сейчас вполне есть, а вот ожидания небывалого — увы. И конечно, детские клубы, кружки, то же радиовещание, которое делалось руками школьников,— тогдашнее поколение 15–16-летних очень активно работало, и все мы знали друг друга. Москва была маленькая, все встречались на олимпиадах, школьных и городских, на конкурсах чтецов и т.д. Педагоги-новаторы опять же. Но не уверен, что в нынешней атмосфере отстоя возможна атмосфера того застоя.
— Тот факт, что действие ваших самых известных романов («Иск», «Июнь», «Остромов», «Оправдание») происходит в СССР, говорит о том, что эта эпоха многое для вас значит. Что именно представляет для вас такой интерес?
— Главным образом маргиналы. То есть люди, принципиально не вписавшиеся в эпоху. Они все потеряли в семнадцатом, потом в тридцатых, но взамен ничего не приобрели — ни вертикальной мобильности, ни бонусов, предназначенных строителям нового мира. В каком-то смысле они вели самую чистую жизнь. Контрреволюционерами они, конечно, не были. Они даже понимали историческую обусловленность всего происходящего. Но про обречённость нового строя они тоже всё понимали, ибо революция и опыт тотального одиночества дали им новую высоту взгляда. Вот они мне очень нравятся, и в девяностые они тоже были. Мне не кажется, что наше время дало что-то принципиально новое по сравнению с советской эпохой: повторяется всё то же самое, но на следующем, более узком срезе пирамиды. Неинтересно как-то.
— Недавно вы также поучаствовали в создании романа-буриме «Война и мир в отдельно взятой школе», поставив точку в повествовании, которое велось от лица 24 авторов. Считаете ли вы успешным этот опыт? Есть ли будущее у такого рода коллективных работ?
— Конечно, есть. Какие-то стороны жизни лучше знают технари, какие-то — гуманитарии. Вообще, я очень верю в коллективные романы, потому что наверняка все будет диверсифицироваться, это главный вектор развития человечества. Если один писатель лучше пишет любовные сцены, а другой — производственные, почему бы нам не специализироваться? Кино ведь является продуктом коллективного труда, разве это мешает кому-то? Ничего, притираются...
Я люблю работать в соавторстве, много писал вместе с Максимом Чертановым, Ириной Лукьяновой (и нашим супружеским отношениям это ничуть не мешало), написал со своим семинаром роман «Финал». Сейчас с другим семинаром готовлю довольно сенсационное расследование, о котором пока ничего не расскажу...
Нет, хотим мы того или нет, но время кустарей-одиночек заканчивается — по крайней мере при написании блокбастеров. Лирика — это да, тут коллективу делать нечего. Как и в любви... хотя на этот счёт есть разные мнения. Но я традиционалист и вслед за Джоном Уиндемом повторяю: для этого дела необходимы и достаточны двое.
— Знать бы ещё, чем отличаются либералы от консерваторов, да и где граница, отделяющая молодых от зрелых? Про себя я могу с уверенностью сказать только, что я мужчина. О читателе я, в общем, не очень много думаю. Наверное, это эгоистично, но пишу я главным образом ради разрешения личных проблем. Но опыт показывает, что именно при таком подходе твои сочинения могут помочь и ещё кому-то.
— Вы держали перед мысленным взором образ своего читателя, когда писали книгу? Если да, то кого вы себе представляли?
— Уцелевшего и выросшего подростка тридцатых годов, авиамоделиста, радиолюбителя.
— В «Редакции Елены Шубиной» вышел сборник с вашим участием «Без очереди» о жизни в СССР. О чём вы вспоминали в своём тексте?
— О нашем советском серебряном веке — наверное, уже бронзовом, с учётом некоторой деградации. Но со вкусом у тогдашнего советского писателя или режиссёра обстояло получше, ибо он уже не считал себя сверхчеловеком и часто стоял в очередях. Вообще его периодически забивали по шляпку. А так — всё то же самое: застой, расцвет культуры, с таким, знаете, гнилостным оттенком. Театры-студии, литературные объединения, кружки, секты, клубы вроде «Кардиограммы» Алексея Дидурова или питерского рок-клуба. Вот об этом. О ксероксах и машинописях, даваемых на ночь, об атмосфере тогдашнего журфака, о детской редакции радиовещания — обо всём, что я очень любил, короче.
— Есть ли что-то такое, что было у вас в советское время и чего вам не хватает в современной жизни?
— Всё перечисленное. Сектантская атмосфера мне не очень нравится (а в подполье она неизбежна), но в остальном — я жалею и о тех студиях, и о тех кружках, но главное — об атмосфере надежды, о чувстве, что скоро всё рухнет и начнётся нечто небывалое. Чувство, что всё скоро рухнет, сейчас вполне есть, а вот ожидания небывалого — увы. И конечно, детские клубы, кружки, то же радиовещание, которое делалось руками школьников,— тогдашнее поколение 15–16-летних очень активно работало, и все мы знали друг друга. Москва была маленькая, все встречались на олимпиадах, школьных и городских, на конкурсах чтецов и т.д. Педагоги-новаторы опять же. Но не уверен, что в нынешней атмосфере отстоя возможна атмосфера того застоя.
— Тот факт, что действие ваших самых известных романов («Иск», «Июнь», «Остромов», «Оправдание») происходит в СССР, говорит о том, что эта эпоха многое для вас значит. Что именно представляет для вас такой интерес?
— Главным образом маргиналы. То есть люди, принципиально не вписавшиеся в эпоху. Они все потеряли в семнадцатом, потом в тридцатых, но взамен ничего не приобрели — ни вертикальной мобильности, ни бонусов, предназначенных строителям нового мира. В каком-то смысле они вели самую чистую жизнь. Контрреволюционерами они, конечно, не были. Они даже понимали историческую обусловленность всего происходящего. Но про обречённость нового строя они тоже всё понимали, ибо революция и опыт тотального одиночества дали им новую высоту взгляда. Вот они мне очень нравятся, и в девяностые они тоже были. Мне не кажется, что наше время дало что-то принципиально новое по сравнению с советской эпохой: повторяется всё то же самое, но на следующем, более узком срезе пирамиды. Неинтересно как-то.
— Недавно вы также поучаствовали в создании романа-буриме «Война и мир в отдельно взятой школе», поставив точку в повествовании, которое велось от лица 24 авторов. Считаете ли вы успешным этот опыт? Есть ли будущее у такого рода коллективных работ?
— Конечно, есть. Какие-то стороны жизни лучше знают технари, какие-то — гуманитарии. Вообще, я очень верю в коллективные романы, потому что наверняка все будет диверсифицироваться, это главный вектор развития человечества. Если один писатель лучше пишет любовные сцены, а другой — производственные, почему бы нам не специализироваться? Кино ведь является продуктом коллективного труда, разве это мешает кому-то? Ничего, притираются...
Я люблю работать в соавторстве, много писал вместе с Максимом Чертановым, Ириной Лукьяновой (и нашим супружеским отношениям это ничуть не мешало), написал со своим семинаром роман «Финал». Сейчас с другим семинаром готовлю довольно сенсационное расследование, о котором пока ничего не расскажу...
Нет, хотим мы того или нет, но время кустарей-одиночек заканчивается — по крайней мере при написании блокбастеров. Лирика — это да, тут коллективу делать нечего. Как и в любви... хотя на этот счёт есть разные мнения. Но я традиционалист и вслед за Джоном Уиндемом повторяю: для этого дела необходимы и достаточны двое.
без подписи